И вот с горя Саша опять запьянствовала. Рассорившись со своим квартирным хозяином, она перебралась в наш коридор и пошла кружить во всю. Перебравшись на другую квартиру, Саша — опять же с горя — завела себе нового любовника, молодого, двадцатитрехлетнего тряпичника, накупила ему одёжи, поила его водкой, платила за квартиру и даже давала деньги на прогул. И так старушка врезалась в своего нового возлюбленного, что почти совсем не пускала его и за тряпками, а если он бывало уйдёт на другую квартиру играть в карты, то она всю ночь сидит около него.
Кроме своего молодого любовника, Саша поила всю квартиру, а хозяевам накупила дорогих подарков и потому, менее чем в месяц, вытаскала от селёдочника все свои билеты, которые перешли к квартирному хозяину. Но этого ещё было мало. Квартирная хозяйка подговорила дать ей доверенность и получила остальные её деньги из сберегательной кассы. Как и куда расходовалась эти деньги — одному Богу известно, но только ещё чрез три недели Саша уже бегала по другим квартирам закладывать своп тряпки на выпивку.
На шестьсот рублей Саша пьянствовала полтора месяца. не выходя почти никуда из своего коридора. но свалившись однажды с лестницы, была отвезена в больницу и на четвёртый или пятый день окончила земное существование.
Впрочем, Саша не составляет исключения: здесь почти и все старушки, и квартирные хозяйки, и торговки, и тряпичницы, и нищенки — непременно живут с любовниками, которые за их любовь, чуть не ежедневно, их же и колотят.
В заключение нужно сказать о нашем коридоре.
Зимой все коридоры в нашем доме большей частью спокойны и необитаемы, но летом — совсем другое дело.
В нашем коридоре, в стороне к чердаку, имеется небольшое полутёмное пространство, которое летом каждую ночь бывает наполнено ночлежниками. Преимущественно тут ютятся спиридоны-повороты и те беспаспортные, которых квартирные хозяева, опасаясь обходов, не пускают ночевать в квартиры.
По зимам эти личности хотя и пребывают днём в нашем доме, но на ночь расходятся в ночлежные приюты или на постоялые дворы; летом же, наоборот, они стараются избегать этих мест, потому что там, хотя и не часто, но всё-таки бывают обходы. Летом они ночуют или за городом, или в каких-либо сараях и прочих укромных местах. Но высланные из Вяземского дома, возвращаясь обратно в столицу, не покидают этого дома потому, что тут они находятся в своём обществе, с которым сжились.
Здесь есть мастера типографского и литографского дела, есть и другие мастеровые, есть и стрелки. Между этими ночлежниками можно встретить некоторых и из вышеописанных мною личностей, например, Собакина, Цымбульского со своими дружницами, Павлова и других, которые считают ночлег тут гораздо привольнее, чем в квартире.
Вместе с этими жильцами тут ночует также несколько беспаспортных и бесприютных женщин, которые за стакан водки и кусок хлеба готовы ночевать где угодно.
Коридор и описанный закоулок особенно оживлён бывает, также, как и квартиры на праздниках. Тут устраиваются попойки, картёжная игра, совершаются всевозможные оргии и такие бесчинства, что описывать их не согласится даже отъявленный циник.
Нередко случается, что в этот закоулок попадают и пришлые люди со стороны, под пьяную руку завлечённые вяземскими сиренами. Эти люди, попавшие в наш вертеп, никогда из него не выходят целыми. Если они сами не отдадут на пропой всего, что находится при них и на них, то, наверное, будут обобраны. Случалось, что иные являлись прилично одетыми и с деньгами, а на утро просыпались чуть не голыми.
Днём коридорные жильцы расходятся, но немногие из них выходят за ворота Вяземского дома, потому что большинство из них такие голяки, что и за ворота нельзя показаться.
Эти последние тут же на дворе трутся около пьяных и игроков-орляночников, сшибая себе на хлеб и водку.
Наш квартирный хозяин, хотя и имеет право уничтожить этот притон, но не находит это нужным, потому что коридорные жильцы нисколько не реже квартирантов заглядывают к нему в каморку и поддерживают его торговлю. Кроме того, Степаныч и побаивается коридорных обитателей. «Ведь это отчаянные, — говорит он, — им что, они и ножом пырнут».
И в самом деле, с этим народом нужно ладить и ладить. Степаныч только раза три в ночь выходит осматривать замки и дверь у чердака, опасаясь, чтобы не разломали его кладовую.
Прочие флигеля, квартиры и жильцы в них такие же точно, как и описанные мной.
Но всего, что творится в наше доме, не расскажешь, всей грязи его не исчерпаешь. Прежде этим домом интересовались: его посещали и литераторы, и санитарная комиссия, и сам градоначальник, но теперь, когда в этом доме, поселился участок, об нём точно забыли, или считают его уже отверженным. Хотя в нём и бывают обходы, только эти обходы не замечают главного зла. А между тем, дом этот не трудно было бы очистить: следует только уничтожить в нём торговлю водкой, уничтожить его сто кабаков, тогда сами собой разбредутся все эти отребья и паразиты рода человеческого, и дом сам собою и очистится и преобразуется.
Анатолий Александрович Бахтиаров «Пролетариат и уличные типы Петербурга. Бытовые очерки» (избранные главы)[179]
В Петербурге так много каменных домов и, однако, в столице есть люди, которым некуда голову приклонить, которые утром не знают, где они будут ночевать…Досадно в самом деле: и зверь имеет логовище, и птица — гнездо, а человек, выброшенный в большом городе на улицу, не имеет своего пристанища. Днём ещё можно провести время — на улицах, площадях, рынках и проч., но куда деваться ночью? Где укрыться от холода зимой? Спасибо добрым людям, которые устроили для бесприютных скитальцев ночлежные дома.
Как известно, бедняк, не имеющий своего собственного «угла» и ночующий в ночлежном доме, называется в Петербурге ночлежником. В столице пять ночлежных домов, из них первый ночлежный дом основан в 1883 г. на 70 человек (60 мужчин и 10 женщин)[180], второй[181] — в 1883 г. на 180 человек, (165 мужчин и 15 женщин), третий[182] — 1884 г. на 200 человек (без женского отделения), четвёртый[183] — 1886 г. на 300 человек и, наконец, пятый ночлежный приют[184] основан в самое последнее время, в 1894 г. на 140 человек. Все эти дома устроены обществом ночлежных домов. Кроме того, есть ещё два-три ночлежных дома, которые содержатся частными предпринимателями, с целью наживы. По вечерам, на окраине города, вы нередко встретите знакомую фигуру ночлежника.
— Смилуйтесь, на ночлег!
— Подайте бедному на ночлег!
Немного надо ночлежнику, чтобы заплатить за ночлег в ночлежном доме: всего «пятачок». За этот «пятачок» его ещё и накормят.
Все ночлежные дома в Петербурге могут дать приют на 1000 человек. Между тем, в столице ежедневно насчитывается от 3000 до 4000 человек, не имеющих приюта. Не мудрено поэтому, что все ночлежные дома бывают переполнены и места берутся с боя. С наступлением сумерек, около ночлежного дома начинают появляться тёмные силуэты ночлежников. Они стоят у дверей приюта в ожидании, когда их начнут впускать. В семь часов вечера двери ночлежного дома открываются настежь. Самый большой ночлежный приют, на 300 человек, носит название Грессеровского, основанный при покойном градоначальнике Грессере[185]. Он помещается на Болотной улице, против Невской ниточной мануфактуры. Длинным узким коридором ночлежники проходят к кассе, где «смотритель приюта», седой старик в овчинном полушубке терпеливо раздаёт билеты. Впуск в приют продолжается с 7 часов и до 12 часов ночи. Если все «места» заняты, то двери приюта затворяются и ранее 12 часов. Стоя у кассы, вы можете наблюдать всех ночлежников, которые, проходя мимо вас, подымаются во второй и третий этажи — на свои «места».
Здесь вы видите разные типы ночлежников. Большинство их пользуются приютом в ночлежном доме временно, до приискания подходящих занятий, или поступления на «место». Есть и «завсегдатаи», которые в ночлежном доме считаются своими людьми, и ночуют в нём постоянно, из года в год. В числе этих последних попадаются профессиональные нищие, промотавшиеся купцы, неисправимые алкоголики, подёнщики и, наконец «бывший студент» какого-нибудь факультета. Подобно тому, как во время оно, в Запорожскую сечь принимали всякого, не справляясь о его происхождении, так точно в ночлежные дома в Петербурге доступ открыть всем: не спрашивают никакого «вида», ни «свидетельства» на прожитие или паспорта. Милости просим, ночуйте, но если во время ночного полицейского обхода попадётесь в руки полиции, то пеняйте сами на себя, зачем не имеете законного «вида» на прожитие.
Отсутствие всяких формальностей делает ночлежный дом доступным для всякого. Никого не спросят: кто вы такой? откуда? чем занимаетесь? и проч. Признаюсь, я с любопытством рассматривал ночлежников, проходивших мимо меня длинной вереницей, стараясь прочесть в глазах их «страницы злобы и порока». Некоторым из них я задавал вопросы, вступая в разговор.
О других мне сообщал краткие сведения сам «смотритель приюта». Вот, например, проходят мимо два деревенских парня. Свежие и румяные лица их красноречиво свидетельствуют, что они недавно приехали в Петербург.
— Откуда вы?
— Мы… рязанские!
— Чем занимаетесь?
— По извозчичьей части!
— Приехали место искать…
— Целую неделю по постоялым дворам бродили…
— Да ну его, с вашим Питером то! — в сердцах проговорил один из парней, махнув по воздуху рукой.
— А вы чем занимаетесь?