Кёнигс-Вустерхаузен весь тонул во мраке — ни одно окно не светилось. Потом они узнали, что в результате повреждения линии весь район остался без электроснабжения. На дорогах местами горели сигнальные фонари. У Сибиллы холод пробежал по спине.
К шести часам они благополучно добрались-таки до дома. Квартира за сутки выстудилась — иначе и быть не могло, и они даже не стали снимать верхнюю одежду. Колли заложил в печь побольше угля и растопки, в маленькой комнате включил электрообогреватель.
У Сибиллы на душе скребли кошки. Она опустилась на банкетку и вытянула озябшие ноги, приложив ступни к электрической печке. Ей хотелось, чтобы Колли подошел к ней и обнял ее, погладил по волосам и просто был нежен. Он, естественно, ничего этого не делал, его и рядом не было. Она слышала только, что он шумел чем-то и двигал что-то в кухне или в другой комнате, бегал туда-сюда по квартире — одним словом, что-то все устраивал. Ей было досадно, он никогда не понимал ее чувств и желаний. А может быть, просто не хотел быть нежным.
Сибилла втянула руки поглубже в карманы мехового пальто. Внезапно запахло чем-то жженым. Она наклонилась к электропечке и, вскрикнув, отняла ноги. Каучуковая подошва левого сапога расплавилась. Сибилла осталась сидеть на месте.
Когда вошел Колли, она протянула ногу, показывая ему подошву, у нее был такой горестный вид, что он не выдержал и рассмеялся:
— Веселенький Новый год!
Зазвонил телефон. Колли взял трубку. Это был Грегор. Сибилла встрепенулась и застыла в ожидании, сердце ее обмирало и падало. Грегор интересовался, как прошел вечер. Колли стал рассказывать, поначалу несколько сдержанно, но скоро разошелся и расписал все в ярких красках.
Грегор приглашал их к себе, посидеть вечерок. Колли, прикрыв рукой трубку, вопросительно посмотрел на Сибиллу. Сибилла кивнула.
— Через полчаса примерно, — ответил Колли в трубку.
Сибилла бросилась в ванную. Дрожа от холода, она ополоснулась под душем, вымыла волосы, высушила их феном и уложила; потом стала раздумывать, какое лучше надеть платье — темно-голубое, ее цвет, или из узорчатой ткани, — Колли (она обратилась к нему за помощью) нашел, что оба хороши.
И снова они ехали по темным, скудно освещенным улицам. Грегор жил на другом конце города.
Он стоял уже в дверях подъезда, когда они свернули на его улицу. Снег кругом лежал нетронутый, и Грегор направлял Колли, восклицаниями и жестами показывая, как развернуться и поставить машину сразу на удобную исходную позицию.
Квартира Грегора состояла из двух небольших комнат. Он тоже был раньше женат, подробностей Сибилла не знала. Когда они вошли в квартиру, им навстречу выбежала, виляя хвостом, такса. «Соседи попросили взять на время, пока сами в отъезде».
— Холостяку для полного комплекта, — шумел Колли. — Раз уж ты гуляешь с таксой, для женского пола потерян навсегда.
Сибилла первый раз была у Грегора в квартире. Он провел ее по комнатам: много книг, удобные кресла и диванчики, хорошее освещение, неброский ковер на полу, кухня блестяще оборудована с учетом новейших достижений бытовой техники.
Немного смущенная, Сибилла расположилась в одном из кресел. Колли и Грегор хлопотали на кухне. Скоро на стол были поданы рис и какое-то блюдо с китайским названием, необычное и приятное на вкус. Поужинав, они погасили свет и включили разноцветные фонарики на елке; сидели, пили пунш и разговаривали.
Говорил, впрочем, один Колли — размазывал подробности вчерашнего вечера. Сибилла слушала краем уха. Время от времени она обращала свой взгляд на Грегора, и глаза их встречались. Колли, упивавшийся собственным рассказом, не замечал этих взглядов. Это были вопросительные, испытующие взгляды. Изредка они улыбались друг другу едва приметной улыбкой. Сибилла заметила, что глаза у него синие, такие же, как у нее.
Сибилла выпила немного лишнего. Время близилось к полуночи, когда они стали прощаться с Грегором. Он проводил их вниз. Перед тем как Сибилла села в машину, он пожал ей руку, осторожно и крепко. В зеркале заднего вида Сибилла видела, пока они не свернули за угол, как Грегор стоял в дверях подъезда и смотрел им вслед.
Квартира, когда они вернулись, уже хорошо прогрелась, Сибилла тотчас стала стелить постель. Колли стоял в дверях и молча смотрел на нее. Сибилла разделась и легла. Она чувствовала усталость. Колли присел рядом в кресле.
— Хочешь выпить еще, старая пьяница? — пошутил Колли.
Конец фразы Сибилла пропустила мимо ушей. Она знала, что он так примерно и думает. Поучать было в характере Колли, это дало свои плоды. Подчас она перебарщивала — пила больше, чем хотела, говорила громче, чем привыкла, реагировала сильнее, чем это было ей свойственно. Сибилла кивнула.
Она молча пила, глядя неподвижно перед собой, в одну точку. Она думала о Грегоре.
Колли разделся вдруг и скользнул к ней в постель. Вид у него был несколько смущенный.
— У тебя теплее, — пробормотал он и растянул свой рот, гримасничая.
Не умел он молчать, всякое действие, всякую ситуацию ему непременно надо было комментировать.
Она подвинулась. Колли взял стакан у нее из руки и поставил его на стол. На Сибилле была одна из его пижамных курток. Он раздел ее.
Сибилла думала о Грегоре. Это он был рядом с ней. И его любила она.
Через некоторое время Колли сказал:
— Как говорится, трижды содрогается земля. То было первый раз.
Сибилла готова была разрыдаться. Ей жаль было себя, жаль было его. Какое-то время она лежала неподвижно.
— Но спать ты пойдешь в другую комнату. Я просто ни с кем не могу спать в одной постели. Понимаешь? Я просто не могу.
Колли не выказал разочарования. Он вышел из комнаты и расположился в смежном помещении. Дверь он оставил открытой.
Сибилла смотрела пустым взглядом на переплет книги, той, что она листала два дня назад. Наконец она погасила свет и попыталась заснуть.
Семнадцать дней спустя она почувствовала, что беременна. Каприз природы.
В один из воскресных дней, утром, в середине февраля, Фред подвез ее к воротам клиники. Они жили с ним на одном этаже длинной коробки дома-новостройки, изредка ходили вместе в кино или проводили часок-другой за бутылкой вина в кафе.
Фред не вдавался в расспросы, он согласился подвезти ее, когда она обратилась к нему, пробормотав что-то о небольшом хирургическом вмешательстве.
— Мне войти с тобой? — нерешительно спросил Фред у входа в клинику.
Сибилла улыбнулась благодарно, поцеловала его в щеку и легонько оттолкнула; она смотрела, как он пошел к машине, сел в нее, пристегнул ремень, на прощанье махнул ей рукой.
В вестибюле на банкетке, обитой зеленой искусственной кожей, сидели три женщины. На стене висели плакаты, информировавшие о противозачаточных средствах. На одном был изображен улыбающийся ребенок.
У Сибиллы внезапно выступили на глазах слезы. Она прошла немного вдоль пустынного коридора и остановилась у окна. Слезы душили ее. Последние недели она чувствовала себя скверно. Холода не ослабевали. Каждое утро она собиралась с силами и, борясь с тошнотой, спускалась вниз соскребать снег и лед со стекол своего маленького автомобиля, на котором она ездила на работу, в музей. Иной раз ей приходила мысль, а не бросить ли все это, не подняться ли в дом — сидеть ждать лета. Дать вещам идти своим ходом.
Сибилла вытерла слезы и пошла назад, к кожаной банкетке.
Через некоторое время женщин вызвали одну за другой; каждая получила направление в соответствующее отделение клиники.
К вечеру все обследования и неприятные процедуры, которые она выдержала стоически, были закончены. Сибилла думала, что теперь она выглядит, пожалуй, не лучше женщин после аварии на шахте, в ожидании подъемника, — с ввалившимися щеками, с землистого цвета кожей, с тенями, залегшими вокруг глаз.
Ее определили в палату, где были еще четыре женщины, по виду на два-три года моложе Сибиллы. Операция была назначена на следующее утро. Она сидела, согнувшись, на краешке кровати и думала, как пережить оставшееся время.
Она прошла в комнату к медицинской сестре и спросила, нельзя ли ей переночевать дома. Сестра сочла просьбу Сибиллы неуместным требованием.
— Уж несколько-то часов как-нибудь потерпите, — прибавила она, смягчившись, когда внимательнее вгляделась в ее лицо.
К вечеру женщины в палате разговорились. Одна Сибилла лежала молча, уставившись в потолок. Почти у каждой из женщин были дети, один или двое. У трех это было уже позади. Они давали советы и подбадривали.
— На самом деле это не так скверно.
Когда на следующее утро она, распяленная, как курица, которую потрошат, лежала на операционном столе, то чуть сама не выхватила из рук врача маску. Только бы поскорее вон отсюда, из этого мира. А там будь что будет.
— Спокойно, спокойно, дышите ровнее, — говорил чей-то голос, затем голос сестры: — Не бойтесь, мы не начнем, пока вы не уснете.
Сибилла видела перед собой большую круглую операционную лампу, она становилась все больше и надвигалась на нее, свет становился все ярче, слепил глаза… Было ощущение, будто бы она падает в какую-то безвоздушную шахту, откуда-то издалека доносились неясно и странно звучавшие голоса, она стремительно падала вниз, в ушах у нее гудело, она не должна, не хотела падать вниз, Сибилла учащенно дышала, только не вниз — вверх, вон, вон из этого мира, лететь, не падать, вон, вон…
Сибилла почувствовала, как кто-то перекладывал ее с каталки в кровать, чья-то рука мягко прикоснулась к ее щеке, она слышала голос:
— Теперь все будет хорошо.
«Утешай, утешай», — думала Сибилла устало. Она чувствовала, как тело ее медленно погружается во что-то мягкое, как вата, — сон обволакивал ее, а она все еще пыталась ухватить ускользавшую мелодию: ю-пи-ду, ю-пи-ду, ю…
Уже к обеду она смогла встать. Ни на следующий день, ни после никто ее не навестил. Кроме Фреда, ни одна душа не знала, что она в больнице. На четвертый день, утром, она на такси приехала домой. О том, что могло бы быть, она запретила себе думать навсегда.