— Так вот как выглядела бы Джина, если бы не злоупотребляла косметикой и не изводила себя диетой!
Я поняла, что он хотел сделать мне комплимент, но сочла это замечание обидным по отношению к Джине.
— Джина весьма привлекательна,— поспешно произнесла я.
— Я и не утверждал обратного,— отозвался он, открывая дверь прибывшего лифта.
Я не хотела, чтобы беседа оборвалась на этой сомнительной ноте. Когда мы вошли в кабину и Купер закрыл за нами дверь, я произнесла:
— Я бы хотела быть такой изящной, как Джина, и столь же искусно пользоваться косметикой.
Он нажал кнопку первого этажа, и лифт начал опускаться.
— На вашем месте я бы не беспокоился об этом,— сказал Купер.— У вас для этого нет оснований.
Я, похоже, восприняла его слова слишком серьезно. Иголочки закололи мое лицо; я отвернулась в сторону, чтобы скрыть смущение. К счастью, мы оказались на первом этаже и вышли на улицу прежде, чем возникла необходимость продолжить беседу. Купер остановил такси; садясь в машину, я услышала, как он сказал водителю на безупречном французском языке:
— Le Cicero, s'il voiis plait.
— Вы бывали раньше в Париже?— нейтральным тоном спросил Купер, когда такси запрыгало по булыжникам.
— Нет. Это мое первое путешествие в Европу. А вы были в Америке?
— Я был в Нью-Йорке; мне сказали, что Нью-Йорк — это еще не Америка, так же как Лондон — не Англия.
— Вам понравился город?
— О да,— честно признался Купер.— На самом деле. Знаю, я должен был ужаснуться и заявить, что там все плохо, но я получил удовольствие. Здание «Пан-Ам» восхитило меня.
— Оно находится в двух шагах от дома, где я живу!
Я сообщила Куперу, что этот небоскреб виден из окна моей квартиры.
— У вас, верно, современная квартира со всеми вообразимыми удобствами?— сказал он.
— Ну, не совсем современная, дому минимум десять лет, но она может показаться просторной человеку, ранее жившему в тюремной «одиночке». Удобств действительно много, но они скорее воображаемые, нежели вообразимые. Однако из окон открывается прекрасный вид. Это мой дом, и мне не следует жаловаться на него.
Он рассмеялся.
— Все это очень похоже на мою парижскую квартиру!
— Но у вас есть другая в Лондоне, более просторная?
— Не намного. Но мне не нравится жить в квартирах. Мое любимое место — это загородный коттедж, расположенный в деревне, которая называется Холмбэри Сент-Мэри, это в Сюррее.
— Неужели английские деревни действительно имеют такие длинные, причудливые названия?
Он улыбнулся.
— Это еще очень скромный пример типично английского названия деревни! Попадаются и более экзотические варианты. Мое любимое название принадлежит одной деревне на западе страны — представляете, это Комптон Паунсфут! О, водитель избрал кратчайшую, но скучную дорогу! Мы поедем другим путем.
Подавшись вперед, он заговорил по-французски. Я разобрала слова «Champs Elysees», «Р1асе di la Cincarde» и «La Madeleine». Понимающе кивнув, шофер свернул в переулок.
— Поскольку это ваш первый вечер в Париже, вы имеете право хотя бы мельком увидеть некоторые достопримечательности.
Автомобиль выехал на проспект Виктора Гюго; в конце широкого бульвара я увидела залитую светом площадь Звезды и Триумфальную Арку. Моторы ревели впереди нас, сбоку, сзади. Все водители мчались, как безумные.
— В Париже всегда такое движение?— недоверчиво спросила я, вспомнив величавый ритм нью-йоркских авеню с их бесчисленными светофорами и перекрестками.
— Всегда,— с улыбкой ответил Купер.
Мы обогнули Триумфальную арку и выехали на Елисейские поля. Между деревьями мелькали фонари, по тротуару гуляли люди, вдали, в конце бульвара, что-то светилось.
— Красиво, правда? — сказал Купер.— Мне никогда не надоедает любоваться этой красотой!
— Красиво! — с упреком в голосе сказала я, жадно впитывая в себя все, что видела.— Это еще слабо сказано.
— На моей родине принято скрывать чувства,— заметил он.— Приятно, что есть люди, не стыдящиеся своего восторга.
Мы пересекли уменьшенную копию площади Звезды и поехали дальше вдоль Елисейских Полей. Справа и слева от нас появились здания, кафе под открытым небом, толпы людей.
— Париж оживает к ночи. Возвращаясь, мы снова увидим здесь массу народа.
— В Лондоне люди живут так же?
— Нет, лондонцы отдыхают вдали от посторонних глаз, в частных клубах, за закрытыми дверьми. Или набиваются в прокуренные бары и проверяют; сколько пива могут выпить до закрытия.
— Неужели англичане действительно такие странные?
— Должны же мы как-то подкреплять иллюзию, что англичане не похожи ни на одну другую нацию.
Мы выехали на огромную Place de la Concorde, ускользая с неи-моверным проворством от «подрезавших» нас машин. Такси свернуло на север, к Ля Мадлен, затем на Рю Сент Оноре и Рю де Риволи, проходившую мимо Лувра.
— Я бы хотела зайти туда и все осмотреть,— с грустью сказала я, вспомнив, что мне предстоит завтра утром лететь в Лондон, и подумав: я вернусь сюда. Узнаю, что с Джиной, и вернусь.
— Вы интересуетесь искусством?
— Как дилетант.
— А музыкой?
— Тоже как дилетант.
— Значит, в чем-то вы, должно быть, профессионал! Я засмеялась.
— Я преподаю английскую литературу — пожалуй, в этом я разбираюсь профессионально!
— Как интересно. Кстати, как американцы относятся к Шекспиру?
— Думаю, большинство американцев знает, что он родился в Стрэтфорд-на-Эвоне, а не в Стрэтфорде, штат Коннектикут.
— Вы меня удивили. В августе в Стрэтфорде трудно представить, что существует коннектикутский Стрэтфорд. На Хай-стрит повсюду слышен американский акцент — я полагал, что в Америке Шекспир — фигура национального масштаба.
Я улыбнулась.
— Люди, способные позволить себе отпуск в Стрэтфорд-на-Эвоне, обычно относятся к числу тех, кто получил приличное образование.
— Вы любите Шекспира?
— Да, очень.
Я подумала, что сейчас Купер какой-то фразой выдаст собственные вкусы, но он не сделал этого. Подавшись вперед, он сказал что-то водителю; резкий отсвет уличного фонаря упал на лицо Купера, подчеркнув приятные линии носа и скул. Я почувствовала, что где-то глубоко внутри меня мое сердце екнуло и тотчас снова забилось как прежде. Он повернулся ко мне, улыбнувшись со своей очаровательной непринужденностью.
— Мы почти приехали. Надеюсь, вы не в обиде на меня за задержку с обедом, вызванную этой небольшой экскурсией.
— Напротив, я получила от нее огромное удовольствие.
У меня пересохло во рту. Пальцы моих рук были стиснуты; я попыталась усилием воли расслабить каждый палец в отдельности.
— Спасибо,— произнес Купер.
В моем мозгу прозвучал тихий голос: «Только не это. Пожалуйста, не это».
С того возраста, когда я научилась различать мальчиков и девочек, я обрела несчастливую привычку увлекаться мужчинами, которые не только совершенно не подходили мне, но еще и проявляли полное безразличие к моей персоне. Я уже довольно долго считала, что переросла эту склонность, но сейчас усомнилась в этом. Похоже, моя слабость долго спала, а теперь, проснувшись, собиралась снова испортить мне жизнь. Мои пальцы опять сжались. Я уставилась невидящими глазами в окно остановившейся машины. Выйдя из такси, я оказалась на узкой улочке, идущей от широкого бульвара к роскошному и уютному маленькому ресторану, где официанты летали взад-вперед по залу, точно черно-белые мошки. Представительный метрдотель подошел к нам по толстому ковру.
— Добрый вечер, месье Купер, добрый вечер, мадмуазель.
Он изящно, с достоинством, склонил голову, протянул руку, приказал официанту отвести нас в нишу. Я забыла о страхе, охватившем меня минуту назад; чувствуя себя важной персоной, принадлежащей к сливкам общества, я позволила официанту отодвинуть для меня стул и помочь мне сесть; он сделал это так осторожно, словно я была статуей из хрупкого фарфора. Мне в руки вложили меню; я растерянно уставилась на французские названия блюд.
— Хотите для начала попробовать французских улиток?
— Я... у меня не хватит на это смелости,— испуганно заявила я.— Сегодня я впервые попала в парижский ресторан. Нет ли тут чего-нибудь типично французского, но не столь экзотического?
— Vichyssoise?
— Это было бы прекрасно.
Мы еще несколько минут изучали меню. Официант принял заказ. Гарт выбрал вино. В ожидании еды мы откинулись на спинки стульев и расслабились. Во всяком случае, Гарту это удалось. Я испытывала напряжение, мешавшее мне заговорить о Джине; я не знала, с чего начать. В конце концов Гарт сам затронул эту тему.
— Мне не хочется проявлять излишнее любопытство,— непринужденно сказал он,— но я все же не понимаю, почему вы внезапно решили прилететь сюда, не договорившись предварительно с Джиной. Вы не производите впечатление легкомысленной девушки типа Кэнди-Анны, ваш поступок сильно удивил меня, он не согласуется с вашим характером. Почему вы надумали прилететь сюда?
Я поколебалась несколько мгновений, потеребила белоснежную салфетку, разгладила ее на своих бедрах и наконец произнесла:
— Ваш партнер ничего вам не говорил?
— Мой партнер?— удивился он.— Лилиан Янсен? Какое отношение она имеет к вашему приезду в Париж?
— В субботу Джина позвонила мне из квартиры Янсенов и попросила срочно прилететь.
Я решила не раскрывать ему всю правду.
— Она казалась без ума от Европы, утверждала, что превосходно проводит здесь время. Мое воображение разыгралось, и я мгновенно приняла решение. Я знала, что Джина собиралась вернуться сюда в понедельник, и решила преподнести ей сюрприз, прилетев ночью этого дня. Я все же предупредила ее телеграммой о своем прибытии, чтобы оно не потрясло ее слишком сильно. Но, оказавшись здесь, я обнаружила, что она не вернулась из Англии. Кэнди-Анна понятия не имеет, где Джина. Поэтому сегодня днем я позвонила вам. Поскольку вы были с ней в Лондоне, я решила, что вы, вероятно, сможете подсказать, как мне связаться с сестрой.