Весь XVIII век Старица прожила тихо, занимаясь хлебопашеством, выращивая на своих огородах капусту, морковку и горох, добывая белый камень, отправляя по Волге баржи с хлебом, салом, медом и кожами. Рожь, капусту, морковку и горох, кстати, выращивали стрельцы, которым при Алексее Михайловиче вместо хлебного и денежного жалованья были дадены земли под городом. Они же несли и гарнизонную службу в крепости, от которой, впрочем, осталось одно название.
Наверное, и XIX век в Старице прошел бы точно таким же образом, кабы не два Александра – Романов и Пушкин. Император проезжал через Старицу два раза – первый раз живым и здоровым по пути в Таганрог, а второй – мертвым по пути в Петербург. Первый раз встречали его у стен монастыря, под колокольный звон, депутацией в составе архимандрита Антония, купца первой гильдии Филиппова, городского головы Пирожникова и городничего Невицкого. Народу было видимо-невидимо. Еще бы – со времен Ивана Грозного, подробности визита которого боялись вспомнить даже давно умершие старожилы, в Старицу государи не приезжали. Городничий при таком торжественном случае обязан был быть верхом на лошади, но, как писал старицкий краевед И. П. Крылов, «так как он ездить верхом не умел, то был привязан к седлу веревками». Государь принял подарки от местного духовенства, отстоял краткий молебен в Успенском соборе и на пароме, обтянутом красным кумачом, переправился на другой берег Волги, чтобы заночевать в доме купца Филиппова. Наутро он проснулся, подарил хозяйке дома и ее дочери по бриллиантовому перстню, осмотрел городские достопримечательности и укатил в Тверь. Дом купца Филиппова и теперь стоит на улице Набережной, правда, заброшенный, с заколоченными окнами и облупившейся штукатуркой, сквозь которую проглядывают мощные, почти крепостные кирпичные стены. Говорят, что уже приобрела этот дом какая-то фирма, чтобы устроить в нем гостиницу ничуть не хуже столичных. Бьюсь об заклад, что назовут ее «Царской» и будет в ней сдаваться за несусветные деньги императорский люкс с преогромной кроватью, на которой ночевал сам Александр Павлович. Молодоженам, само собой, предоставят большие скидки.
Что же до Александра Сергеевича, то он, проезжая через Старицу, тоже бывал в доме купца Филиппова. Правда, в другом. В том, что на улице Ленина. Ямщик чуть с ума не сошел, пока ее отыскал. Кого ни спрашивал… Разминулся Александр Сергеевич с Александром Павловичем на пять лет. Было это в 1829 году, на Крещение. Прасковья Александровна Вульф, стародавняя знакомая Пушкина, сняла этот дом на время праздников и устроила там бал. Прелестных старицких барышень слетелось на этот бал столько, что у одного корнета Ямбургского уланского полка, расквартированного в Старице, потемнело в глазах от одного вида открытых точеных, округлых, наливных, атласных, хрупких, роскошных, алебастровых и беломраморных плеч. Или на одну из барышень напала куриная слепота от блеска эполет… Между прочим, одна из барышень, Катенька Смирнова, писала, что «Пушкин был очень красив, рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами, и чудные голубые глаза…». Пушкин, впрочем, на эту Катеньку внимания не обратил, но другой Катеньке, Вельяшевой, посвятил стихотворение «Подъезжая под Ижоры…», а про Машеньку Борисову и вовсе писал своему старицкому знакомому Алексею Вульфу: «…Марья Васильевна Борисова есть цветок в пустыне, соловей в дичи лесной, перла в море и что я намерен на днях в нее влюбиться…», написал ей в альбом четверостишие про «минуты сладостных свиданий и прелесть девственных ланит» и даже сделал ее прототипом Маши Мироновой в «Капитанской дочке».
Иной город войдет в историю какой-нибудь беспримерной осадой или величественными зданиями, построенными выдающимися архитекторами, или картинными галереями, или полководцами, родившимися в нем, или государственными деятелями, а вот маленькой Старице достаточно было произвести на свет десяток-другой красивых девушек да оказаться с ними в нужное время в нужном месте на пути Александра Сергеевича…
По отзывам современников, Пушкин как-то особенно легко танцевал – буквально летал над паркетом. Быть может, поэтому краеведы до сих пор никак не сыскали его следов на паркете филипповского дома, хотя и много раз рассматривали каждую дощечку под лупой. Есть даже и такие среди них, которые утверждают, что дом купца Филиппова был построен позже описываемых событий, но это уж совершенные кощунники, которым оскорбить чувства верующих ничего не стоит. Взять, к примеру, здание в виде полуротонды на пересечении Аптекарского переулка и улицы Ленина. Теперь здесь пиццерия и пахнет какой-то прогорклой пластмассой, а до семнадцатого года здесь торговали прохладительными напитками, а еще раньше горячительными, и сам Пушкин покупал здесь шампанское перед тем, как поехать в село Берново к Вульфам в гости. Так, по крайней мере, гласит легенда. В действительности все могло быть, конечно, не так, и в эту полуротонду в тот день могли не завезти шампанского или завезли только игристое «Цимлянское», а Пушкин, кроме «Вдовы Клико», ничего в рот не брал, или завезли французское, но очередь была отсюда и до монастыря, или какой-то ротмистр взял две бутылки, а был договор, что в одни руки по бутылке и не больше, и Пушкин его тотчас вызвал на дуэль, а Вульф вступился – и такое началось… Нам теперь это все без разницы. Все, что нам нужно, – это памятная доска, на которой будет гравирован Пушкин с бокалом шампанского в руке и та строчка из «Онегина», где «Вдовы Клико или Моэта благословенное вино…».
Пусть бросит в меня камнем тот турист, который откажется сфотографироваться рядом с этой доской, держа в руках бутылку шампанского или, на худой конец, водки.
Впрочем, я увлекся. После того как оба Александра уехали из Старицы навсегда, в ней ничего особенного и не происходило почти до самого XX века. Из неособенного расцвело кузнечное дело, да так, что старицкие серпы славились на всю Россию. Ковало эти серпы семейство Чернятиных. Может, слово они какое знали потаенное, может, умели по-особенному зазубривать серпы, может, состав стали у них был специальный – теперь уж не узнать, но чернятинские серпы не тупились годами. Вот как японские или немецкие ножи, которые мы теперь покупаем задорого. И ведь что удивительно – железо у них было местное, кричное, из болотной руды, и у японцев с немцами они не обучались, и руки… Скорее всего, руки. В те времена у мужчин довольно часто руки росли не из… а откуда надо им расти. В середине XIX века в Старице было полторы сотни кузнецов, не считая подмастерьев. Некоторые из них еще с середины XVIII века размещали свои кузницы у подножия холма, на котором стояла когда-то крепость. Кузницы эти были сложены из белого местного камня. Впрочем, почему были? Они и сейчас есть. Их показывают туристам. Вот только они давно заброшены, обветшали, с ржавыми воротами и в них уже никто ничего не кует, а как ковали… Ежегодно в Старице делалось двадцать пять тысяч одних серпов! Кроме серпов делали затейливые решетки на окна, скамейки с кружевными спинками, козырьки для крылечек, ажурные спинки кроватей и князьки на крыши. И не было сносу старицким крылечкам, кроватям и скамейкам. Это было очень красиво – белые кузницы, в них черные, как антрацит, кузнецы с черными бородами, большими черными руками и белый огонь, неистово гудящий в горнах.
Железная дорога из Ржева в Лихославль, которую построили в 1874 году, прошла мимо Старицы. Не то чтобы очень мимо, но от станции Старица до города Старица целых десять километров. Потом, конечно, на средства одного из старицких купцов проложили и замостили дорогу от станции, и даже в 1913 году открыли автомобильное пассажирское сообщение по ней, но десять километров как были десятью – так ими и остались. И стала Старица жить обычной жизнью уездного города. Не спать, нет, но дремать часок-другой после обеда. Открывались в ней гимназии, врачебные и фельдшерские пункты, училища и даже метеостанция. Вот о ней-то, вернее, о старицком мещанине и потомственном почетном гражданине Иване Петровиче Крылове, устроившем ее в собственном доме, стоит рассказать подробнее.
Иван Петрович был очень деятельным человеком. Кажется, не было на свете той отрасли знаний, которой бы он не интересовался. В списке медалей, которыми он был награжден, есть бронзовая медаль за хмелеводство от Императорского экономического общества, бронзовая и серебряная медали за огородничество от Императорского российского общества садоводов, серебряная за «отличные метеорологические наблюдения», еще одна серебряная медаль «За научные труды по метеорологии», золотая медаль с надписью «За усердие» для ношения на Анненской ленте. Ее Крылов получил за активное участие в археологических раскопках по представлению председателя Тверской ученой архивной комиссии. Иван Петрович и сам был ее членом, несмотря на то что не имел, в сущности, никакого образования. Он завел у себя в доме типографию (первую в городе), в которой печатал бюллетени наблюдений своей же метеорологической станции, написал несколько книг и брошюр по истории Старицы, ее археологических памятников и издал их за свой счет. Крылов был, по утверждению современного старицкого краеведа Александра Шиткова, написавшего о нем книгу, пионером старицкой археологии. Он раскопал и описал восемь курганов в Старицком уезде и был одним из тех, кто не просто участвовал, но и финансировал раскопки на Старицком городище. Довольно сложные были раскопки. Как писал сам Крылов, «на первой стадии работы велись любителями, вначале очень интересовавшимися раскопками, но вскоре же охладевшими к этому делу, так что дальнейшую работу пришлось производить исключительно наемными рабочими, а потом, с наступлением полевых работ, арестантами Старицкой тюрьмы». Энергии Крылова хватило и на то, чтобы в 1911 году начать издавать вместе с молодым старицким историком Вершинским первый в Старице краеведческий журнал «Тверская старина». Когда в апреле девятнадцатого года заведующий музейным подотделом при Старицкой уездной исполнительной комиссии барон Евгений Клодт (внук знаменитого скульптора) создавал старицкий городской краеведческий музей, то основой его стала частная коллекция, принадлежащая Ивану Петровичу Крылову, к тому времени уже год как умершему от сыпного тифа. Крылов собирался издавать в Ст