сть улица Урванцева. Такие же улицы есть и в Красноярске и в Норильске. Есть еще и бухта и мыс Урванцева на острове Олений в Карском море, минерал урванцевит… Таких посмертных почестей удостоился, пожалуй, еще только один знаменитый лукояновец – ботаник Валерий Иванович Талиев. По решению Географического общества его имя увековечено в названии четырнадцати растений, среди которых колокольчик Талиева, василек Талиева, сирения Талиева, тюльпан Талиева и даже загадочная наголоватка Талиева. Талиев, кроме своих научных заслуг, был одним из тех, кто подготовил в двадцать первом году знаменитый декрет об охране памятников природы, садов и парков.
Вообще, если начать рассказывать о знаменитых лукояновцах, то никогда не закончить. Среди них и основоположник науки о вечной мерзлоте М. И. Сумгин, и выдающийся хирург-онколог Н. Н. Блохин, и многие другие. Видимо, судьба, отказав Лукоянову во внешних событиях его истории, решила возместить их яркостью биографий самих лукояновцев.
Кстати, о лукояновской истории. Пока мы говорили о знаменитых лукояновцах, в городе в девятьсот пятом году успела образоваться социал-демократическая организация, прошла в том же году забастовка лукояновских железнодорожников, в четырнадцатом году открылась эвакуированная из Ревеля женская гимназия, и, наконец, в январе семнадцатого в Лукоянове завелись первые большевики. Дальше все покатилось как снежный ком с горы – образование Совета солдатских депутатов, объединение его с Советом рабочих депутатов, митинги, лозунги, съезды, резолюции и прокламации, провозглашение Советской власти и присоединение к Совету солдатских и рабочих Совета крестьянских депутатов. Когда концентрация Советов в Лукоянове достигла предельно допустимых значений и даже превысила их, в городе прошел первый уездный съезд Советов.
Уже в девятнадцатом году в городе вышел первый номер большевистской газеты, который назывался «Лукояновская мысль». Не правда, не знамя, не труд и не серп с молотом, а мысль![137] И это в то время, когда в столицах были одни «правды», «известия» и «труды» со «знаменами». Много ли в России газет, в названии которых и теперь есть это слово? И не газет, кстати, тоже.
Первым редактором «Лукояновской мысли» был Александр Зерчанинов – будущий литературовед, профессор и создатель школьного учебника по литературе для восьмых и девятых классов, по которому детей мучили литературой с начала тридцатых и до конца шестидесятых годов. Это в его учебнике цитат из Ленина, Маркса и Энгельса было едва ли не больше, чем цитат из Гончарова, Толстого и Чехова. Это в его учебнике написано про «оторванную от жизни поэзию Фета», про то, что в «Обломове» Гончаров «углубляет показ разложения феодально-крепостнического строя и выносит ему суровый приговор, хотя и с некоторой затаенной грустью».
Зерчанинову было мало «Лукояновской мысли», и он придумал издавать еще и школьный литературно-художественный альманах «Апофеоз». Определенно этот человек не привык отказывать себе в названиях. Кабы не уехал неугомонный Зерчанинов в двадцать первом году в Нижний Новгород, а потом и в Москву, кто знает, как сложилась бы судьба «Лукояновской мысли» и «Апофеоза». В тридцатых можно было только за одни названия этих изданий получить срок.
Оставим, однако, литературу и повернемся к лукояновской каждодневной жизни. Из уездной она превратилась в районную. В тридцатом открыли МТС, в тридцать втором все сорок четыре районных сельсовета получили телефонную связь, и теперь начальству, вместо того чтобы трястись по ухабам в какую-нибудь глухую деревню, собирать колхозников на собрание и в синем махорочном дыму перекрикивать мужиков и баб, можно было просто позвонить по телефону и, не повышая голоса, спросить председателя – где надои, почему до сих пор не посеян овес и не завелись ли у него часом в сельсовете троцкисты с зиновьевцами.
В тридцать четвертом заложили парк имени Ленина, а в тридцать восьмом вступила в строй первая очередь городского водопровода. Забегая вперед, скажу, что ответную к водопроводу часть – городскую канализацию – в Лукоянове стали строить почти через полвека, в восемьдесят шестом. В тридцать восьмом же открыли школу медицинских сестер и через год приняли участие во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Еще через два года была война. Одна лукояновская промартель шила летнее и зимнее обмундирование, другая – маскировочные сетки, а третья – вязала стальные заградительные сетки против подводных лодок. Между прочим, именно лукояновским швейникам было поручено изготовление первых армейских погон. Погибло лукояновцев много. Так много, что почтальоны, которые, конечно же, были женщинами, гнали самогон, поили им местных забулдыг для того, чтобы те относили похоронки в семьи погибших.
После войны, в конце пятидесятых, наконец-то закончили электрификацию всего района. В шестидесятых построили завод по производству сухого обезжиренного молока, новый цех мясокомбината и ремонтно-подшипниковый завод. В семидесятых – заводы крупнопанельного домостроения и кирпичный. Если все эти заводы и цеха перечислить еще раз, то получится список умерших в последние годы предприятий[138].
В музее создан уголок послевоенных лет. В нем, к счастью, нет таблиц и графиков с кубометрами, центнерами с гектара, литрами и киловаттами, зато есть коврик с оленями, витиеватая этажерка и висящие на стене портреты серьезных, принаряженных для фотографирования лукояновцев. Все эти коврики, этажерки и портреты принесла из дому директор музея – Елена Валентиновна Кузнецова.
Она директорствует в музее уже восемь лет. Самому музею уже пятьдесят семь. Поначалу он был музеем на общественных началах. Тогда-то его и ограбили в первый раз, еще в восьмидесятых. Прямо в День города и ограбили. Вынесли старинное оружие, попавшее в музей еще из дореволюционных купеческих коллекций. Теперь в нем целых три сторожа женского полу. Нижегородское начальство требует от директора сторожей сократить, а вместо них завести современную сигнализацию и решетки на окнах. Оно, конечно, правильно, но только одно оформление бумаг на эту сигнализацию стоит двести тысяч, а еще установка, а еще ежемесячный платеж. Нижегородское начальство говорит, что деньги на это все надо брать где хочешь. Елена Валентиновна не хочет сокращать сторожей, потому как они живые и потеряют работу, где им платят целых семь тысяч рублей в месяц… Ну да про эти подробности начальству слушать неинтересно. Директор и сама получает немногим больше сторожа, а потому еще и подрабатывает учителем истории. Зато ей грамоту дали за хорошую работу. Правда, на листке обычной бумаги, а не на красивом бланке. Она не обижается, но губы поджимает, когда об этом рассказывает. И то сказать – почему бы ей не дать грамоту, если она со своим музеем что ни год, то издает книжки по истории Лукоянова. Получила несколько грантов от «Единой России» на издание книг о знаменитых лукояновцах. Сразу эти деньги в типографию и отдала. Ну, это сказать просто – получила и отдала, а по условиям гранта надо привлечь еще полстолька и эти полстолька надо выбить у местной администрации. Поди выбей из них… На ремонт проваливающихся полов в музее она брала доски из дому. На ремонт повалившегося забора… все же денег дали. Со скандалом, но выбила. Если не шуметь, то и не дадут. Вон Дом культуры на центральной площади ничего не требовал – теперь из него всех выселили, потому как он вот-вот завалится.
В программе развития внутреннего туризма они участвуют. Как все – так и они. Вот только участие их бумажное. Для настоящего участия туристам хорошо бы что-то показывать, кроме музея. К примеру, трактир Агеева, в котором останавливался Пушкин. Хорошо бы этот трактир к моменту показа отремонтировать и привести в божеский вид, а как это сделать, когда в реестре памятников значится совершенно другой дом…
Походив по центральной части Лукоянова, я увидел, что и правда показывать особенно нечего. Купеческих домов осталось мало, а на дома советской постройки глаза бы не глядели. Все же глаза мои углядели памятную табличку на одном из старых домов. На ней был портрет улыбающегося старика в очках. Рядом с ним написано «Выдающийся Лукояновский краевед, внештатный сотрудник газеты „Лукояновская правда“ Алексей Иванович Пох. 1909–1993. „Чего не знает Пох – знает лишь Бог“, говорили о нем лукояновцы». Смотрел я на эту табличку и думал о том, что хорошо жить в провинции, в маленьком уездном городке – там есть хоть и небольшой, но все же шанс оставить после себя памятную табличку с прилагательным «выдающийся». Впрочем, об этом надо было раньше думать. Теперь уж поздно.
Перед уходом из музея показала мне Елена Валентиновна странный аппарат, напоминающий выкованный из железа скелет огромного кузнечика юрского периода размером с велосипед. Оказалось, что это аппарат для изготовления гвоздей. Ему без малого сто лет. В Первую мировую войну увидел его один из лукояновцев в Германии. И так ему это устройство понравилось, что каким-то образом умудрился он изготовить его чертежи. По возвращении с фронта пошел он в кузницу и, поскольку сам был кузнец, да еще и хороший, этот аппарат выковал. Так и кормилась его семья до второй войны изготовлением гвоздей. И всю войну кормилась, и после нее. Сам-то кузнец ушел на фронт и не вернулся. Принесли это чудо техники в музей его потомки. Елена Валентиновна принесла из дому проволоки и… наделала гвоздей. Пока была проволока – приходящих в музей детей от этого аппарата было не оттащить. Если бы на экскурсию не пришли полицейские из Нижнего, проволока и сейчас бы еще оставалась.
Май 2016
Кашина Г. И. История улиц старого Лукоянова. Саранск, 2014. 112 с.
Край наш Лукояновский / Сост. Ф. И. Кедяркина. Нижний Новгород: Нижегородский гуманитарный центр, 2000. 245 с.