По смерти отца Цымбульский повёл разгульную жизнь и скоро прожил доставшиеся ему по наследству деньжонки, а потом, недолго думая, продал и свою часть имения за две тысячи рублей.
Скоро и эти две тысячи были прожиты, и через год Цымбульский принуждён был скитаться голодным. А тут ещё приспела очередь на службу и Цымбульского сдали в солдаты.
Но недолго пробыл он и на службе. Находясь однажды на работе на железной дороге, он упал с платформы под поезд и ему оторвало руку. По излечении, Цимбульский оказался уже неспособным служить и получил отставку.
Выйдя в отставку, Цымбульский приехал в Петербург и начал хлопотать о вознаграждении за увечье. Он нашёл себе здесь адвоката, который от имени его подал иск к правлению железной дороги в размере тысячи рублей. Почему-то адвокат его опоздал в суд, и дело оказалось проигранным. Тогда доверенный правления пригласил Цымбульского к себе и предложил ему помириться на сто рублей.
Давно уже не имея у себя таких денег и видя, что его дело проиграно в суде, Цымбульский охотно принял предложение, взял эти деньги и дал подписку не предъявлять более никаких требований к правлению изувечившей его дороги. Ненадолго хватило Цымбульскому ста рублей. Три дня квартира Степаныча была пьяна на его деньги, а на четвёртый ему самому уже не на что было опохмелиться.
Как человек увечный, Цымбульский не мог снискивать себе пропитание и потому подавал прошения почти во все благотворительные учреждения и получал много вспомоществований. Кроме того, Цымбульский со свойственной ему польской пронырливостью, выхлопотал себе от комитета о раненых пенсион первого оклада, из Санкт-Петербургской Городской Управы ежемесячное трёхрублёвое пособие и в настоящее время получает всего сто сорок пять рублей в год. Но этих денег Цымбульскому не хватает, потому что, кроме пьянства, въевшегося, как говорится, ему в кровь и в плоть, он не может обойтись без любовницы, которая живёт на его полном иждивении и также любит выпить. Вследствие этого, Цымбульский ежедневно «стреляет» по лавочкам. Он достаёт много денег, но много и проживает.
Цымбульский так привык «стрелять» и так много достаёт, что частенько говаривал:
— Я бы с удовольствием отдал свой вечный пенсион, только бы не запрещали мне ходить по миру.
Семь лет тому назад Цымбульский за прошение милостыни был выслан из Санкт-Петербурга на родину, в Гродненскую губернию. На пенсию ему можно бы было и там существовать безбедно, но страсть к пьянству и своей любовнице тянет его в Петербург.
И вот Цымбульский до настоящего времени уже тринадцать раз сходил этапом на родину, и тринадцать раз пешком слишком за тысячу вёрст, иногда полуодетый, в морозы и в слякоть, возвращался в Петербург.
Пенсионные книжки Цымбульского, находится ли он здесь, или отправляется на родину, постоянно лежат у Стспаныча в залоге. И последний доверяет ему под всю получку, будучи уверен, что Цымбульский, как лишённый столицы, не заведёт скандала, не посмеет отказаться от своего долга.
Но все-таки, несмотря на то, что Цимбульский много получает и много достаёт, его житье волчье: даже Степаныч ввиду того, что он лишён столицы, не всегда позволяет ему ночевать в своей квартире. Только летом в тёплое время Цымбульский беспрепятственно спит на коридоре, потому что Степаныч за коридор не отвечает.
Отставной рядовой Викентьев, почему-то прозванный Гайдуком и известный более под этой кличкой, занимает отдельную койку. Это тоже старый знакомый Степаныча.
Гайдук вероисповедания католического. В солдаты он поступил из крестьян Виленской губернии. Здоровый, плечистый и сильный мужчина, он был зачислен в кавалерию и большую часть службы находился на Кавказе. Он захватил ещё войну 1853 —56 годов, затем несколько раз был в походах и сражениях против горцев и в одном из сражений был ранен.
По его словам, он также участвовать при взятии Шамиля. Гайдук, вероятно, служил хорошо, усердно, потому грудь его украшена Георгиевским и за покорение Кавказа крестами и несколькими медалями.
По усмирении Кавказа, Гайдук был переведён в Кирасирский её Величества полк, где и кончил службу.
Смотря на его рост и сложение, надо предполагать, что Гайдук в своё время был богатырь и теперь ещё, несмотря на шестьдесят пять лет, он не поддаётся никакому здоровому молодцу.
Находясь на службе, он за ловкость управления лошадьми заслужил расположение своих начальников; а потому, выйдя из полка, Гайдук сначала служил здесь на нескольких местах по берейторской должности и получал довольно порядочное жалованье. Но на воле он спознался с пьянством, которое каждый раз доводило его до того, что он спускал с себя всё до последней рубашки, и загоняло в Вяземский дом.
Гайдук ещё мужиком был женат на своей единоверке, но не любил свою жену, и хотя последняя находилась в Петербурге, она жила розно. А потому, когда он получил отставку, в которой его прописали холостым, он намеренно умалчивал, что он женат. Видя себя по документу совершенно свободным, Гайдук спутавшись с одной девицей, решил на ней жениться. Не задумываясь долго, Гайдук выправил все документы для своего брака, нашёл нужных свидетелей и даже упросил своего покровителя князя Г. быть посажённым отцом.
Года два Гайдук жил со второй своей женой, но по какому-то случаю об этом проведала и первая, и возбудила против него преследование. Гайдук был арестован и шесть месяцев находился под следствием.
Но заступничество того же князя Г. и графа В…а выручило его. Князь Г. приискал ему присяжного поверенного, заплатив за защиту пятьсот рублей. Гайдука оправдали и даже разрешили ему сожительство со второй женой, отстранив первую.
Но недолго Гайдуку пришлось прожить во втором браке. Вторая его жена, так же как и он, любила выпить и, кроме того, пригуливала. Гайдук знал это и не обижался, потому, что, благодаря этому, ему нередко перепадало угощение; но однажды, на Никольском рынке, она, пьяная, до того была избита, что в скором времени сошла в могилу.
Гайдук, так же как и Цымбульский, получает от Комитета раненых высший оклад пенсиона — шестьдесят рублей в год, тридцать шесть руб. из губернского казначейства и двадцати пяти рублёвое пособие. Но ему также не хватает этих денег. Он часто подаёт ещё прошения о вспомоществовании и, кроме того, собирает милостыню по лавочкам и трактирам. За нищенство он несколько раз побывал в комитете для призрения нищих, раза четыре был высылаем на родину, и был лишён столицы на три года. Но теперь срок его высылки кончился, и он снова живёт прописанным у Степаныча, снова собирает всевозможные подаяния и по временам пьёт горькую чашу до того, что его принуждены бывают отправлять в больницу.
Егора Степанова Кислякова у нас называют Лесной Дед.
Кисляков лет двадцать тому назад служил в придворном конюшенном ведомстве, но за что-то был выгнан из службы и сослан в Оренбургскую губернию. Ему, может быть, и вечно пришлось бы там находиться, но года полтора после его высылки последовал всемилостивейший манифест, освободивший его от изгнания. Кисляков послал прошение на Высочайшее имя и его не только простили и разрешили возвратиться, но даже назначили небольшой пенсион.
Возвращаться из места ссылки Кислякову пришлось пешком без денег. Сначала он пошёл в Астрахань, думая найти там на судах или на пароходах работу и доехать до Нижнего Новгорода. Но работы на этот раз не оказалось и Кислякову пришлось именем Христовым тащиться в Петербург.
Сойдясь с одним пройдохой, каких у нас на Руси бродят тысячи, они, смотря по обстоятельствам, звали себя где за странников, где за колдунов, а где за знахарей-лекарей и, таким образом, совершили дорогу безбедно.
Кисляков был человек семейный, у него остались в Петербурге жена и малолетний сын. Жена по высылке его начала кормиться милостыней и иногда, искривляя и подвязывая себе правую руку и крестясь левой, доставала порядочное количество денег и хлеба.
По возвращении Кислякова в Петербург, он поселился с семьёй в Вяземском доме. Сам Кисляков начал ходить в лес за мётлами, а жена ого продолжала «стрелять» и к этому же они приучили и своего малолетнего сына.
Жизнь их была безбедная, получаемого пенсиона хватало на уплату Степанычу за квартиру; то что добывал Кисляков на мётлах, они пропивали, а хлеб, и разное снадобье для приварка в достаточной мере собирали жена и сын.
Кислякова раз восемь попадалась в Комитет для призрения нищих и наконец, была выслана на родину мужа в Москву. Муж последовал за ней, и они года три проживали в Москве, на Хитровке. Хотя там и привольнее было «стрелять», чем в ІІетербурге, но не так выгодно, почему, как только сделалось возможным, они опять возвратились в Петербург.
Сынишка в это время у них подрос, познакомился с другими сверстниками в Вяземском доме, и из маленьких стрелков сделался форточником. Как ни худы его родители, но нельзя допустить, чтобы они научили его этому ремеслу; однако, они знали, чем он занимается, и охотно принимали добываемые им деньги и вещи. Два раза он попадался в кражах и два раза отдавали его на исправление родителей; наконец, в третий раз его помести в колонию для малолетних преступников. Маленький Кислёнок, так его звали, несколько раз бегал оттуда и, совершая разные проделки, таскал, что попадало родителям, которые его скрывали от поисков полиции. Но пословица говорит, что «долго ли верёвочке не виться, а кончику быть», так и Кислёнок раз попался где-то дворникам в руки и те, не желая с ним возиться и отправлять в полицию, своим судом расправились с ним так, что Кислёнок, покашляв и поохав с неделю дома, принуждён был отправиться в больницу и, промаявшись так месяца четыре отдал душу Богу.
Года через три умерла жена Кислякова и с тех пор он стал Лесным Дедом.
Кисляков хотя и числится постоянным жильцом нашей квартиры, так как прописан тут, но почти всё время проживает в лесу за Малой Охтой, где у него устроен хороший шалаш. На квартиру его загоняют только сильные морозы.