6. Возвратное движение на дне моря (донное течение). Волнение создает мощное течение у морского дна, которое направлено в направлении моря, и оно затягивает купающихся в опасную зону прибоя. Не допускайте, чтобы морское донное течение уносило вас к сокрушающим волнам прибоя. При сильном волнении следует воздерживаться от купания».
Рядом была доска с пояснительными рисунками. Пока мы списывали текст, спасатель одобрительно поглядывал на нас.
— Атэншэн! — сказал он и улыбнулся нам. У него были ровные, ослепительно белые зубы.
Нас окружала большая группа загоравших. У каждого из них был синий мяч с надписью «НИВЕА», синий фирменный флакон с молочком от солнечных ожогов («защитный эффект 3-й степени»), плавки в полоску, белая пластмассовая нашлепка для носа, желтые брюки, красная холщовая сумка с кармашками сбоку и номер журнала «Штерн». Они, как правило, вели на баварском диалекте беседы о Майорке. В полдень они поднимались и уходили по направлению к многоэтажному отелю, стоявшему на берегу, обедать. Во дворе этого отеля был бассейн, воды в нем в июне не было.
На пляже оставались отдыхающие, на головах у которых были белые матерчатые шляпы или газовые платочки нежной расцветки, в руках книга, у некоторых номер «Правды». А еще они пели народные песни. Когда и они все вместе отправились на обед, мы тоже ощутили голод. Мы разыскали по соседству ресторан, на дверях которого не было таблички «Диннер клаб». Там мы заказали себе ромштекс. Официантка написала стоимость заказа на листочке из своего блокнота, допустив при подсчете ошибку в свою пользу. Пока мы размышляли, стоит ли обратить на это ее внимание, официантка появилась вновь и сообщила, что ромштексы кончились. Мы заказали телятину с томатами. Тогда появился директор ресторана, который сказал, что осталась только телятина с перцем, не острым. Нам принести одну порцию с перцем и одну смешанную. Зато на третье был холодный кефир, посыпанный сахарной пудрой.
В этот день мы бродили вокруг нашей гостиницы, удаляясь все дальше и дальше, но снова и снова нам попадались одинаковые киоски, где продавали одинаковые майки в бело-голубую полоску, одинаковые варежки на меху и одинаковую глиняную посуду коричневого цвета. В конце концов все указатели, как один, попадавшиеся нам навстречу, стали указывать дорогу к рыбному ресторану. В нем все было выдержано в национальном стиле, а на всех официантах были майки в бело-голубую полоску и передники. Большинство посетителей ресторана говорили по-французски. Мы заказали две камбалы и два бокала вермута. Вермут принесли сразу, камбалу пришлось ждать. Другие посетители тоже сидели без еды, так как официанты явно готовились к приему большой группы. Некоторых посетителей пересадили за другие столы, нас не тронули. Несколько столов сдвинули вместе, вытерли, расставили на них солонки, перечницы и горчичницы, придвинули стулья. Через пять минут открылась дверь, аккордеонист заиграл «Катюшу». Вошедшие расселись по местам и сразу подхватили песню. Тут подоспела и наша камбала.
Выйдя на улицу, мы сразу же снова оказались в гуще шумной туристской жизни: кафе-стекляшки, звуки танцевальных мелодий, иностранцы в сдвинутых на лоб солнечных очках. Мы заглянули в одно кафе, меню его показалось нам заманчивым. В отведенном для танцев месте девушка с бесстрастным лицом выделывала недвусмысленные движения бедрами. Взор ее партнера был устремлен в сторону. Они танцевали на порядочном удалении друг от друга.
За соседним столиком сидели две юные блондинки из нашей группы в компании с двумя местными молодыми людьми. Одна из них взяла за руку своего соседа и сказала:
— Мы подходим друг другу, мы оба спокойные люди.
Потом она спросила его, где находится баня, в которой парятся безо всего и бьют веником. Он понял сказанное, но не дословно, а только по смыслу и весело улыбнулся. Он был очень красив. Мы поспорили, кто будет расплачиваться. Блондинки выхватили свои талоны, но молодые люди не предали патриархат. Взявшись под руки, четверка покинула кафе. На следующее утро двое из наших соседей по столу, дама с умным лицом и отец семейства, явились к завтраку с ярко-красными, обгоревшими лицами. Часы у мужчины на этот раз были уже другой марки.
— С ними можно нырять на глубину, — сказал он.
Ребенок оказался девочкой, она совсем не хотела есть.
— Съешь хоть что-нибудь, и можешь тогда не есть яйцо, — сказала ей мать.
Но девочка как раз хотела яйцо.
— Съешь бутерброд, тогда я тебя отпущу и разрешу сходить в гости к Штефану.
Мать Штефана, сидевшая за соседним столом, гостей принимать не захотела. Девочка обиделась на родителей.
— До завтра, — попрощались мы с соседями.
Мы шли мимо закусочных, ночных баров, сувенирных ларьков, мимо запряженных лошадьми повозок, блестевших лаком и снабженных ловушками для навоза, мимо возниц во фраках и старых кораблей, оборудованных под кафе. В этот второй наш день мы шли до тех пор, пока совершенно незаметно не очутились за городской чертой.
Мы брели по проселочной дороге. На обочине лежала дохлая змея. Отдыхавший на лужку у пригорка верблюд неторопливо повернул в нашу сторону голову. Он не был привязан. Неподалеку в тени пасся ослик.
За высокими оградами садов не было видно жилищ и людей. В приоткрытые калитки мы видели гигантские цветы. На деревьях сидели большие молчаливые белые птицы. Они лишь изредка разражались протяжным хохотом. У порога домов на табуретках сидели люди, они беседовали или вязали. Это были женщины, одетые в черное. Некоторые, увидев нас, вынимали из карманов своих передников раковины, розовые внутри, или посылали в дом ребятишек за лакированными сувенирными крабами, чтобы предложить их нам. Они не сердились, когда мы отказывались брать их товар.
Какая-то старуха затащила нас в сад и стала показывать морских коньков. Мы плохо ее понимали и начали листать словарь. Когда она узнала, что мы не из Западной Германии, в ее маленьких черных глазах, окруженных морщинами, блеснули веселые искорки:
— Да, коллега.
Мы купили у нее одного конька.
И она пожелала нам доброго пути.
Путь этот вел нас мимо дворов, в которых бок о бок жили овцы, куры и кролики. Мы видели двор, где рядом с цветущим розовым кустом строили дом. Он был еще не готов, а семья уже въехала в неоштукатуренный первый этаж. Они, верно, будут достраиваться на будущий год. Мы наблюдали через стекло витрины за пекарем, который пек хлеб на открытом огне, и съели на улице буханку горячего хлеба. Потом мы вышли к пристани. Там рыбаки сушили свой улов на длинных веревках. Расположившись на солнце, они попивали красное вино. Мы осторожно ступали по их сетям, разложенным по всей улице, но и автобусы ехали прямо по ним. К берегу причалил катер, похожий на пароходики с Миссисипи, как их рисовали на старых картинах. Он дал гудок, сзывая пассажиров. Кроме нас, на борт поднялись еще только шесть человек. Это был обычный рейсовый катер. Моросил дождь, и море сильно волновалось. Четверых пассажиров укачало, и они лежали в красном салоне. Мы остались на палубе. Капитан принял нас за соотечественников и показал нам играющих в море дельфинов. Один из них долго держался на носовой волне нашего катера. Обратно мы возвращались на грузовике. Водитель грузовика сам остановил машину рядом с нами и довез нас до автобусной остановки в соседнем местечке.
Мы по-прежнему регулярно являлись к завтраку. Это были паузы в нашем отпуске, когда мы приобщались к беседам о воспитании, часовой промышленности, солнечном загаре, о состоянии туалетов и о ночной жизни города.
Вечеринку нашей группы мы тоже выдержали с успехом. Музыканты, долго исполнявшие свои мелодии, наконец сдались и заиграли песню «Голубая, голубая горечавка». Солонки, тарелки и керамические ликерные рюмки были убраны со столов. Веселье нарастало, пока наконец кто-то не загорланил песню о старом кайзере Вильгельме.
На следующий день, он был последним, мы снова отправились в деревню, где были вначале, увидели старуху и цветущий розовый куст.
В деревне на каждой улице висели листки с извещением о смерти одного из жителей и его фотографией. У него было молодое лицо. Некоторые листки были защищены от дождя полиэтиленовыми пакетиками. А у дома, где жил покойный, наискось через извещение был прикреплен черный шарфик. Когда мы остановились у входа в этот дом, у нас было такое чувство, как будто мы знали умершего, как будто мы только что видели его на улице. Смерть одного опечалила здесь многих.
Мы купили клубнику, крупную, спелую, с налипшим песком. Мы услышали музыку, играли щипковые и проворная веселая флейта. Поискав, мы обнаружили музыкантов в саду перед рестораном. Там тоже была высокая ограда, а в ней приоткрытая деревянная дверь. Они сидели за столом, а напротив них расположилась старая супружеская чета, единственные посетители. Присев, мы стали слушать и смотреть. Супруги угощали музыкантов, в ответ те играли еще быстрее, еще веселее. От них исходило ощущение внутренней свободы, такое удовольствие доставляла им их собственная игра. Когда старики стали прощаться, официант поцеловал женщину в щеку.
Мы захотели помыть нашу клубнику. Официант принес графин с водой и большую глиняную миску, показал нам водосток в центре сада. Потом он принес и поставил на стол люля, маслины, овощной салат и кефир. Сев невдалеке, он наслаждался тем, что еда нам нравилась.
Играли музыканты, на деревьях хохотали птицы — мы и в самом деле были в другой стране.
В этот последний вечер мы встретили около своей гостиницы двух дамочек из нашей группы.
— Говорят, в ресторане, там, в одноэтажном здании, которое за круглым зданием, очень вкусно кормят, — сказала одна.
— Говорят, там воробьи летают прямо по столам, — сказала другая.
— А в соседней деревеньке, — сообщили мы в ответ, — в закусочной растет дерево. Его никто не трогает, и оно уже проросло через крышу.
Когда мы улетали, на всех мужчинах были одинаковые замшевые пиджаки. Таможенник усомнился в том, что мы тоже из этой группы. Нам пришлось открыть чемоданы. В них находились: морской конек, раковина, розовая внутри, в которой он мог бы услышать шум моря, раковина, голубая внутри, пакетик с чесноком, кожаный ремень, коврижка хлеба и бутылка розового ликера, а также два несувенирных краба, один побольше, другой поменьше. И ничего такого, для декларации.