Оставим, однако, острог и вернемся в Даниловскую слободу петровских времен, когда в ней был конный завод, поставлявший лошадей для армии. Завод принадлежал царю, и содержалось в нем почти две тысячи лошадей. Однажды, в самом начале XVIII века, проезжал через село царь Петр. Остановился, осмотрел свой конный завод, посмотрел – нет ли кариеса у лошадей, обкромсал ножницами бороду местному старосте и, довольный собой, уже собирался уехать, как… Случилось ему зайти в небольшую деревянную церковь Одигитрии, стоявшую у дороги на Вологду. Пробыл он там недолго и вышел злой как черт. Петр, который терпеть не мог попов, Петр, который велел переплавить церковные колокола на пушки… пришел в ярость, увидев грязь и запустение в храме. Священника император брить все же не решился, хотя руки, конечно, у него чесались, но разнос устроил такой, что в Даниловской слободе его запомнили. Долго даниловские светские и религиозные власти не думали – быстро заложили новый каменный собор с колокольней на средства прихожан и еще быстрее послали в Петербург гонца к Петру Алексеевичу с докладом об этом радостном событии. Кроме доклада привез гонец царю подарочек – маленький серебряный ларчик с дорожными шахматами, сработанными местными умельцами. Когда в царствование Екатерины Великой городу Данилову был пожалован герб, то половину этого герба заняла шахматная доска, из которой в другую, серебряную часть выходит медведь с секирой на плече. Правда, часть клеток на этой доске – зеленые. Намекает этот цвет на прекрасные луга, окружающие Данилов. В Даниловском краеведческом музее есть картина неизвестного местного художника (известные от нее открестились), изображающая Петра Великого, устраивающего разнос местному священству, стоящему пред ним на коленях. На картине у царя такие вытаращенные глаза, а в правой руке такая увесистая трость… Ей-богу, на месте даниловских властей я бы в набор шахматных фигур положил бы штоф с анисовой или хинной водкой и фунта два самолучшего немецкого кнастера. Не говоря о подзорной трубе и дюжине голландских тельняшек, которые царь так любил носить, что надевал, случалось, и под мантию.
Вычитал я, что серебряные шахматы еще до шестидесятых годов прошлого века занимали место в эрмитажной экспозиции, посвященной Петру Великому. Может, и теперь лежат, но в музее мне об этом ничего рассказать не смогли, несмотря на мои расспросы.
Что же до собора, который был построен в спешном порядке после того, как Петр уехал, то он простоял до пятидесятых годов прошлого века, а потом был разобран на кирпич.
Третьего августа 1777 года стало дворцовое село Даниловское городом. Проживала в городе к тому времени пятьсот двадцать одна душа мужеского полу, из которых семьдесят две души, имеющие достаточный капитал, записались в купцы, а остальные, не имеющие таковых капиталов, были записаны в мещане. Председатель Ярославского губернского магистрата докладывал ярославскому наместнику о том, что все новоявленные купцы и мещане о своих новых правах и обязанностях под подписку ознакомлены и к присяге приведены. Правду говоря, я и представить себе не могу – какие слова были в присяге мещанина. С купечеством все просто – торгуй честно, не обвешивай, не добавляй толченого мела в муку и воды в пиво, давши слово, держись и все такое, а вот мещанская… Держать не меньше семи слоников на комоде, не меньше двух горшков с геранью на каждом окне и распускать не более одного слуха в месяц, исключая постные дни?
Уездным городом Данилов стал самым обычным – торговля сукном, шелковыми, бумажными и шерстяными материями, мясом, холстами, коровьим маслом, вином и овчинами. Выделывали кожу, огородничали, занимались серебряным, кузнечным, шапочным и плотничьим ремеслами, красили домотканые полотна, топили сало и делали свечи. Городскими головами избирали преимущественно купцов. Купцы головами становиться не очень-то и хотели – это отвлекало их от собственных дел, да и жалованья за эту работу не полагалось. Бывало, выберут городского голову, поблагодарит он общество за доверие да и откажется, сославшись на запущенность в делах или семейные обстоятельства. Делать нечего – назначают новые выборы… По нынешним временам мы себе такого и представить не можем, чтобы купец да отказался… По нынешним временам не то что в городские головы, а в городские… лезут без всякого мыла. Теперь попробуйте представить себе, что человек, выбранный на такую хлебную должность, разорился. Да не оттого, что проигрался в карты, ездил к цыганам в Куршавель или истратил казенные деньги на строительство собственного дома в три этажа, а оттого, что занимался благотворительностью на свои кровные. Не получится представить… Однако же в истории Данилова такой городской голова был, и звали его Иван Иванов Зженов. Занимал он этот пост несколько трехлетних сроков – с восемьсот девятого по восемьсот семнадцатый год. Ярославский гражданский губернатор в восемьсот десятом году доносил генерал-губернатору нижегородскому, тверскому и ярославскому принцу Ольденбургскому о том, что даниловский городской голова, «движимый состраданием к не имеющим способов пропитать себя бедным престарелым мещанам, вдовам, девкам и малолетним детям после отданных в рекруты граждан, сделал им, более нежели сорока человекам, все нужное пособие, согласив к тому примером своим и других благонамеренных обитателей города Данилова… Каковой благотворительный подвиг даниловского градского главы Зженова осмелюсь довести до сведения Вашего высочества». По инициативе Зженова было открыто в Данилове и первое народное училище, на которое он пожертвовал сто рублей своих денег. Он же и был первым смотрителем этого училища без всякой платы. Иван Иванович за свои труды был награжден по представлению принца Ольденбургского императором Александром Первым золотой медалью «За полезное» и стал именитым гражданином, которому дозволялось по закону иметь сады, загородные дворы, ездить в карете парою и четверней, заводить фабрики, быть свободным от рекрутской повинности и от телесных наказаний. Ни каретами, ни садами, ни загородными дворами Зженов так и не обзавелся. Разорился он вконец и выписался на старости лет из купцов в мещане с сохранением звания именитого гражданина[122].
Между тем кроме обычных промыслов были в Данилове и свои, особенные. Даниловские самовары если и не составляли в полной мере конкуренцию тульским, то уж точно были не хуже их качеством. Вагонами везли эти самовары в обе столицы[123]. Были в уезде деревни, которые делали только самоварные краны или только шишечки. Потом все эти детали привозили в Данилов и собирали на одной из трех самоварных фабрик. Сам процесс изготовления, к примеру корпуса самовара, был сложным и состоял, говоря нынешним языком, из множества технологических операций. Сначала кроили заготовку, потом заклепывали ее, потом зачищали, потом токарь что-то вытачивал, потом слесарь рихтовал вмятины, которые черт знает откуда появились, потом снова зачищали, лудили и вытачивали. И в промежутках между всеми этими операциями еще надо было успевать драть за ухо мальчика, который бегал как заведенный между всеми этими клепальщиками, токарями и кузнецами, нося заготовку от одного мастера к другому. Мальчиков никто специально не учил, но рано или поздно они, глядя, как работают мастера, научались сами. Если, конечно, уши у них были достаточно крепкими, чтобы перетерпеть первые два или три года беготни.
От даниловских самоваров не отставали даниловские пряники. Эти, конечно, с тульскими не тягались и приходились им скорее бедными двоюродными племянниками, чем братьями. Но все же они не умерли, как вяземские, а дожили до наших дней и продаются в даниловских магазинах. Что же до их вкуса… Нет, не тульские, но хороши по-своему и хранятся долго, умудряясь при этом не каменеть. Одна беда – теперь они не печатные. В том смысле не печатные, что буквы на них расплываются, как чернила на промокашке. Про герб на большом круглом прянике и говорить нечего. Медведя на этом гербе не узнала бы и мать родная.
Вообще жители города Данилова и уезда были мастерами на все руки и делали все, что делается. Кроме самоваров делали амбарные замки, глиняные игрушки, посуду, тачали сапоги, шили шубы, делали бочки, щетки из конского волоса, плели из соломки и бересты все, что плетется, в селе Середа делали тарантасы и резные сани, а уж кузнецы даниловские были в своем деле ювелирами. В девятьсот седьмом году в городе открылась кузница Александра Третьякова, который перед этим окончил годичные курсы по теории изготовления подков и ковке лошадей при офицерской кавалерийской школе в Санкт-Петербурге. Топоры, которые делались отцом и сыновьями Красиловыми в деревне Починки Даниловского уезда, были известны не меньше даниловских самоваров. Их закаливали в овсяной закваске – брали молотый овес, запаривали, разбавляли водой и опускали в бадью с этой закваской раскаленный топор. Со стороны все это выглядит натуральным шаманством, но качество топоров при этом было отменным. На топоре ставили клеймо – медведь. Это в том случае, если топор ковал сам старик Красилов. Если его сын, то медведь и точка рядом. Если внук – то точек было две. Трех точек на клейме не случилось – раскулачили Красиловых. Третьякову в этом смысле повезло больше – он и при новой власти занимался любимым делом. Правда, не столько работал в кузнице сам, сколько преподавал кузнечное дело в школе ФЗУ, готовившей железнодорожников для станции Данилов[124].
Железная дорога пришла в Данилов еще в 1872 году. Даниловские купцы отвели для нее участок земли под названием Козье болото. Строилась дорога тяжело: грунт плыл, шпалы вместе с рельсами тонули в болоте, рабочие болели и помирали, подрядчики, как водится, наживались. Тем не менее через год после утверждения проекта из Ярославля пришел в Данилов первый паровоз «Овечка» с товарными вагонами, а еще через год было открыто пассажирское движение от Данилова до Ярославля и вслед за ним от Данилова до Вологды. Построили деревянный пассажирский вокзал с часовней и буфетом, выдали паровозным бригадам карманные часы на цепочках