Пушкин останавливался в номерах при трактире местного булочника купца Агеева, что на улице Пушкина. Помылся в большой деревянной кадушке, поспал, поел в трактире горячих агеевских калачей с маслом, напился чаю с густыми сливками, послушал музыкальную машину, посмотрел с тоской на соседний стол, где пехотный поручик обыгрывал в штосс какого-то елистратишку, вздохнул, приказал подать себе на посошок рюмку лукояновской горькой и укатил в Болдино.
Двухэтажное, прямоугольное в плане здание агеевского трактира и до сих пор стоит на том же месте. Рядом стоит еще одно, похожее, но гораздо длиннее и угловое. В угловом выбиты стекла, и только на первом этаже в правом углу дома теплится жизнь в маленькой конторе под названием «Эфест», оказывающей финансовые услуги населению. В прямоугольном здании, в том, в котором действительно останавливался Пушкин, стекла целы и даже кто-то, судя по занавескам на окнах второго этажа, живет. На всякий случай я зашел в незапертую дверь организации, торгующей пластиковыми окнами, и спросил у скучающей девицы: в каком из этих двух домов останавливался Пушкин? Скучающая девица скучным голосом ответила, что не знает, и продолжила скучать. Правду говоря, ни одна девица не в курсе того, где был трактир Агеева. Когда областные специалисты из департамента по охране культурно-исторических объектов заносили в специальный реестр номер агеевского дома, то перепутали дома, и в реестр попал угловой дом купцов Валовых, в котором в пушкинские времена находились военное присутствие и казармы. Отчего не спросили местных краеведов и музейщиков – бог весть. Теперь музей пишет и пишет письма в Нижний, чтобы изменить в реестре номер дома, но проще, видимо, поменять дома местами, чем изменить цифру в документе. И черт бы с ним, с этим реестром, но в доме Агеева еще живут две семьи, и сам дом по документам проходит как ветхое жилье. Вот расселят эти две семьи в другие дома, а ветхое жилье… Конечно, до такого дойти не должно, поскольку это уж совсем ни в какие ворота не лезет, но как представишь себе наши ворота, в которые и не такое влезало, то поневоле и задумаешься.
В Лукоянове есть и еще один дом, связанный с Пушкиным, – дом, принадлежавший бывшей его крепостной, Ольге Михайловне Калашниковой. Пушкин ее отпустил на волю и даже выдал замуж за мелкопоместного дворянина Ключарева. Этот дом и был приданым Ольги Михайловны. Пушкин дал ей денег, чтобы она его купила. У Ольги Михайловны от Александра Сергеевича был не только дом, но и сын. Муж Калашниковой был человек хороший, тихий. Вот только пил сильно.
Ольгу Калашникову Пушкин сделал прототипом русалки в одноименном произведении, а Лукоянов хоть и краешком, но все же протиснулся в «Историю села Горюхина». Примечательно, что всегда по этому случаю цитируют место из повести, в котором написано: «…был переименован в город в 17… году, и единственным замечательным происшествием, сохранившимся в его летописи, есть ужасный пожар, случившийся десять лет тому назад и истребивший базар и присутственные места». И точно – это о Лукоянове и о страшном пожаре, который был в нем в шестнадцатом году. Со всем тем и предыдущее предложение тоже о нем: «История уездного нашего города была бы для меня удобнее, но она не была занимательна ни для философа, ни для прагматика, и представляла мало пищи красноречию».
Лукояновцы, несмотря на бюрократические чудеса с домом купца Агеева, Пушкина любят. К двухсотлетию со дня его рождения поставили бюст и разбили скверик на том самом месте, где находилась ямская изба, в которой Пушкину меняли лошадей. Ну и чтобы уж закончить с пушкинской темой в истории Лукоянова, скажу, что возле железнодорожного вокзала видел я крошечный продуктовый ларек под вывеской «Болдинская осень»[133].
Вернемся, однако, в музей. В одном из его коридоров стоит прислоненная к стене бронзовая табличка довольно внушительных размеров. На ней написано «В память освобождения крестьян от крепостной зависимости 19 февраля 1861 г.». Такие таблички сразу после реформы правительство рассылало по деревням. В одну из деревень Лукояновского уезда тоже прислали. На каком доме висела она первые полторы сотни лет – неизвестно. Да и висела ли. Совсем недавно один учитель истории пошел гулять со своими учениками и, перебираясь через ручей по мостику, заметил, что на плите, на которую он наступил, есть буквы. Плита тяжелая. Буквы рельефные…
Вот я написал про буквы и остановился. До самого открытия в семьдесят четвертом году в Лукоянове первой почтово-телеграфной конторы на линии Лукоянов – Арзамас – Нижний Новгород не происходило ровным счетом ничего. Купцы торговали рогожами, деревянными ложками, говядиной, чаем, кадушками, пряжей, тележными колесами и воском, обыватели выращивали на огородах капусту с горохом, а на подоконниках герань. И все, включая мышей[134] в погребах и амбарах, спали после обеда. Зато уж после открытия телеграфа можно было молнировать в Арзамас «Встречайте партию рогож», и… снова тишина. Шутки шутками, а Лукоянов все же развивался и даже богател. Если в 1784 году в городе числилось всего два купца третьей гильдии, то в 1864 году – уже одиннадцать. Правда, все той же, третьей гильдии. В списке тринадцати городов Нижегородской губернии по объявленным купеческим капиталам Лукоянов занимал лишь девятое место. Как бы там ни было, а к столетию Лукоянова именно на деньги местных купцов построили двухэтажное здание городского начального училища для мальчиков.
В девяносто первом году Поволжье поразили засуха, неурожай и голод. За голодом пришли сыпной тиф и холера. В Лукоянов в составе губернской продовольственной комиссии по борьбе с голодом приехал В. Г. Короленко, написавший об этих печальных событиях книгу очерков «В голодный год». Если вспомнить «Историю села Горюхина» и то, по какому поводу в ней оказался Лукоянов, да прибавить к «Истории» книжку Короленко… Воля ваша, а лучше бы таких поводов и вовсе не было[135].
В девятьсот третьем году через железнодорожную станцию Лукоянов прошел первый пассажирский поезд. В Лукоянове устроили паровозоремонтное депо. Железная дорога… не превратила Лукоянов в Нью-Васюки. По-прежнему торговали на городских базарах кадушками, рогожами, деревянными ложками, мукой и яблоками. Среди местных сортов славились сладкие: «Черное дерево», «Бабушкино» и «Бель духовская». Прогресс медленно вползал в Лукоянов. В городе появилась первая частная аптека Канцевича. От других уездных аптек отличалась она не тем, что в ней имелся большой выбор сельтерских вод с самыми различными сладкими сиропами, а тем, что ее хозяин был большим оригиналом и держал на привязи вместо собаки волчицу. Мало того, он еще на Масленицу запрягал в санки огромного черного козла и катался по городу.
Прогресс коснулся и лукояновской торговли. Если в магазин к купцам Чивкуновым за покупками приходили дети, то им выдавали бесплатный леденец на палочке. Купец Бычков над дверью повесил колокольчики, звеневшие при каждом открытии двери, а в магазине Королевых не было ни леденцов, ни колокольчиков, но над входом было написано большими буквами «Сегодня за деньги – завтра бесплатно». Эта вывеска имела в Лукоянове огромный успех. В те простодушные времена о том, что завтра не наступит никогда, кроме старика Королева, в городе не догадывался, кажется, никто.
Булочник Сипин был любим лукояновской детворой за то, что в удачные базарные дни, распродав все свои пресные калачи, имел обычай выпивать стакан водки и с песнями идти домой, но не посуху, а по реке Теше, на берегах которой и стоит Лукоянов. Дети бежали за Сипиным по берегу и бились об заклад или на щелбаны – дойдет ли до дому булочник по воде или все же выберется на берег.
Уездным исправником в Лукоянове был Философ Геннадьевич Велтистов. Бог весть отчего его назвали так родители. Кажется, ни в каких святцах, включая древнегреческие, такого имени нет[136]. Может, был его батюшка вольнодумцем и любил после обеда вздремнуть с томиком Канта или Лейбница на коленях, может, даже и сам пописывал статейки о лейбницевых монадах в лукояновский «Вестник садовода и огородника», а может, просто изводил жену вопросами о феноменологии духа и, не дождавшись от нее ответа, злился, стучал кулаком по столу и спрашивал: «Прасковья, ты вообще Гегеля читала?!»
В селе Атингеево местные крестьяне научились делать прекрасные свиные окорока, которые, как утверждают местные краеведы, даже поставлялись к царскому столу. После поташа это был второй лукояновский продукт, который поставлялся к царскому столу.
Тому, кто в этом месте зевнет и… еще раз зевнет, скажу, что другой истории Лукоянову дадено не было. Кабы лукояновцы покоряли Северный полюс или строили Вавилонскую башню – я бы и писал о полюсе и башне, а не об уездном исправнике. Хотя… можно и о полюсе.
Жила в Лукоянове купеческая семья Урванцевых. Был у них на Базарной площади магазин, где торговали тканями, но не о тканях речь. В 1893 году у Николая Урванцева родился сын Николай. В восемнадцать лет он поступает в Томский технологический институт на механический факультет, но под влиянием профессора Обручева и его книг «Плутония» и «Земля Санникова» переводится на горное отделение. В восемнадцатом году Урванцев институт заканчивает и в этом же году, работая в Сибирском геологическом институте, убеждает адмирала Колчака в необходимости финансирования экспедиции в труднодоступные районы Заполярья. Адмирала Колчака. В восемнадцатом году. На пароходе экспедиция добирается от Красноярска до Дудинки, а от нее на оленях и пешком до Норильских гор. Именно Урванцев обнаружил в районе будущего Норильска наряду с углем медно-никелевые руды. Именно Урванцев был одним из основателей Норильска. Потом были экспедиции на Таймыр, Северную Землю и в Северную Сибирь на поиски нефти. Советская власть наградила Урванцева за его выдающиеся успехи в деле изучения полярных районов двумя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, Большой золотой медалью Географического общества, серебряной медалью имени Пржевальского и семью годами лагерей. В тридцать восьмом его арестовали как бывшего колчаковца и члена контрреволюционной вредительской организации. В основанный им Норильск он попал в сорок первом году заключенным. К счастью, Урванцев выжил и вышел на свободу в сорок пятом. Через год после смерти Сталина его реабилитировали. Похоронили его, как он и просил, в Норильске вместе с женой. Теперь в Лукоянове е