Сибилла не говорила ни слова. Она чувствовала, как он сейчас раздражен и нетерпим. Колли стащил с заднего сиденья ворсистый плед и укрыл им Сибилле ноги. Наконец они тронулись с места.
На улицах города было пустынно, машины попадались лишь изредка; кое-где на дорогах тянулся след от снегоочистителя, но снег валил, и расчищенные места на глазах заметало. Сибилла чувствовала, как колеса порой скользили — под снегом был лед — и машину заносило. Колли молчал. Пригнувшись вперед, он крепко держал руль.
— Может, вернемся? — не выдержала Сибилла, когда они проезжали через Хоэ-Грюнау. — Дальше будет еще хуже. Кто сегодня станет расчищать дороги?
У нее холодело сердце.
Колли промычал что-то невнятное и упрямо продолжал вести машину вперед. Ехал он тихо и осторожно. Вытянув одной рукой из ящика сзади бутылку, он протянул ее Сибилле:
— Выпей немного.
Это было шампанское, не допитое ими вчера.
В машине по-прежнему было холодно, тепла от мотора недоставало — снаружи был сильный мороз. Сибилла держала ноги под пледом и отпивала из бутылки маленькими глотками розовое шампанское. Все хорошо, и сидеть было даже уютно — если б только можно было забыться, отвлечься от мысли, что поездка небезопасна, что они могут застрять где-нибудь в снегу или соскользнуть в кювет, тогда пришлось бы вылезать на холод. Впрочем, несколько километров они ехали спокойно. Вокруг лежал нетронутый снег. Сибилла захотела для интереса посчитать, сколько машин попадется на пути; встретилась только одна, так же медленно и осторожно бороздившая глубокий снег. Колли притормозил и осведомился у водителя, как там дорога, — тот пожал плечами: трудно сказать, попробуйте, может, повезет.
Оставалось проехать совсем немного; последние километры Колли вел машину буквально затаив дыхание. Сибилла молчала. Допив шампанское, она положила пустую бутылку на заднее сиденье.
Когда машина проволочилась через глубокий снег, сделав последний поворот, и показалась хибара Герберта, Колли засмеялся весело, как ребенок; он просунул руку под плед и, нащупав бедро Сибиллы, озорно ущипнул ее.
— Эй! — пригрозила Сибилла, но ее тоже распирало от радости. Только где-то в самой глубине сознания как заноза сидела мысль: все-таки и на этот раз вышло по его…
Они еще возились у машины, вытаскивая подушки и постельное белье, а Герберт уже показался в дверях дома; по его лицу видно было, что он уже не надеялся увидеть их. Мужчины схватили друг друга в охапку и хлопали один другого по плечам.
Сибиллу тоже поцеловали в щеку. Мужчины, возбужденные встречей, долго еще не могли успокоиться, и она стояла и ждала на холоде, переступая с ноги на ногу; потом они взялись было обсуждать, что делать с машиной, но ни у того, ни у другого не было охоты всерьез этим заниматься — по крайней мере теперь, они махнули на нее рукой и пошли в дом.
Домик был совсем крошечный, зато хорошо натоплен. У Сибиллы пробежала по телу приятная дрожь.
Навстречу им вышла, здороваясь, Доротея, молоденькая подруга Герберта. Выражение ее лица было, как всегда, недоброжелательное, кажется, даже с оттенком неприязни. Сибилла не совсем понимала, что было причиной этому: то ли неуверенность Доротеи, то ли ревность, которую в ней возбуждал всякий, кто оказывался в непосредственной близости от Герберта.
Они пообедали отварными карпами. Остальные гости должны были приехать ближе к вечеру. Ожидались: старший врач фрау Шмидт с супругом и дочерью, полуподростком-полудевицей; владелец мастерской по ремонту электроприборов господин Дрёгер с женой и сыном и Грегор — один или с подругой, никто точно сказать не мог, ибо он и о своем участии в праздновании высказался также весьма неопределенно.
При упоминании имени Грегора Сибилла, вздрогнув, насторожилась, но понадеялась, что никто не заметил охватившего ее волнения. Впрочем, кому было замечать? Хотя по Колли никогда ничего не поймешь. Она думала, что́ лучше для нее — если Грегор приедет один или с девушкой.
После обеда включили телевизор. Доротея, оставшись в кухне, занялась приготовлением салатов и закусок. Колли и Герберт не усидели долго, загорелись съездить в соседнюю деревню еще за несколькими бутылками вина. Потом и Сибилла с Доротеей решились выйти из дому — пройтись немного по лесу. Сибилла старалась завязать разговор, но слишком мало у них было общего, Доротея работала экономистом по снабжению и сбыту на одном из предприятий в Берлине и, кроме пересказов общих сплетен и расхожих суждений, не знала, что говорить. Впрочем, они скоро замерзли. Вернувшись в дом, они просидели остальное время, до возвращения мужчин, на диване, листая журналы.
К восьми часам вечера собрались все, кроме Дрёгеров и Грегора. Семейство Шмидт уже несколько дней пребывало в здешних местах, в двадцати километрах отсюда у них был старый деревенский дом, с которым они возились, бесконечно благоустраивая его все свое свободное время. После обеда снегоочиститель сельскохозяйственного кооператива расчистил дорогу, так что они благополучно добрались прямо до дверей дома Герберта.
Все сидели кто где, в ожидании. Доротея впустила к себе в кухню фрау Шмидт, даме было под пятьдесят, ее бедра, слишком пышные, уже не давали повода для ревности.
Сибилла облюбовала себе место в кресле в углу, остававшемся в полумраке, — чтобы не слишком быть на глазах. Она не испытывала ни малейшего желания говорить что придется или умничать. Колли шумно бегал из комнаты в кухню и обратно и старался, как мог, казаться веселым и развязно-непринужденным; таким он, вероятно, мыслил себе новогодний вечер.
Наконец явились Дрёгеры. Оба скорее коротенькие, чем среднего роста, оба кругленькие, она — крашенная под блондинку; сын, шестнадцатилетний мальчик, щупленький и застенчивый, казался тенью в виду обоих родителей. Сибилла нашла семейство симпатичным, эти наверняка не станут лезть из кожи и корчить оригинальность или что-то в этом роде и верховодить всеми.
Дрёгеры были встречены громкими возгласами — наконец какое-то разнообразие в напряженном ожидании запаздывавших гостей, а главное — в ожидании полуночи. Все восхищались длинной черной юбкой фрау Дрёгер, которая ничем не отличалась от всяких прочих длинных и черных юбок.
В самый разгар шумной сцены с приветствиями и восклицаниями затрезвонил телефон. Герберт схватил трубку: Грегор, наконец-то! Но веселое возбуждение, едва он стал вслушиваться, напрягаясь, как ветром сдуло с его лица; что он говорил, Сибиллу уже не интересовало, по его кислой физиономии и так все было ясно. Герберт замахал рукой, призывая на помощь Колли, тот заговорил в обычной своей манере, горячо и озабоченно, потом его сменил Герберт, трубка много раз переходила из рук в руки, но все усилия были напрасны.
Герберт и Колли, растерянные и мрачные, стояли друг против друга. Дрёгеры и Доротея, вошедшая в комнату в середине разговора, вопросительно смотрели на них.
— Он не хочет ехать. Говорит, что опасно, боится застрять, — сказал Герберт.
Все молчали. Мягкая и обходительная фрау Дрёгер попыталась поднять упавшее настроение:
— Что же, его можно понять, такие заносы, и снег, посмотрите, все идет и идет.
Но никто что-то не проявлял сочувствия к Грегору. Колли проворчал:
— Ну да, а ракеты… Грегору было поручено привезти…
Сибилла порадовалась: хорошо, что она сидит здесь, в полутемном углу, в стороне от всех.
«Типично для Колли, — усмехнулась она про себя, — для него главное — фейерверк», — и ехидно бросила ему в ответ:
— Ну так он и запустит их там у себя.
Никто, впрочем, не услышал ее. Герберт с Колли обсуждали, не позвонить ли им снова Грегору и попробовать уговорить его приехать; всем почему-то казалось в эту минуту, что успех новогоднего вечера зависит исключительно от появления Грегора вместе с его ракетами.
Герберт хлопнул себя по лбу:
— Я даже не спросил, кого он хотел привезти с собой. Это решило дело — он повернул назад, к телефону, и стал набирать номер. Сибилла видела по его блаженно расплывшемуся лицу, что он перебирал в уме всех возможных девочек, прикидывая, с которой Грегор мог приехать.
Она ушла в кухню, этого она знать не хотела. Раз он не приехал. Разумеется, она никогда не призналась бы в этом, но приехала она сюда только из-за него. Сибилла открыла консервы, которые привезла с собой, выловила из банки оливы и разложила их на тарелке.
Когда она вернулась в комнату, Колли твердо, по-мужски, говорил:
— Все. Довольно. Пусть он там как хочет. Но уже завтра утром он пожалеет, что не поехал.
Фрау Дрёгер, обводя всех участливым взглядом, примиряюще улыбалась. Перед всеми стояла нелегкая задача — обеспечить веселье. Самое малое часа на три.
Сибилла налила себе водки и выпила залпом. Колли хлопотал у телевизора. Фрау доктор Шмидт, давно уже пребывавшая вне поля зрения, появилась в дверях с сообщением: минут через пятнадцать можно будет уже и за стол — праздничный ужин почти готов. Дочь-подросток сидела на диване рядом с отцом и не знала, как расценивать все то, что происходило здесь, это было так не похоже на те новогодние торжества, о которых ей доводилось читать в книжках и которые она видела в кино. Она смотрела на всех и на все своими большими глазами и тотчас прикрывала их ресницами, как только замечала на себе чей-либо взгляд.
Фрау Дрёгер пила, улыбаясь, ликер. Сибилла позавидовала ее неизменно милой улыбке и благодушию, застрахованным, по всей видимости, против всяких дурных настроений и соблазнов. Ее муж горячо спорил со Шмидтом. Сибилла догадывалась, что разговор идет о проблеме Восток — Запад; заранее можно было сказать, что ничем хорошим он не кончится, если только они не скоро сойдутся на чем-либо или кто-нибудь их не разведет. Сибилле это было уже знакомо, спор заходил у них всякий раз, когда они съезжались тут у кого-то.
После ужина устроили танцы. Колли к этому времени уже прилично выпил и обрел после вина и коньяка чувство ритма и легкость движений; когда он был в трезвом состоянии, с ним нечего было и браться танцевать.