Спасибо хоть приличный.
Открываю дверь и натыкаюсь взглядом на Савельева. Он стоит у машины, опершись на капот задницей, и курит, слишком киношно выглядя под светом подъездного фонаря.
— Ты как из фильма сбежал, — говорю, подходя к Артему. Угги неистово скользят по накатанной детьми дорожке у дома, и я буквально подкатываю (не дай бог, конечно) к Савельеву, а он, замечая, что я на грани падения, уже в миллионный на моей памяти раз хватает меня за руку и докатывает до машины. Вот и встретились.
— Сочту за комплимент.
— Из фильма ужасов, не обольщайся, — фыркаю и прячу руки в карманы: холодно — жуть! Мне катастрофически не хватает термобелья и хотя бы одного шарфа. В идеале бы еще трусы с начесом, потому что вечером гораздо холоднее, чем днем. — Чего притащился?
— Садись, сосулька. — Тема закатывает глаза и открывает дверь машины, почти запихивая меня внутрь. Не сопротивляюсь, я даже всеми руками за, потому что холод собачий, а на собаку я не похожа. На змею максимум. Усаживаюсь удобно, Савельев садится на водительское место, включает печку, и та-а-а-ак хорошо становится… Даже мурашки! Мне уже все равно, что он там меня обидел и психовал, я просто расслабляюсь и радуюсь, что мне не пришлось стоять на морозе.
— Ты меня погреть приехал? — Тепло теплом, но выяснить-то надо, какая нечисть его сюда притащила.
— Звучит пошло, ты в курсе? — Засранец смеется и поворачивается вполоборота, подпирая голову рукой.
— Что для тебя не звучит пошло, Савельев? — закатываю глаза. — Говори, зачем приперся, или я ухожу домой, у меня работа.
— Извиниться.
У меня даже мурашки останавливаются, забыв, куда бежали.
Замираю в кресле и с недоверием смотрю на Артема, потому что… Да потому что… Что это было?!
Протягиваю руку, касаясь тыльной стороной ладони лба Савельева, но вроде не горячий, не заболел, значит.
— Ты же сказал, что не пил, — говорю тихо и с недоверием. Ну не может Савельев в здравом уме сказать мне такие слова, не может.
— Да не пил я. И не заболел. — Он цокает. — Извиниться не могу приехать?
— Ну… Вообще-то нет!
Наверняка я похожа на истукана, но сижу и правда с каменным лицом, пытаясь понять, что происходит. Потому что до меня правда не доходит, что Савельев вот так просто приехал ко мне вечером в субботу, чтобы извиниться. Ну… Это выглядит как бред сумасшедшего.
— Ладно, серьезно, я приехал, потому что осознал, что ты была права. — Опять закатывает глаза. Что-то с ним не то… Он какой-то дико расстроенный. Старается шутить и улыбаться, но это вообще не его типичное поведение, он действительно грустный. Что вдруг случилось, что он стал таким, да еще и извиниться приехал? — Я придурок и козел, отверг твою помощь, но оказалось, что она мне реально нужна. Я хочу вернуться в команду и психую так как раз потому, что хоккея нет.
— Да ладно, не такой уж ты и козел, — хмурюсь. Мне не очень нравится его настроение, но расспросить, что случилось, не имею права. С чего мне лезть в его душу? Оно ни ему, ни мне не нужно. — Псих, конечно, и, несомненно, придурок, но не козел. Я бы даже сказала, что ты… М-м-м…
— Скажи, что я котик. — Савельев закусывает губу и смотрит с прищуром, ну точно кот. Говорить я ему этого, конечно, не собираюсь.
— Скажу, что ты не козел, хватит с тебя.
— В следующий раз в зале будешь гонять ты меня. Мне очень надо вернуться в команду, Гаврюш, а если уж мы начали вместе, то давай дальше тоже вместе? Обещаю быть адекватным и хорошим тренером, а ты будешь взамен меня пинать, если я опять буду козлом.
— Почему я? — правда не понимаю. Раз у нас с ним не срастается, было бы гораздо проще ходить в зал с Егором, например.
— Из всех людей, орущих мне о том, что нужно вернуться в хоккей, только ты смогла сделать что-то, а не только говорить. — Это звучит слишком серьезно, мне даже немного не по себе. Как-то… не вяжется с тем, какие у нас с ним отношения, и я даже не знаю, нравится ли мне такое изменение в общении. Наверняка это разовая акция, но что-то мне подсказывает, что оно может нас немного сблизить. Возможно, даже сможем нормально разговаривать.
— Твое поведение пугает, чтоб ты знал.
— День просто херовый какой-то, загрузился чуток. — Он треплет рукой свои и без того растрепанные волосы, шумно выдыхает, словно сбрасывая напряжение, и поворачивается ко мне со своей фирменной раздражающей улыбочкой. Ну вот, Савельев вернулся. Даже треснуть ему захотелось.
— Чего ты улыбаешься? — хмыкаю. — Я не сказала, что простила.
— Ну, могу попросить по-другому…
Он приподнимает бровь и тянется рукой к моей шее, чуть обхватывая и притягивая к себе, почти касаясь губами губ, но тут же шипит от боли, когда я кусаю его почти до крови и коварно улыбаюсь.
— Могла бы просто сказать, что не хочешь, — хмурится и потирает губу Савельев, и выглядит так смешно, как будто он ребенок, у которого мороженое отобрали.
— У меня крепатура и месячные, Савельев, я хочу только убивать и жрать фастфуд, ясно тебе?
— Вопросов больше нет. — Он понимающе кивает и заводит машину, а я смотрю на него во все глаза: он удивляет второй раз за три минуты, это рекорд.
— И куда мы? — вздыхаю, устраиваясь поудобнее, потому что наверняка нет смысла сопротивляться. Быстро строчу маме эсэмэску, что чуть погуляю, чтобы не думала, что меня бомжи украли.
— Как куда? Жрать фастфуд, — усмехается Артем, и отчего-то в груди становится совсем тепло.
Даже живот почти не болит.
Мама: Видела вас с Лиской в окно. Она такая высокая! Предлагаю купить тебе ходули, чтобы целоваться было удобно. Хорошо погулять!
Да ма-а-ам…
Глава 16
Лиза
Это самый красивый сон в моей жизни. В нем целое поле цветов, дико приятный запах и яркое солнце, которое слепит, заставляя щуриться. Если бы кто-то сказал мне, что в мире есть такое красивое место, я бы обязательно хотела туда попасть, потому что красиво настолько, что…
— Ай! Какого хрена?
Просыпаюсь от обжигающей боли в ягодице, уже понимая, что готова закатить скандал. Савельев, конечно, доброе утро! Кто же еще может разбудить шлепком по заднице?
— Доброе утро, — улыбается придурок, стоя надо мной в одних трусах и с зубной щеткой в руках.
— Оно было бы добрее, если бы ты дал досмотреть сон!
— Тебе снился секс со мной?
— Нет, это был хороший сон, я же не проснулась в слезах, — закатываю глаза и натягиваю одеяло почти до подбородка. Длинный опять раздражает, он как будто делает это специально, когда замечает, что наши отношения становятся почти дружескими, чтобы мы не зашли слишком далеко. — Семь утра, Тем, воскресенье, какого черта вообще?!
— Я тебе обещал вчера, что мы идем на пробежку? Мы идем.
Артем раскрывает руки, точно он сказал что-то гениальное, и опять улыбается, уже Колосова напоминает улыбочкой своей извечной. У хоккеистов это заразное, да? Надеюсь, передается воздушно-капельным, а не… Неважно.
С того дня, как этот длинный ребенок передо мной извинился, прошло около трех недель. Все три недели мы усердно занимались спортом, в смысле в спортзале, а вечерами катались поесть, чтобы, как говорил Савельев, «выросли мышцы». Я ему, конечно, не верю, что это так работает, но от еды не отказываюсь, я же не дура последняя.
Вчера мы ходили на день рождения к Колосову, и Артем меня приятно удивил, когда отказался от алкоголя, потому что решил вести здоровый образ жизни. Я сдуру ляпнула, что для полного здорового образа он должен начать бегать по утрам, а он… А он стоит надо мной в семь утра в воскресенье! Ну что за наглость?
Со дня рождения мы уехали вместе, потому что… Ну потому что играть в бутылочку, когда толпа людей собирается, вообще-то запрещено. Мне выпал поцелуй с каким-то парнем из их команды, с которым я была знакома от силы пару часов, мы поцеловались, а Савельев меня потом как маленького ребенка за шкирку утащил, приговаривая, что для моего рта есть гораздо лучшее применение.
Применение это, к слову, он нашел.
Потому что, оказывается, у нас с ним секс по дружбе. Предупредить он меня, естественно, об этом забыл. И, как выяснилось только вчера, такие привилегии не должны распространяться на других людей. Если секс, то только друг с другом. Не то чтобы я собиралась спать с другими направо и налево… Но то, что Савельев признался мне, что я у него единственная, пусть и таким способом, приятно. Я не собственница, да и права не имею, но знать, что после меня он поедет к какой-нибудь Кате и будет на ухо ей шептать то же, что и мне… Нет уж. Пусть одной мне шепчет, раз уж начал, а к Кате поедет, как закончит со мной насовсем.
— Савельев, ради всего святого, какая пробежка? — укрываюсь с головой, надеясь, что это не просто одеяло, а как минимум мантия-невидимка. Я не готова бегать в семь утра, да я вообще бегать не готова! Если это не скидки в магазине косметики, туда хоть со скоростью гепарда.
— Утренняя, бодрящая. — Он откровенно ржет надо мной, стягивая одеяло. Конечно, сил удержать его у меня не хватает, а под ним… Ничегошеньки. — Да блядь. Гаврилова!
Тема зависает у кровати с одеялом в руках и смотрит на меня таким голодным взглядом, как будто мы не уснули всего четыре часа назад. Как он вообще умудрился так рано проснуться и быть бодрым, я не знаю, но есть ощущение, что утренняя пробежка грозит сорваться из-за другого утреннего спорта. Савельеву много не надо, чтобы завестись, а у меня ноги до сих пор болят от этой дылды, я не хочу снова. По крайней мере, так скоро.
Хватаю одеяло из рук этого зверя, который готов на меня накинуться, заворачиваюсь, как в мантию, и бегу в ванную, едва успев закрыть дверь перед самым носом Артема.
— Пробежка так пробежка, жди десять минут!
Хохочу и спешу принять душ, старательно игнорируя просьбы Темы открыть дверь. Не открою. Его как-то уж очень много в моей жизни стало, нужно уменьшить дозировку. Даже мама уже в курсе, что я ночую у того самого вампира (как будто она хоть раз верила в версию с Лиской, ну-ну). Просто она думает, что мы встречаемся, а я не отрицаю, потому что травмировать психику мамы тем, что ее дочь просто трахается с парнем без каких-либо отношений, я не хочу. Слишком ее люблю.