[125], кондукторам и дежурным по станции толстые, закрученные вверх усы и пронзительные свистки, могущие просверлить голову насквозь от уха до уха, повесили на стену вокзала колокол, завезли на привокзальную площадь торговок с калеными орехами, семечками и пряниками, научили провожающих кричать сквозь паровозное уханье «Пиши каждый день!», а отъезжающих быстро писать пальцем на стекле вагонных окон справа налево «Люблю, мой ангел, не забудь выслать пять рублей», велели провожающим наконец выйти из вагонов, и… уездный город зажил новой железнодорожной жизнью. Задышал, закашлял клубами пара, засвистел паровозами, застучал молотками обходчиков, вагонными колесами и телеграфным аппаратом, зазвенел станционным колоколом и зашумел пассажирами на деревянном скрипучем перроне. Каждый день по железной дороге проезжало три сотни человек. Данилов стал, говоря железнодорожным языком, стыковой станцией. Из него поезда уходили на север и на восток.
Машинисты в Данилове чувствовали себя как капитаны в порту или как космонавты в Звездном городке. Правда, до машиниста нужно было еще дослужиться: покидать уголек в топку, потаскать ведрами паровозную тягу, сдать экзамен на помощника машиниста, научиться свистеть паровозным свистком не меньше пяти простых мелодий и одну сложную, уметь вовремя поднести спичку к папиросе машиниста, сдать экзамен на машиниста и только потом ходить как капитан или космонавт. Машинисты были в Данилове на вес золота. Даже советская власть их так ценила, что выдавала каждому бумагу о том, что ни личное имущество, ни продуктовые запасы машиниста не подлежат реквизиции.
Тут, однако, рассказ мой несколько забежал вперед – перед советской властью еще были война и беспорядки. В войне Данилов участвовал по мере своих небольших уездных сил: принимал эвакуированные из западных губерний школы, на городские и частные пожертвования организовал лазарет на двадцать пять легкораненых солдат, на средства Красного Креста устроил убежище для литовских беженцев, открыл подписку по сбору средств для поляков и по призыву ярославского губернатора пожертвовал сто рублей на изготовление знамени Ярославской пешей дружины.
Средств у города катастрофически не хватало. Прибегли к крупным займам на покупку топлива и продовольствия под залог городской недвижимости. Образовали Комитет по закупке продовольствия, а городская дума обратилась к расквартированной в городе военной бригаде с просьбой выделить солдат для охраны мирного населения от воров и грабителей. Управа наняла дополнительно несколько ночных сторожей и купила лошадей для конной милиции, но погромы магазинов и продуктовых лавок, грабежи, спекуляцию и беспорядки ни солдаты, ни конная милиция, ни даже ночные сторожа остановить уже не могли…
В двадцать первом году, когда городских голов, управ, дум, гласных, негласных, а тем более несогласных и след простыл, к исполнению своих обязанностей приступил первый выбранный на сессии горсовета председатель. Звали его Иван Константинович Каменский. Наверное, он что-то успел сделать на своем посту за пять с небольшим месяцев, после которых был заменен новым председателем. Наверное… Честно говоря, упомянул я его только ради примечания против его фамилии в списке депутатов горсовета на двадцать первый год: «Возраст – 27 лет, профессия – студент. Беспартийный. До Октябрьской революции – ученик. Семейное положение – холост. Выдвинут от просвещения и социалистической культуры. Занимаемая должность в настоящее время – секретарь наробраз. Образование – среднее».
Если коротко, то после Каменского, с двадцать второго по сорок первый год, было еще десятка полтора председателей. Все они удерживались на своих местах в среднем года по полтора или даже меньше. Дымили папиросами, устраивали бесконечные совещания, на которых кричали до хрипоты, накладывали резолюции, писали на бумагах красным карандашом «Срочно!» и «Об исполнении доложить мне лично!», выступали на митингах… Самовары, пряники, подковы, сделанные по всем правилам, и топоры с клеймом «медведь» остались в прошлом. Оглядываться на это прошлое теперь можно было только украдкой. Зато в тридцатом году снесли старое деревянное здание вокзала с часовней и на его месте возвели новое, каменное, да еще в сороковом построили завод по изготовлению деревообрабатывающих станков – единственный такого рода завод во всей стране[126]. Железнодорожникам построили стадион, клуб, детские сады, завели театральный кружок…
Немцы бомбили новый вокзал и эшелоны, шедшие на фронт, по пять-шесть раз в сутки. Надо было отбиваться от налетов, водить эшелоны с техникой к линии фронта, ремонтировать паровозы в пути, а не в депо, расцеплять горящие составы с топливом, принимать в Данилове поезда с блокадниками, вытаскивать и хоронить тех, кто умер по дороге, кормить еле живых четыре раза в сутки из собственных средств и запасов, устраивать детские сады и дома для осиротевших детей, снова отбиваться от налетов и снова водить эшелоны к линии фронта.
Послевоенная жизнь Данилова, да и теперешняя его жизнь, проходит точно так же, как и в те времена, когда он был еще Даниловской слободой, – при дороге. Только раньше он был ямской станцией, а теперь железнодорожной. Все, что в Данилове не железная дорога, то молоко, масло, творог, сметана и сыр. Молоко привозят из района и перерабатывают на Даниловском сыродельно-маслодельном заводе. Сыр производят в Данилове четырех сортов: «Костромской», «Голландский», «Пошехонский» и, собственно, «Даниловский».
Пробовал я этот сыр. Все четыре сорта. Если их есть с закрытыми глазами, то ничего, кроме вкуса мыла… Если даниловский «Голландский» сыр сравнивать с «Голландским» сыром, который производят во Франции или в самой Голландии… то лучше этого не делать. Довелось мне как-то попробовать французский «Голландский» сыр, и я с удивлением обнаружил, что французские сыроделы, в отличие от наших, совершенно не добавляют в сыр мыла. Не только дешевого, но и самого дорогого. Может, секрет в этом… Зато послевкусие у даниловских сыров куда как дольше, чем у французских. Пришлось даже пообедать, чтобы его перебить[127].
Январь 2016
Даниловские хроники Выпуск II. Редактор и составитель Татьяна Белова. Данилов, 2008. 64 с.
Даниловские хроники. Выпуск IV. Редактор и составитель Татьяна Белова. Данилов, 2011. 134 с.
Даниловские хроники. Выпуск V. Редактор и составитель Татьяна Белова. Данилов, 2012. 98 с.
Неперевернутые страницы. Литературно-художественный и документальный сборник М.; Ярославль: «ТФИ-Пресс», 2010. 208 с.
ИСКУССТВО ПОЛИВАТЬ КОСТЕРЛукоянов
Сейчас еду в Нижний, то есть в Лукоянов, в село Болдино…
В Нижний я не ехал и в Болдино тоже не собирался. Я ехал в Лукоянов. Выражаясь языком пушкинской эпохи, ехал «на долгих», то есть на своей машине. Пушкин ехал на перекладных и до Болдина. Через Владимир, Муром и Арзамас. До Лукоянова, который был последней остановкой перед его имением, Александр Сергеевич домчался за три дня. Мне хватило и одного. Дороги от Москвы до Мурома хорошие, а вот дальше, в Нижегородской области, местами напоминают… Ну да где они не напоминают. К примеру, в Костромской области они не то чтобы напоминают, но вообще ничего не помнят.
Я ехал в конце апреля, а потому на полях, которые расстилались по обеим сторонам дороги, еще ничего не колосилось. Деревенские жители копошились в своих огородах, готовя их под посадку картошки, шустрые козы выщипывали молодую траву из-под носов медлительных, отощавших за зиму коров, и скворцы, уже обжившиеся в своих скворечниках, галдели так, что даже дети, которые могут перегалдеть кого угодно… Одним словом, была весна – такая же, как и тысячу лет назад, когда в этих местах были дремучие леса, в которых уже несколько сот лет жили племена эрзян, мокшан и терюхан, известные нам под общим названием мордвы[128]. Они в основном жили охотой и собирательством. Места были тихие и малонаселенные. В эти края приходили уже не столько славянские племена, сколько русские крестьяне, которых их хозяева переселяли на вновь присоединенные к Московскому государству земли. Это, однако, сказать просто – «присоединенные». На деле начиная с XII века целых четыреста лет на землях Нижегородского Поволжья русские князья беспрестанно воевали то с волжскими булгарами, то с Казанским ханством, то с Золотой Ордой, то с татарами вообще, то с ногайцами… Бедные эрзяне, мокшане и терюхане все эти четыреста лет были между молотом и наковальней. Тех, кто принимал сторону русских, утесняли татары, а тех, кто поддерживал татар, – били русские. Тем не менее к началу XVI века, к тому самому моменту, когда первый раз русским по белому был упомянут Лукоянов, местное население на две трети состояло из мордвы. Версий о происхождении Лукоянова всего две – мордовская говорит о том, что Лукоянов основали терюхане еще за двести лет до того, как он был упомянут в писцовой книге Арзамасского уезда. Русская версия, которая, по мордовской версии, есть совершенная сказка и выдумка, утверждает, что первое поселение на месте современного города было названо в честь Ивашки Лукоянова, поставившего в верховьях речки Теши мельницу. Поначалу это поселение принадлежало Бутурлиным, а во второй половине XVI века было пожаловано Иваном Грозным Федору Кирееву и Афимье Карповой. Сам Киреев в этой глуши не жил, а управлял его вотчиной приказчик. Село Лукояново принадлежало Кирееву ровно до Смутного времени, когда бес попутал Федора связаться с поляками. За рытье тоннеля от Лукоянова до Варшавы за связь с поляками отрубил ему царь голову, а село отдал тоже Федору, но уже Левашову. Левашов был деятельным нижегородским ополченцем – настолько деятельным, что успел получить еще одно пожалование в другом, видимо более выгодном, месте. Так или иначе, а Лукояново перешло во владение некоего Панова