не на мероприятиях по ВИР категорически запрещено. За три десятка лет было несколько случаев неправильного обращения со стволами (включая реплику пушки века так семнадцатого, если не путаю) и появления раненых. А в Крыму как-то какой-то дебил умудрился на реконструкции сражения Крымской войны пальнуть в 'условного противника' невынутым из ствола шомполом. Результат - труп. Так что пришлось мне тогда 'наступить на горло мечте' и добывать 'царёву пехотку' с 'хомутковым' штыком. Хорошее было время... Если сравнить с нынешним статусом бесправного каторжанина.
Работа по прокладке тоннеля и укреплению железнодорожной насыпи велась ежедневно, весь световой день, благо, солнце в Закавказье щедро на свет и тепло. По большим церковным праздникам в 'лагерь' приезжал полицейский офицер с несколькими кавалеристами конвоя и привозил с собой священника, который проводил короткую службу у походного алтаря, исповедовал и причащал. Каторжан мусульманского и иудейского вероисповедания это мероприятие не касалось, но муллу или раввина здесь не видывали ни разу. Впрочем, после службы нас всё также гнали на место работ.
Привычно-противно скрипит колесо тачки. Скрип-скрип-скрип... Шварк-шварк... Дзинь! Скрип-скрип-скрип... Шварк-шварк... Дзинь... Скрип-скрип-скрип... Шварк-шварк... Дзинь... Каждый день - одно и то же. Как же всё это настобрыдло!!! А впереди - ещё год в кандалах, а после - в лучшем случае - судьба мелкого уголовника или бомжа, или, как сейчас говорят, 'босяка'... НЕ ЖЕ-ЛА-Ю!!!
Снова тачка доверху нагружена битым камнем. Разворачиваюсь и, налегая на рукояти, качу 'агрегат' к светлеющему выходу из тоннеля. Там, саженей через тридцать, нужно вывалить груз с насыпи в громоздящуюся по правую руку здоровенную кучу и, стараясь не спешить, вновь протопать мимо равнодушных конвоиров в тёмные недра горы, чтобы опять и опять катить нагруженную тачку наружу, слушая скрип деревянного колеса и бренчание ручных кандалов... Я что - для этого жил?
Вышел, прищурившись, на свет, чуть задержал шаг, давая глазам привыкнуть к солнцу. Конвоиры стоят впереди, опершись на берданки, дымят: один трубкой-носогрейкой, второй - солидных размеров 'козьей ножкой'. Болтают про какую-то Глашку-дуру, почти не глядя по сторонам. Начальства рядом нет, работяги - в кандалах, утреннее солнышко ещё не жарит, а ласково пригревает задубелые на воздухе лица... Хорошо им? Хорошо!
Всё, амба! Решаюсь. Сильнее налегаю на рукояти, разгоняя гружёную тачку. Со всей дури толкаю её под колени охраннику с цигаркой, выкинув вперёд скованные руки, хватаюсь за ремень 'бердана'. Рывок на себя, сам прыгаю влево. Второй прыжок туда же, быстро перебирая ногами, слетаю с насыпи. Ещё метров пять - и сигаю со всей дури вниз по крутому склону, поросшему кустами и кривыми чинарами. Сзади бахает выстрел, но пули не слыхать.
Мчусь вниз, то бегом, то кувырком. Проскочил дважды сквозь какие-то кустарники, исцарапан от морды до задницы. Винтарь в руках мешает бежать, цепляется за всё, что можно. Кажется, сверху меня уже не должно быть видно, хотя ещё три или четыре выстрела звучат вразнобой. Слава богу, 'берданы' охранников - ни разу не 'калаши', палить-то с них просто, а вот попасть в бегущего, да ещё в горах, где есть перепад высот от стрелка до цели - это надо ещё суметь. Они не сумели.
Оказавшись на дне заросшего ущелья, я часа три на сплошном адреналине выбирался в долину. Найдя то ли мелкую речку, то ли широкий ручей - не разбираюсь я в горных реалиях - версты полторы-две пёр, как танк-амфибия вниз по течению. Конечно, собак у лагерной охраны нет (недоработочка им, с занесением в диафрагму!), но могут и позаимствовать у кого-нибудь. Видал я краем глаза волкодавов у здешних пастухов - ВНУШАЮТ. Не хочется с такими связываться. 'Друзья человека', блин... Кому друзья, а кому...
Выбившись из сил, я свалился здесь же, под берегом, в яме от вывороченного дерева. Прижал к себе винтовку - и ОТРУБИЛСЯ. Как будто в полночь в ярко освещённой комнате вырубили свет. И судя по тому, что вокруг ни искорки - во всём городе ТЕМНОТА...
Конец книги