Итак, я выехал в 11 часов утра, получив, разумеется, вычищенную и запряжённую закладку с сытой и напоенной лошадью. Если бы это пришлось делать мне самому, то мой рабочий день и начался бы в девять с половиной часов утра. Точно также убрать лошадь и экипаж после езды требует час-полтора. Из этого следует, что извозчики при 11-ти рабочих часах должны ездить только 7 часов в сутки, т. е. вдвое меньше, чем они ездят теперь.
Ровно в 11 часов я стал у Пяти углов на Загородном проспекте. Простоял около четверти часа и подрядился за 15 копеек к Пассажу. Повёз господина с портфелью. У Пассажа стоять нельзя, отъехал к Михайловской улице, постоял минут десять и повёз барышню за 15 копеек к Апраксину рынку. Здесь извозчиков масса, стал в очередь и простоял около часа; рядили в это время двое, но обоих у меня отбили «сваты» или «обскакали меня», как говорят извозчики. В четверть первого. я посадил торговца с тюком к клинике Вилье за 45 копеек У клиники я поехал в трактир отдыхать и кормить лошадь. Как раз в 3 часа стал у Сампсониевского моста, простоял около получаса и посадил… городового с больной женщиной. Не знаю, чем эта женщина больна, но едва ли следующим седокам приятно было бы садиться в дрожки после такого «пассажира». Больных и полицейских мы, извозчики, возим даром по существующим правилам. В начале пятого часа я освободился и свёз двух дам в Миллионную улицу за 35 копеек Затем я свёз ещё несколько седоков и к 8 часам вечера за время семичасовой езды, я выручил 2 р. 10 копеек, из которых истратил в трактире 30 копеек Замечу, что утром седоки есть, но гораздо меньше, чем днём, а с 6 часов наступает самое глухое время… Разъезды чиновников и служащих в разных банках, канцеляриях почти ничего не дают извозчикам; работают в это время конки, общественные кареты и пароходы «Финляндского Общества». Для извозчика главный седок — это посетитель канцелярий, банков и т. п., который торопится, спешит и вообще принадлежит к более состоятельному классу, чем чиновник иди служащий. В 6 часов кончаются везде присутствия, и извозчики едут по трактирам; остаются на проспектах одни неудачники, которым не посчастливилось высадить выручку.
Выручка 22-го числа выразилась следующими результатами; в 7 часов утра я стал по Владимирской улице у ресторана Давыдова[112]. Простоял 26 минут и посадил за 20 копеек господина очень тучной комплекции к Александровскому саду; здесь стоял 17 минут и посадил из сада господина с дамой в Варваринскую гостиницу[113] на Вознесенском проспекте за 15 копеек. Деньги мне выслали только через полчаса. Отсюда посадил к саду «Неметти»[114] за 20 копеек девицу. У сада стоять строго запрещено, почему порожним поехал к Морской; здесь постоял с полчаса и за 30 копеек повёз на угол 4-й роты и Измайловского проспекта господина. Тут прождал около часу и повёз за 35 копеек в Чернышев переулок[115] двух дам. Затем свёз ещё несколько седоков. 4 часа дня застали меня без седока, и я поехал домой… Итого: 2 руб. 20 копеек, за вычетом отданных в трактире во время 2-х часов отдыха 30 копеек — 1 рубль. 90 копеек. Вот нормальная выручка извозчика за рабочий одиннадцатичасовой день (с уборкой лошади и экипажа). Мне могут сказать, что часто случается сажать седоков по часам или «обратно», так что выручка достигает 3 рублей в день, но я на это замечу, что также часто случается проездить с «барином» целый день и он удерёт проходным двором или заведёт скандал и отправит в часть, если не хочешь взять 80 копеек за 4–5 часов скорой езды. Случайности вообще не идут в счёт и ничего не доказывают. Если извозчики теперь пропивают по рублю в день и привозят до 3 р. хозяину, то это только потому, что они ездят 16–17 часов в сутки и захватывают выручку денную и ночную. Извозчики, ездящие в ночь, выезжают в 10 часов вечера и возвращаются в 5 часов дня домой, так что и они захватываюсь обе выручки. Но разве это нормально? При такой работе извозчик растрачивает массу денег, сил и здоровья по извозчичьим притонам. Извозчик «пропивает» и «просыпает», не считая отдельных случаев «загула», как я заметил сейчас, около рубля в день.
Загулы у извозчиков в большинстве случаев повторяются раз в месяц, и тогда он не только ничего не привозит хозяину, но пропивает и все сбережения; иногда извозчик пьёт 2–3 дня, но такие извозчики не живут долго у хозяев и кочуют с места на место, Обыкновенно же извозчик пропивает вот сколько: 1) денной: в 12—1 час дня (прямо из дому) в трактире чай и по стаканчику = 11 копеек; в 6–7 часов селянка на сковороде, два стаканчика и чай = 26 коп.; вечером в 11–12 часов: чай, стаканчик, закуска = 18 к.; за лошадь взимается: на дворе по 3 копейки, три раза — 9 копеек, водопой два раза —2 копейки, овса лошади или сено 20–30 копеек (в большинстве случаев хозяева не дают извозчику на дорогу овса для лошади, и он кормит её сам как хочет). Если же к бюджету прибавляется пара пива или лишняя косушка, то извозчик тратит больше рубля и не может уже доставить хозяину выручку. Теперь считая, что извозчиков в Петербурге только 10 тысяч, получается 300,000 рублей в месяц, оставляемых в трактирах. Прибавьте сюда «загулы» хотя и скромные, по 3–5 рублей в месяц на извозчика, получается дополнительная контрибуция в пользу притонов около 60,000 руб. Вот почему такая масса в Петербурге извозчичьих притонов и почему такие аристократические заведения, как «Феникс», не гнушаются держать извозчичьи дворы.
3. Шестидневное «интервью» в роли официанта[116]
Три дня я ездил извозчиком, шесть дней ходил бродяжкой, теперь шесть дней послужил официантом, пройдя ступени полового трактира, слуги ресторана, официанта в клубе, кухмистерской и, наконец, в шато-кабаке.
Я не ошибусь, если скажу, что положение и служба официанта во много раз хуже положений извозчика и бродяжки, хотя, казалось бы, что нет занятия хуже извозчичьего и нет положения хуже бродяжки. Оказывается, что положение слуги в питейном заведении потому уже более тяжкое, что здесь необходимо быть своего рода мазуриком, живущим ежедневным, ежечасным обманом. Я говорю необходимо и докажу это. В большинстве человек неразвитый, свидетель всего самого безнравственного, бесчинного и безобразного, официант скоро втягивается в своё положение, теряет совесть, стыд и делается самым бесшабашным субъектом. А таких официантов в Петербурге около семи тысяч человек. Если между этими семью тысячами найдётся сотня порядочных, то эти порядочные во-первых, нищие, а во вторых, официанты-новички, не успевшие ещё втянуться в своё положение и войти в тесное общение с «коллегами»!
Не надо забывать, что официанты очень часто переходят в лакеи и слуги частных домов, попадают в разные слои столичного населения и таким образом являются разносителями, рассадниками традиций наглого обмана, плутовства, разврата и постоянного мошенничества до карманных краж включительно.
Терпим ли в столице такой институт порока и преступления, такая ужасная школа нравственного падения?! Хорошо ещё, что в 1894 года, «мальчики» изгнаны навсегда из этой школы, но, тем не менее, институт продолжает существовать и воспитывать семнадцатилетних парней прямо от земли, сохи и деревни. Поступающие в обучение парни даже не подозревают, что та наука, которую им открыто, почти публично преподают и принуждают ей следовать, строго воспрещена Уложением о наказаниях и преследуется в порядке уголовного судопроизводства.
Существующие условия службы официантов создались не сразу, а складывались постепенно, идя медленно по наклонной плоскости порока и преступлений. Раньше обсчитывать гостей считалось предосудительным, теперь это постоянное явление, это спорт, подвиг, достоинство, заслуга «хорошего» и «опытного официанта». Раньше обшаривание карманов пьяного гостя случалось редко и представлялось преступлением, а теперь это явление заурядное. Раньше плутни слуги составляли тайну его совести, секрет, о котором он не рассказывал даже жене, теперь же плутни устраиваются сообща, по уговору артели, целыми компаниями, шайками.
Прежде слуга боялся жалобы или протеста гостя, дорожа местом, теперь, же он во многих заведениях чувствует себя выше хозяина. Не он от хозяина, а хозяин от него зависит, и поэтому он груб, нагл и дерзок с гостем, требуя с последнего заведомо лишнее, вступая в препирательство и угрожая ему кулаками, если он не хочет добровольно позволить себя общипать. Прежде слуга только служил гостям, а теперь он коммерсант, торгующий на своих столах и устраивающий целые аферы и облавы на гостя!
В потёртом, несколько засаленном фраке, при белом жилетеи таком же галстухе[117] явился я с предложением услуг к ресторатору Петру Петровичу (псевдоним). Явился! Это легко сказать, но нелегко было исполнить! Пётр Петрович сам из шестёрок, но теперь богатый купец, владелец нескольких заведений, домов и лавок, «Персона», до известной степени, в кругу общества, он является полубогом для людей, которые от него зависят. И что это за отвратительнейший, циничный человек, с его жирными, заплывшими, опухшими ланитами, маленькими, масляными тупыми глазками, красной короткой шеей, выпятившимся брюхом, точно у него подвешена подушка, короткими, толстыми как у слона, ногами и постоянно всклокоченной головой. Мне приходилось видеть Петра Петровича на некоторых собраниях-заседаниях — там он почтителен; одна рука роет волосы, другая покоится на брюхе; рот искривился в улыбку, голова несколько. наклонена; при сгибах корпуса для поклона левая нога лягается; он говорит скороговоркой, вкрадчиво и через слово прибавляет привычное «с», «так точно» или «слушаю-с»…