— Это очень дерьмовые шутки, ты же понимаешь?
— Я не хочу больше шутить, Лиз, я за всеми шутками не заметил, как влюбился, кому это надо? Не понимал, что со мной в последние дни, а как понял, так сразу к тебе поехал. Ты со мной случилась, и я слишком до хера времени потратил, чтобы это понять, но теперь точно не уйду, мы и так многое потеряли.
— Это не ты говоришь, — качает головой, а губа опять дрожит, предвещая слезы. — Не умеет Артем так красиво говорить.
— Да я сам в ахуе, веришь? Но сейчас хочется только так говорить, чтобы ты поверила, что, кроме тебя, мне на хер никто не нужен.
— И курица та, которая шею тебе облизывала?
Вижу, как ей неприятно, но поговорить обо всем нужно на берегу, чтобы отпустить боль и недопонимание и просто жить. Вместе желательно.
— Она особенно, сто раз пожалел, что позволил все это. Но, видимо, это нужно было для того, чтобы я понял, что от других меня тошнит, даже член на других не встает. Одна только коротышка красивая сидит под ребрами, а остальные больше не интересуют. Ни одна из них, вообще похер, смотреть даже не хочется.
Маленькая молчит и снова губы кусает, а меня так и тянет самому укусить, с трудом держусь. Опять руки на коленки кладу, не могу не трогать, сильно хочется погреть ее, а то дрожит вся.
— Что, прям не встал, да? — щурится, разрушив молчание.
— Прям совсем, — улыбаюсь. Вот она, коротышка моя. Острая на язычок, дерзкая.
— Так тебе и надо.
Хохочу и присаживаюсь рядом, совсем осмелев.
— Согласен. — И обнимаю малютку за плечи, крепко к себе прижав. — Ты не замерзла?
— Нормально.
— Нет, ты замерзла, — усаживаю крошку к себе на руки и обнимаю так крепко, как только можно. Она не сопротивляется и, как обезьянка, меня руками и ногами обнимает, часто так делает, нравится ей, а я лбом в плечо утыкаюсь и как придурок улыбаюсь, чувствуя в руках мою девочку.
Никогда не думал, что могу так влипнуть, к отношениям скептически относился, крутил у виска на тех, кто вокруг девчонок вился. А сейчас что? Сам сижу с ней на руках и радуюсь как одержимый, что дорвался, что мое, и отпускать не хочу совсем.
— Лиз, я люблю тебя, — говорю, и буквально ощущаю, как воздух в комнате тяжелее становится. Коротышка даже всхлипывать перестает, замирает на руках, не дышит.
— Замолчи, Артем, — говорит со злостью, и отчаянно отстраниться пытается. Не пускаю, размечталась.
— Нет, Лиз, не замолчу. Я тебя…
Закрывает мне рот ладонью, крепко прижимает, чтобы сказать не смог. Глаза опять слезами блестят, мне дико не нравится, что она столько плачет из-за меня, и я беру запястье в свою ладонь, отстраняя руку от лица, и заканчиваю фразу:
— Люблю. Тебя. Я. Понятно?
— Зачем ты все это делаешь, а? — Она с трудом сдерживает истерику, это видно. Предпринимает еще одну попытку встать с моих рук, но, когда дело заканчивается провалом, расслабляется. Ну не отпущу я больше, неужели непонятно? — Зачем, Тем, ты скажи мне, пожалуйста, потому что у меня уже голова кругом. Ты же ушел на заочку, мы видеться перестали, все так хорошо было, я пыталась тебя забыть, а теперь приходишь и делаешь все вот это, чтобы что? Чтобы мне еще больнее было, да? Да мне с бабой не так больно было тебя увидеть, как сейчас все это слышать, зная, как ты на самом деле к любви относишься. Зачем все это сейчас, Тем, если завтра тебе снова надоест? Чтобы я опять плакала, да?
— Чтобы любить тебя, Лиз, — говорю честно, но она не верит. Ежится, на коленках ерзает, встать снова пытается. — Слушай, я знаю, что я мудак. Знаю, правда. И, к сожалению, прошлое исправить я никак не могу, даже если захочу очень сильно. Но все, что сейчас и дальше, можно сделать лучше. Лиз, я честно тебе говорю, что мне на хер больше никто не нужен, кроме тебя. Все, понимаешь? Я не знаю, что сделать, чтобы ты мне поверила, но, честно, говорю правду. Не хочу никого и ничего, даже хоккей на хер не нужен, если тебя рядом не будет. Не думал вообще, что так сильно влипнуть можно, но влип в тебя по самые яйца, а отлипать не хочется. Что мне сделать, чтобы ты поверила, маленькая? Что угодно, только не проси уйти — не уйду.
Смотрит на меня глазищами своими карими, заплаканными, подвох найти пытается. А его нет. Никакого подвоха, только пиздец какой-то в душе из-за слез этих соленых, непрошеных, которые опять по щекам коротышки стекают. Стираю их пальцами, как будто это поможет, и радуюсь, что она больше не пытается убегать. Так и сидит на мне сверху, с ума сводит одним присутствием.
— Лиз, — звучит женский голос сзади, и мы одновременно с маленькой поворачиваемся, глядя на ее маму, — все в порядке?
— Угу, — кивает моя малявка, а потом поворачивается и меня обнимает. И все. На хер, ничего не нужно больше. Только прижать покрепче к себе хрупкую девчонку и улыбнуться как идиоту, который на диете целый месяц сидел, а теперь до самого вкусного торта дорвался.
— Я встречу папу с работы, и мы поедем на дачу на выходные. Неспокойной ночи, — говорит мама Лизы и закрывает дверь комнаты, а через минуту хлопает и входная дверь, погружая квартиру в звенящую тишину.
— У тебя крутая мама, — говорю шепотом, все еще крепко обнимая малышку. — Вы очень похожи.
— А ты на папу моего похож, — отвечает Лиза тихонько, шею дыханием обжигая. — Он тоже высокий и психованный. А еще часто не знает, чего хочет.
— Я знаю, чего хочу, коротышка, — говорю и чуть отклоняюсь назад, чтобы в глаза заглянуть. — Тебя. Во всех смыслах этого слова.
— Я тебя тоже люблю, Тем, — дрожащими губами говорит Лиза спустя несколько секунд молчания и переглядок, и я чувствую, как в голове фейерверки взрываются. Не верю своему счастью, что она так сказала, но смотрю в глаза и вижу в них искренность. И от этого сердце в спазме сжимается, а губы в дурацкой улыбке растягиваются. Любит, дурочка моя маленькая, любит — и плачет снова, громко и горько, как будто бы даже и не любит совсем.
Прижимаю еще сильнее, хотя сильнее практически некуда, и целую, целую так крепко и сладко, как только умею. Никогда еще не целовался так вкусно, но с Лизой все по-другому, она все внутри меня переворачивает и свой порядок наводит. Но мне нравится, жаловаться не собираюсь.
Лиза дрожит, как будто ей дико холодно, дрожит и жмется ласковой кошкой, расслабляясь и позволяя мне все, что только в дурной голове сделать с ней захочется. А я не знаю, что выбрать, с ней крышу ураганом срывает, самоконтроль в топку летит, оставляя в организме рабочими только инстинкты.
Мне хочется целовать ее везде, где позволит, прижать к себе, к кровати, к стене, усадить на подоконник, на стол, на пол упасть с ней, в конце концов, и утонуть в высоком ворсе ковра.
Куча мыслей в голове сметаются в секунду одним тихим стоном Лизы, и я оживаю, возвращаясь в реальность. Малышка задыхается, ерзает на коленях, возбуждая до предела, и целует так отчаянно, что хочется весь мир к ее ногам положить, только бы никогда не переставала дарить эту безумную ласку.
Ледяными проворными пальчиками снимает с меня футболку, пробегаясь по ребрам и обжигая касаниями, и возвращается к губам, целуя еще отчаяннее. Я понимаю, что после истерики ей нужно расслабиться, она все еще на эмоциях, все еще накалена до предела. Поэтому целую чуть медленнее, пытаясь сбавить напор, чтобы сердце, к чертям, от напряжения не разорвалось. Глажу руками по спине, сжимаю талию, успокаивая, и спускаюсь губами на тонкую шею, с трудом себя сдерживая, чтобы не оставить засосов.
— Тем, — шепчет кроха, зарываясь пальчиками в мои волосы и голову запрокидывает, позволяя целовать эрогенную зону. Исследую губами нежную кожу, опускаюсь к ключицам и плечам, тонкие бретельки зубами спуская.
Лиза дышит все еще громко, но уже спокойнее, редко всхлипывает и шепчет мое имя без остановки почти, как афродизиаком своим голосом действуя. Тонкую майку снимаю и любуюсь красивым обнаженным телом. Моя. Красивая, нежная, как никогда ранимая.
— Гаврилова, я с ума по тебе схожу, — рычу и, не удержавшись, оставляю пару укусов на груди, тут же поцелуями горящую кожу успокаивая.
Терпеть больше нет сил, остатки вещей летят на пол, и я усаживаю Лизу обратно на свои колени, чувствуя, как она вздрагивает, меня касаясь. Снова целуемся, с ума сходим друг от друга, что-то шепчем и еще раз целуемся.
Смотрю на Лизу и оторваться не могу, какая красивая. Сжимаю руками бедра, приподнимаю и под синхронный стон опускаю маленькую, чувствуя себя наркоманом, который без этой коротышки и дня больше прожить не сможет. Забралась под кожу, по венам растеклась патокой, без нее не функционирует ни черта больше. А с ней — живу. Не просто живу, а живу счастливо, полноценно. Всего хватает, когда она рядом, корю себя, что слишком много времени потребовалось, чтобы это понять.
— Не больно? — спрашиваю, когда несдержанно толкаюсь навстречу крохе. Помню, что с ней надо себя в руках держать, потому что маленькая для меня слишком, но крышу сносит, с трудом контролирую движения.
— Не-е-ет… — стонет Лиза, прижимаясь лбом к моему виску. Стонет так сладко, как будто медом уши мои смазывает, двигается медленно, за шею меня обнимает. Вижу — кайфует. И я с ней на пару. Лучше этот день не мог закончиться, и подарка круче тоже найти нельзя было. — Ноги… дрожат, Тем.
Киваю и встаю с маленькой на руках, чтобы снять с ног напряжение и взять все в свои руки. Прижать бы ее спиной к кровати, навалиться сверху и со шлепками врываться в любимое тело… Только разница в росте меня такого кайфа лишает, и я прижимаю Лизу к стене, хватая руками за задницу, не разъединяя тела.
Целую губы и шею, двигаюсь быстрее, с ума схожу от стонов и всхлипов коротышки. Она полностью в моих руках, лениво целует и на каждый толчок сладким звуком отзывается. Спину жжет от царапин острых ногтей, легкие в спазме сжимаются, надышаться этой девчонкой несносной не могу.
— Тема!
Толкаюсь сильнее, ускоряя темп, Лиза кричит на руках и дрожит в агонии, целует крепче и в плечи ногтями впивается до крови, получая сумасшедшее удовольствие.