Родительские пары пытаются внести в наши ряды смуту. Они требуют, чтобы из оставшихся пальм мы построили плоты и переправились на сушу, так как разрушение здания свидетельствует о грозящей нам всем опасности. Я счел, что ввиду возникновения нездоровых настроений мое образование обязывает меня произнести импровизированную речь и в шутливых стихах «прозрачно» намекнуть на нашу «прозрачную» обстановку.
Меня наградили бурными аплодисментами.
Правда, теперь, когда я не могу укрыться в своих четырех стенах, мне приходится вести свои записи тайком и урывками. Они всегда при мне; я ношу их прямо на голом теле, под нейлоновым жакетом. Не только из-за Т.
Сегодня, кажется, обстановка изменилась. Гостей охватила жуткая паника. В меня тоже вселилось какое-то смутное беспокойство, которое я, однако, скрываю от остальных.
Ночью сожрали борзую собаку моего бывшего соседа по столу; остался лишь начисто обглоданный скелет.
Очевидно, Т ошибочно приняли спящую собаку за мертвую. Что это означает для нас всех, нет нужды подробно объяснять. Не так уж много у нас возможностей доказать Т, что мы живы! Тем более что документов ни у кого нет, а одинаковые нейлоновые костюмы сделали нас почти неотличимыми друг от друга. Ведь теперь даже персонал и гости не отличаются друг от друга, не говоря уже о внутренних различиях среди гостей, снимавших номера различного класса.
Завтра мы созываем всех на собрание. Эту ночь постараюсь не спать.
Чтобы не прослыть паникером, я никому не сказал о том, что не могу понять, почему скелет собаки оказался несъеденным.
Собрание приняло два важных решения:
1. Мы осуждаем действия родителей, прошлой ночью вместе с детьми тайно покинувших остров и на самодельном плоту отплывших на материк.
2. Ввиду того, что гибель собаки, возможно, сигнализирует скрытую угрозу нашим жизням, мы намерены разрушить здание отеля до основания, дабы обнаружить жилища термитов и окончательно их уничтожить.
В данное время создаются рабочие, продовольственные, а также охранные и оборонительные отряды.
Мы обнаружили поселение Т. И сейчас заняты его расчисткой. Работенка не из легких, зато чрезвычайно интересная.
Обиталище Т, по всей видимости, представляет собой высокоорганизованную структуру с многомиллионным населением. Оно занимает всю площадь нашего бывшего отеля и уходит на несколько метров под землю. Поселение состоит из бесчисленных ходов и закоулков наподобие катакомб, не просто прорытых в толще земли, но и укрепленных какой-то похожей на цемент смесью из земли и собственных клейких выделений Т. На глубине около четырех метров мы обнаружили водоем с пресной водой, а неподалеку от него — плантации, на которых Т выращивают грибы. Нашли мы также и настоящие склады продовольствия. В самом центре поселения находится жилище короля и королевы — оба они отличаются от остальных Т своими поистине чудовищными размерами. Непосредственно к их жилищу примыкает питомник, то есть нечто вроде учебно-воспитательного комплекса, состоящего из детского сада и школы. Все ходы и выходы из обиталища Т искуснейшим образом замаскированы и для неопытного глаза почти незаметны. Все это просто восхитительно!
Мы по-прежнему наблюдаем жизнь Т с растущим интересом. Каким-то удивительным образом структура внутреннего устройства колонии Т напоминает структуру человеческого общества. Наряду с вышеупомянутой королевской четой здесь имеются простые рабочие — дегенерировавшие особи, выполняющие все строительные и снабженческие функции, а также солдаты; последние несут охрану всего сообщества, за что и обеспечиваются питанием. Врагов солдаты поражают выделяемой ими вязкой жидкостью.
Мы вполне отдаем себе отчет, что не имеем права просто взять и разрушить столь высокоорганизованное сообщество — его изучение, несомненно, даст нашей науке бесценный и уникальнейший материал. На первых порах мы сами взяли на себя эту задачу.
Мы исходим из постулата: что нам ясно, то не опасно.
Поэтому мы приступаем к изучению Т-языка.
Мы научились объясняться с Т и теперь свободно с ними общаемся. Даже заключили соглашение: Т расширяют площадь своего обитания и заодно строят для нас новое пристанище. За это мы отдаем им половину нашего ежедневного рациона. Последнее условие абсолютно справедливо, так как, разрушив отель и уничтожив пальмовую рощу, мы лишили Т основных источников питания на острове.
Гостеприимство Т поистине подкупает. Они разрешили нам участвовать в строительстве, а также в утеплении постройки к зиме. Даже в уходе за молодняком они благосклонно принимают нашу помощь. Между прочим, пищей для личинок служит уже упомянутая грибница, в свою очередь питающаяся экскрементами Т.
В связи с большой загруженностью работой мы в течение нескольких дней не могли забрать сброшенное с вертолетов продовольствие. Теперь они больше не прилетают. Очевидно, нас сочли погибшими. Какая нелепая мысль!
Проблема питания решается следующим образом: мы, гости Т, закладываем для них еще одну грибную плантацию, четверть урожая с которой пойдет на наши собственные нужды. Хотя мы и работаем до полного изнеможения, уже сейчас ясно, что, когда начнется холодное время года, ни жилья, ни пищи для всех гостей Т не хватит. Поэтому Т собираются еще до наступления зимы произвести отбор среди своих гостей, отделив достойных от недостойных. Недостойных поместят на плот и выдворят на материк.
Поскольку критерии отбора нам пока не ясны, мы стараемся прежде всего трудиться как можно более организованно и всем своим видом показывать, что мы всем довольны. Каждый, естественно, хочет остаться здесь. Жить в сообществе Т — ни с чем не сравнимое счастье.
Боюсь, как бы кто не подглядел, что я веду записи, и не донес; поскольку Т не имеют письменности, весьма вероятно, что они могут ошибочно принять мои записки за выражение недовольства.
Я принял решение бросить мои записки в море.
Перевод Е. Михелевич.
УСЛУЖЛИВЫЙ ВОРОН
— Я больше так не могу, — шептала Сильвия, судорожно сжимая балконные перила. — Больше не могу! — вдруг крикнула она, и стена начинающегося за домом леса, словно издеваясь, отшвырнула ее слова назад: могу, могу!
Горячий ветер шевелил страницы рукописи. Два дня, чтобы прочесть ее и написать рецензию. Из детской несся рев — это Рохус и Размус: уложить сыновей днем спать не было никакой возможности.
Вечно одно и то же — либо кто-нибудь из детей болен, либо в детском саду, как сейчас, карантин.
Сильвия — редактор. Известный писатель принес ей свою рукопись. Он не может ждать, пока у Рохуса пройдет корь, а у Размуса ветрянка. Он привык работать с Сильвией, а она, что греха таить, честолюбива.
В детской вдруг зазвенело разбитое стекло. Размус запустил в люстру игрушечной машинкой. Сильвия отшлепала обоих; но тут же ей стало жалко детей, она сунула мальчикам по конфете и, плача от злости, стала выметать осколки. Наконец, в какой уж раз сегодня, Сильвия вышла на балкон, прикрыла дверь и уселась за рукопись. В детской все стихло, может, подействовали ее страшные угрозы.
Из сада доносился многоголосый птичий щебет.
— Silentium[29], — вдруг услышала она чей-то хриплый голос, — когда говорят старшие, молодые должны молчать и слушать, le roi c’est moi![30]
Сильвия свесила голову вниз, но никого в саду не обнаружила. Стая птиц облепила сливовое дерево, они галдели и хлопали крыльями, так что ветви дерева качались, словно от сильного ветра.
— Знайте же, — снова раздался невидимый голос, — ученье — свет, а неученье — тьма, я буду вашим учителем, научу вас жить, как живут люди, или вы хотите так и умереть птицами?
И тут Сильвия увидела, что птицы все разом вдруг поднялись в воздух. С громкими криками зяблики, скворцы, синицы, дрозды набросились на большого ворона, который одиноко сидел на перекладине, где выбивают ковры. Птицы били его крыльями, щипали клювами, рвали когтями. Когда же они наконец оставили свою жертву и с насмешливым чириканьем разлетелись, Сильвия увидела, что полумертвый ворон лежит на земле у бочки с водой.
— Горе мне, горе, я пропал, — услышала она его хриплый голос.
Сильвия тотчас спустилась в сад, подобрала птицу и принесла на кухню. Как ни странно, она почти сразу почувствовала, что совершает поступок, который определит всю ее жизнь. Ворон, как только пришел в себя, попросил чашку черного кофе, выпил, поблагодарил по-французски и, пока Сильвия перевязывала ему раны, болтал без умолку. Он рассказал, что объездил весь мир, все повидал и многому научился.
— С одним капитаном я плавал в Африку и обучился морскому делу. Жил долго на севере поваром в бригаде бурильщиков. Последние несколько лет я вел хозяйство у одного пастора, и тот относился ко мне как к равному. Господь указал нам путь, но мы свернули с него. В один прекрасный день я понял, что должен покинуть пастора, внутренний голос звал меня к тем, с кем я провел свое детство. Я желал только одного — все, что я знаю и умею, передать сородичам. Во мне открылся дар просветителя! Но нет пророка в своем отечестве. Во все времена толпа награждала мудрость насмешками и злобой. Да и сейчас мудрость никому не нужна, c’est la vie[31].
— Нужна, нужна! — взволнованно закричала Сильвия. — Ты будешь воспитывать моих сыновей, Рохуса и Размуса! Пожалуйста, не отказывай мне!
— Щит я для всех, уповающих на меня, — с достоинством отвечал ворон. — Будь весела в надежде, ибо помощь придет к тебе.
И помощь пришла.
Сразу же после разговора ворон полетел в комнату к мальчикам и, не откладывая дела в долгий ящик, занялся их воспитанием.
— Вольница ваша кончилась, — объявил он им строго. — Я не допущу, чтобы маленькие ослики выросли в настоящих ослов! Carpe diem![32]