Колли она больше не видела. Он звонил еще много раз. Сибилла ссылалась на занятость, на работу и прочее, В начале лета он позвонил и осведомился, как бывало каждый год, куда она думает поехать в отпуск и не провести ли им месячишко где-нибудь вместе. Почему-то Сибилла рассказала ему о тех четырех днях, которые провела в больнице. Она не стала дожидаться, что и как он ответит на это, сказала несколько прощальных слов и положила трубку.
Перевод Т. Холодовой.
КРИСТИНА ЛАМБРЕХТ
ШКАТУЛКА ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
В апреле у фрау Бондзио появляется мягкая, пластичная походка. Она вышагивает, слегка покачиваясь в бедрах. Не ради рисовки или чтобы обратить на себя внимание — особенность ее походки, пожалуй, в сознательно чередуемых движениях ног, в чувстве полного владения телом: она не просто несет его, а сознательно им управляет. Пересекая в эти недели длинный вестибюль своего учреждения, она движется, словно манекенщица по помосту. Идущие ей навстречу сослуживцы стараются расправить плечи или, повернув голову в выгодное положение, скрыть от ее взгляда начинающий обозначаться двойной подбородок. Некоторые подумывают о том, не поинтересоваться ли у коллеги Бондзио насчет какого-нибудь приказа, приказов в этом отделе пруд пруди, так что собственный экземпляр может и запропаститься. Сослуживцы женского пола встречают ее невозмутимыми лицами и, опираясь на собственный опыт, прикидывают, сколько времени фрау Бондзио — при живом муже, двух детях и трехкомнатной квартире — может уделять своему тайному любовнику. Для других соображений остается мало места — например, о том, почему не позднее конца мая к фрау Бондзио вновь возвращается ее привычная для всех, унылая походка. Да и цвет глаз у нее снова блекнет, и, если бы на производственных собраниях фрау Бондзио побольше прислушивалась к тому, о чем судачат вокруг, она бы обнаружила: обычно в это время говорят о ней — мол, она уже не та, какой была. Но на пересуды фрау Бондзио не обращает внимания, у нее нет на это времени. Она — доверенное лицо в своей профсоюзной группе, ходит раз в неделю на гимнастику, а в остальные вечера обшивает своих детей и шьет для знакомых.
В июне у нее особенно много дел. Замещать ее на время отпуска некому, так что по возможности она работает впрок. Дома она засиживается за швейной машинкой до одиннадцати — чтобы каждая из ее заказчиц к отпуску была с обновкой. Деньги она аккуратно складывает в шкатулку из слоновой кости. Если когда-нибудь случится пожар, думает иногда фрау Бондзио, прежде всего она кинется за этой шкатулкой.
В августе она вместе с семьей выезжает на Балтийское море. Там она все больше лежит в шезлонге, потому что после швейной машинки у нее ломит спину, а лицо до невозможности бледное. И все равно она не находит покоя. Может быть, потому, что не умеет отдыхать. Время от времени она тайком прикидывает, сколько вещей могла бы сшить за все эти дни и сколько денег у нее добавилось бы в шкатулке. Она покупает журналы мод и с первого же взгляда определяет, какой из ее заказчиц пойдет тот или иной фасон.
В остальное время года она выезжает по выходным вместе с детьми и мужем на садовый участок. Мужу хотелось бы, чтобы там она полеживала в шезлонге, особенно когда на ней голубенькое бикини. Но ей куда больше нравится пропалывать грядки и поливать морковку. Во время этих занятий она подсчитывает в уме, сколько монет и купюр уже набралось в шкатулке, и принимает решение, несмотря ни на что, взять еще двух заказчиц. Она наверняка справится, если будет шить и по выходным дням. К тому же так и время проходит быстрее.
Муж никогда не поднимает шума из-за обрезков материи и лоскутов, которыми усыпана квартира, только осенью он замечает, что она слишком утомляется, особенно когда варит на кухне сливовый мусс или закатывает яблоки. Ей даже не до того, чтобы следить за прической. Но именно тогда, когда она колдует над фруктами, ее посещают такие оригинальные идеи насчет длинных, отливающих блеском платьев!..
В декабре фрау Бондзио печет вместе с детьми печенье. Этот месяц она особенно любит, ведь каждый день заполнен настолько, что ей некогда даже глянуть на календарь. Уложив детей спать, она садится за годовой отчет или шьет новогодние платья для кукол и, конечно же, для своих заказчиц. К этому времени крышку от шкатулки плотно уже не закроешь. И потому велика ли важность, что вечерами у нее ломит суставы в плечах и в кистях.
В эти декабрьские дни фрау Бондзио вынимает из шкатулки первые банкноты. С ними она отправляется в магазин тканей и просит развернуть рулоны поштучно. Она берет ткань в руки, мнет ее, гладит и покупает несколько разных отрезов. Дома в шкафу для них отведена специальная полка. Муж добродушно посмеивается, он-то знает, в чем секрет, и говорит ей: делай, как тебе нравится, пока ты еще достаточно молода для этого. Всякий раз при этих словах она теряется и пытается выяснить, что же он имел в виду.
Зимой сослуживцы ее практически не замечают. С ней, конечно, здороваются, но, в общем-то, никому нет особого дела до женщины в тяжелой шубе, с усталым, озабоченным лицом.
Во время зимних каникул они с мужем берут оставшиеся две недели отпуска и едут в горы кататься на лыжах. При всем желании фрау Бондзио никак не может испытать того чувства, что в горах ей отдыхается особенно хорошо. По вечерам время тянется нескончаемо долго. Как раз в эти часы она меньше всего занята мыслями о том, чтобы сыграть партию в карты или же покататься с горки. Остаток денег из шкатулки она носит с собой и не может дождаться, когда же наконец приедет домой. Там она тратит все до последнего пфеннига на ткани, пряжки и пуговицы. После чего обкладывается этим добром и каждый вечер шьет, совершенно не чувствуя усталости. Шьет платья одно за другим, и каждое — для себя. Кроме того, изо дня в день на целый час задерживается на службе, а иногда работает и по субботам. Сейчас самое напряженное время в отделе планирования, поэтому никого не удивляет, что в марте она берет две недели отгула, за счет сверхурочных.
И вот наконец-то фрау Бондзио едет в Лейпциг, на ярмарку.
Там она чуть ли не целый день бродит по магазинам, заглядывает, еще слегка неуверенная в себе, в одно-другое кафе, а ближе к вечеру отправляется к своей косметичке фрау Штельбоген — фрау Бондзио бывает у нее каждый год в это время. Фрау Штельбоген подкрашивает ей ресницы зеленой тушью и рекомендует наимоднейшие духи. Когда фрау Бондзио выходит из салона, о ней еще не скажешь, что она совершенно другой человек, но все же при каждом движении юбка ее чуть заметно покачивается. Фрау Бондзио несет голову прямо, потому что неожиданно начинает чувствовать, что у нее высокая и стройная, вырастающая прямо из воротника шея.
Вечером она надевает длинное платье с крохотными, ярко поблескивающими камешками и закручивает волосы на затылке в пучок. В чемодане у нее лежит на каждый вечер по платью и к ним почти столько же заколок для волос. Она ненадолго задерживается у окна, а потом спокойными плавными шагами выходит из номера.
Помешивая коктейль, она время от времени с удивлением взглядывает на свое отражение в зеркалах. Даже после полуночи у нее нет кругов под глазами. Напротив, у нее появляется ощущение, будто ресницы у нее что ни день, то чуточку подрастают, а глаза понемногу набираются света.
Тем не менее сразу же после закрытия бара фрау Бондзио отправляется к себе в номер. Там она садится за письма для детей и для мужа. Потом чуть ли не до самого вечера следующего дня спит, после чего опять достает из шкафа новое платье.
В самый последний день она на свои оставшиеся от шитья деньги покупает массу всякой всячины — подарки для семьи.
В апреле у фрау Бондзио появляется мягкая, пластичная походка.
Перевод Б. Пчелинцева.
ФРИДРИХ. БЕЗ ОСОБОГО ПОВОДА
Когда у Фридриха утренняя смена, дома он оказывается раньше Марты.
На последних метрах щербатого асфальта он разгоняет свой велосипед. Еще издали окидывает взглядом свой дом. Все в порядке. И так — каждый день.
Сегодня Фридрих особенно рад тому, что рабочий день позади. Термометр в автобусе показывал чуть ли не все сорок. До обеда он еще мог держать дверцу открытой, и встречный ветер выгонял духоту, но после обеда в автобусе почти все время полно народу.
Первое, что он видит, — стрелки травы в стыках плит на садовой дорожке. Еще вчера он хотел вылить на них канистру гербицида — «Ункраутэкса». Но Марта торопила с ужином, а потом по телевизору был футбол, никудышная игра, по нулям, и он разозлился из-за потерянного зря времени.
Фридрих сразу же заводит велосипед в гараж, ставит его в боксе, который сварил сам — еще когда работал в слесарной мастерской. В гараже пусто. Марта уехала на машине. После работы ей надо к портнихе, а ехать туда на велосипеде, по ее словам, неудобно, ведь по дороге она вся взмокнет. Из-под застрехи под крышей гаража Фридрих достает ключ от небольшой пристройки, на приступок сбоку ставит туфли и кладет в них защепки для штанин. В квартире приятная прохлада, тишина и порядок. Сквозь жалюзи в комнату падают узкие полосы света. На столике у кушетки высвечивается белая скатерка.
Фридрих смотрит на часы. Потом заводит руки за голову и, потянувшись до легкого хруста в суставах, решительным шагом отправляется в спальню. Убирает пиджак в свое отделение платяного шкафа, а брюки аккуратно вешает на спинку стула. Не забыть сказать Марте, чтобы пришила пуговицу. Рабочая рубаха в клеточку и тренировочные брюки лежат на холодном кафеле камина. Одежда вобрала в себя прохладу кафеля и приятно ложится на запотевшую кожу.
Наконец-то Фридрих дома. Он прикидывает, как распределить работу по хозяйству.
Первым делом он выставляет на коротко подстриженный газончик дождевальную установку. На соседних участках зелень слегка пожухла. Перегорела на солнце, а поливать из водопровода запрещено из-за нехватки воды. Соседям, думает он про себя, одними лейками не управиться. Его дочь все посмеивалась, когда он зимой зарылся в своем подполе. Даже когда она приезжала к ним в гости, он поднимался наверх только для того, чтобы выпить чашку кофе. Но труды его даром не пропали. Насос и водонапорный котел работают нормально, так что теперь он может поливать участок даже в самое жаркое время лета.