Как ни старайся угадать правильное ударение в названии русских городов – все равно ошибешься и скажешь вместо Чýхлома – Чухломá, вместо У́стюжна – Устю́жна, Тотьма́ вместо То́тьма, а вместо Торо́пец – Торопе́ц. По неправильному ударению торо́пецкие жители и отличают своих от приезжих. Ссылки на то, что есть, к примеру, Городе́ц, Еле́ц и даже Горохове́ц, не принимаются во внимание. Торо́пец, и только Торо́пец, потому что река Торо́па и потому что торопится. И Торопцом-то он стал далеко не сразу, а был сначала Кривитеском. Сначала – это так давно, что Москва… Нечего и говорить о Москве, когда она моложе Торопца лет на сто, а то и больше. Торопец ей в прадедушки годится. И вообще Торопец вошел в тридцать древнерусских городов, первыми упомянутых в летописях, и Кривитеском его называли потому, что жили здесь кривичи. Здесь уже в IX веке было поселение викингов, здесь гуляли на свадьбе Александра Невского и на второй день пели такие частушки про Золотую Орду… Какая после этого Москва…
Начнем, однако, с самого начала. Кривичи, пришедшие в эти места в VII или в VIII веках, были мирными и не любили выяснять отношения с соседями, а потому предусмотрительно забрались в самую глубь непроходимых лесов и болот, на западный край нынешней Тверской губернии – подальше от Москвы, Твери, Новгорода и Пскова, которых тогда еще и в помине не было. Они облюбовали себе то место, где через озеро Соломено протекает река Торопа. Кривичи были заядлые рыболовы и поселились в самом рыбном месте – кроме Торопы в тех местах еще несколько озер и десяток речек мал мала меньше.
И стали они на его берегах жить-поживать, ловить рыбу, собирать грибы, ягоды, добывать зверя и растить редьку с горохом на своих огородах. С местом они не прогадали – пройдет еще сотня-другая лет, и выяснится, что место это не только рыбное, но и денежное, поскольку лежит как раз на пути «из варяг в греки». Ну а пока варяги еще не пришли и звать их никто и не думал, кривичи обнесли свои дома и амбары с сушеной рыбой, ягодами, грибами и добытыми медвежьими шкурами частоколом из заостренных бревен и назвали все это… Никто не знает, как они назвали свое поселение, но в средневековых писцовых книгах, летописях и в других, более поздних, документах оно называлось Кривитеском, или Кривическом, или Кривитепском, или Кривичехом, или Кривитом, или Кривигом, или как писец, почесав пером за ухом, записывал – так и называлось.
От тех почти баснословных времен до нас дошло немного: глиняные черепки с простенькими узорами, рыболовные крючки, превратившиеся в железную труху ножи, разноцветные керамические бусины и название одной из лучших торопецких гостиниц «Кривитеск»[81].
К концу первого тысячелетия нашей эры жители Кривитеска стали принимать активное участие в проплывающей мимо них торговле. На берегу озера Соломено появились мастерские по ремонту торговых ладей, пристани, постоялые дворы, харчевня «Щучьи дети», где подавали мелких копченых щурят с темным ячменным пивом, хмельным квасом и забродившим березовым соком. В лавках местных менял можно было попробовать на зуб золотой византийский солид или серебряный арабский дирхем, спросить, сколько это будет в беличьих шкурках или вяленых судаках, и тихонько выйти, бормоча себе под нос… Впрочем, тогда уходили молча, потому как о словах, употребляемых в подобных случаях, никто не знал и не подозревал даже – до нашествия татар с монголами было еще как до Китая… то есть до Монголии.
Как, когда и почему Кривитеск превратился в Торопец, мы не знаем и теперь уж вряд ли узнаем. Лаврентьевская летопись упоминает торопецкого купца Исаакия по прозвищу Чернь, раздавшего свое имущество нищим, ушедшего в Киев и принявшего там постриг. Исаакий умер в Киеве в 1074 году и был канонизирован под именем преподобного Исаакия Печерского. 1074 год считается годом основания Торопца. Версий о происхождении его названия столько… и еще полстолько. Остановимся на той, которая от названия реки Торопы, которое от глагола «торопиться». На самом деле Торопа никуда не торопится – тихая и спокойная река, правда, вода в ней гниловатая, как и в озере Соломено. Есть в ней и в озере места, не замерзающие даже зимой. Это, по всей видимости, и привлекло кривичей – круглый год можно было находиться под защитой незамерзающей воды.
Так или иначе, а в XI веке Торопец уже был торговым, купеческим городом. Торговали лесом, мехами, рыбой, кожами собственной выделки, медом и воском. Торговали и богатели. Кривичам для защиты своих избушек и рыбных запасов хватило и частокола из заостренных бревен, а торопчанам для защиты своих купеческих хором и сундуков с деньгами пришлось насыпать вокруг города высокий земляной вал и увенчать его крепостной стеной с башнями. Деревянная стена, понятное дело, не сохранилась, а валы, образующие что-то вроде небольшого, поросшего изнутри травой и изрытого кротами кратера вулкана районного масштаба, и сейчас возвышаются на острове, где Торопа впадает в озеро. Экскурсовод мне рассказывал, что сюда приходят молодожены, просто влюбленные и каждый год школьники-выпускники, приносящие в этой чаше, укрытой от ветров и посторонних взоров, жертвы Бахусу, а как стемнеет, то и Венере.
В 1168 году Торопец, жители которого к тому времени уже успели принять христианство, упоминается в летописи как центр Торопецкого удельного княжества. Скорее всего, валы городища были насыпаны в XI веке при первом торопецком князе Мстиславе Ростиславиче Храбром, сыне смоленского князя Ростислава Мстиславовича. Тогда все воевали против всех. Смоляне и торопчане в 1169 году ходили воевать в Киев, а новгородцы в это время сожгли и разграбили Торопец, уведя в плен часть местных жителей. Ровно через год торопецкая дружина во главе со своим князем вместе с суздальцами и их союзниками огнем и мечом прошлись по новгородским землям.
Мстислав Храбрый воевал всю свою жизнь и умер, собираясь в поход на Полоцк. Практически не слезавший с коня, не снимавший кольчуги и не выпускавший из рук меча, он каким-то образом все же успел родить троих сыновей от двух жен. Одному из этих сыновей – Мстиславу Удалому – он и отписал по завещанию Торопецкий удел.
При Мстиславе Удалом все было как и при его покойном папаше – все воевали против всех. Торопецкая дружина под его началом ходила в походы против половцев, против чуди, против Всеволода Большое Гнездо, против венгров, потом вместе с половцами против монголов, потом против поляков… потом Мстислав Удалой умер. Торопчане любили его за бесстрашие и даже сложили про него песню «Мстислав Удалой»[82]. Мстислав Мстиславович остался в русской истории не только как торопецкий князь[83], но и как дедушка Александра Невского.
Когда Мстислав Удалой занял новгородский стол по просьбе новгородцев, Торопецким княжеством стал владеть его брат Давид, при котором все было как и при Мстиславе – все воевали против всех, только к обычным проблемам с новгородцами, суздальцами, смолянами и всеми остальными соседями прибавились проблемы с усилившейся Литвой. Князь Давид и погиб в битве с литовцами. Пришлось срочно подружиться и даже породниться с владимиро-суздальскими князьями и новгородцами – новгородский князь Ярослав, отец Александра Невского, взял в жены дочь Мстислава Удалого – Феодосию. Не помогло – за короткое время Торопец пять раз сжигали и разоряли литовцы. Князья ссорились, мирились, снова ссорились, плели интриги, скакали на белых и вороных конях впереди своих дружин, а торопчане в перерывах между боями, пожарами и осадами денно и нощно молились о даровании им другого глобуса. Впрочем, о глобусах тогда и не подозревали и потому молились о другой плоской земле и о черепахах со слонами, на которых она держится.
В 1239 году Александр Невский, которому Торопецкий удел достался по наследству от матери Феодосии, венчался в Торопце с Александрой, дочерью полоцкого князя Брячеслава. Именно здесь, в Торопце, сварили, по тогдашнему свадебному обычаю, свою первую кашу молодые, а вторую сварили по месту работы Александра, в Новгороде, где он тогда княжил.
Теперь в Торопце на Малом Городище стоит мраморный памятный знак, на котором написано, что на этом месте будет установлен памятник. Знак, видно, давно установлен, и надпись на нем читается с трудом. Зато надпись на памятной табличке у растущего неподалеку на этой же улице дуба читается отлично: «Сей дуб есть семя от семени дуба, посаженного святым князем Александром Невским в год своего венчания в Торопце в лето 1239 года». Бытует среди торопчан легенда[84] о том, что молодые по пути в Новгород из Торопца остановились у озера Наговье, и князь на радостях посадил там дуб. И этот дуб рос до той самой поры, пока его не подожгли фашисты[85]. Дуб долго болел, но выжил. Через пять лет в него ударила молния и расколола пополам. Врач сельской больницы, расположенной неподалеку, стянул железным обручем ствол дуба, и тот снова выжил. Прошло еще двадцать восемь лет, и под дубом, которому к тому времени пошла восьмая сотня лет, развели костер рыбаки. Они не хотели его поджигать. Не фашисты же они, в конце концов, но… уголек от костра попал в дупло, и дуб сгорел дотла. Нашелся местный житель, который взял да и рассадил несколько уцелевших отростков княжеского дуба. Один из этих отростков был посажен в Пскове, другой там, где стоял сгоревший дуб, а третий в Торопце. Здесь о нем поначалу никто и не знал, и только теперь, спустя много лет, благодаря энтузиастам и сотрудникам местного краеведческого музея дуб обнесли чугунной оградой, и учитель одной из школ посвятил ему стихи[86].
Вернемся, однако, в средневековый Торопец. После смерти Александра Невского литовские князья мало-помалу стали прибирать к своим рукам Торопецкое княжество. Спастись от жестоких литовцев в непроходимых лесах было невозможно – они были пострашнее степняков, поскольку и сами были лесными жителями. Неме