крепостной зависимости, предусмотрительно оставив им земельные наделы для землепашества и выгона личного скота. Учредили в городе две ярмарки. Предполагалось, что на них будут съезжаться окрестные и не очень окрестные торговцы. Не то чтобы власти надеялись на немедленный расцвет Ардатова, на строительный бум, на дома с колоннами, на нескончаемые обозы с товарами, которые будут приезжать на обе ярмарки, на купцов-миллионеров, в пьяном угаре швыряющих под ноги привезенным по такому случаю из Нижнего цыганкам четвертные билеты, на промышленность… на науки… на изящную словесность, наконец… Нет, таких надежд не было. И хорошо, что не было. За полвека, прошедших со дня основания Ардатова, все вернулось в первобытное, сельское состояние. Купцы разорились до мещан, а мещане вернулись к землепашеству.
В статистическом описании Нижегородской губернии за 1827 год Ардатову было уделено лишь несколько строк: «В нем находится жителей мужского пола высших и средних сословий 157 и мещан 668. Он имеет 3 церкви, одно публичное училище, 4 казенных здания и 306 обывательских домов. Жители сего города занимаются мелочною торговлею своих произведений. Кроме каждонедельного, здесь бывает также один и годовой торг». И все. И больше ничего. В соседнем Лукоянове, таком же захолустном, хотя бы случился страшный пожар, упомянутый в «Истории села Горюхина» Пушкиным, а здесь и пожара не было. Одна мелочная торговля своих произведений. Если исключить детей, то останутся глиняные горшки, лапти, лошадиные хомуты, деревянные ложки, печные ухваты, подковы, топоры…
В довершение ко всему тому прекрасному, которое не случилось в городе за эти годы, императрица Екатерина Вторая, следуя из Арзамаса в Муром, проехала мимо Ардатова и переменяла лошадей не в городе, а в деревне Быковке, в имении отставного подполковника Быкова, который «устроил на месте остановки триумфальные ворота с аллегорическими картинами, а наверху ворот поставил музыкантов». Между прочим, когда Николай Второй в 1903 году ехал в Саров на открытие мощей преподобного Серафима Саровского, он тоже проехал мимо Ардатова, но уже по железной дороге. Впрочем, это было уже после того, как железная дорога прошла мимо Ардатова.
Стоит ли удивляться тому, что Мельников-Печерский, проехавший через Ардатов, написал о нем то, что написал.
Однажды, в самом конце XIX века, приехал с инспекцией в город нижегородский генерал-губернатор Павел Федорович Унтербергер. Заглянул даже в тюрьму, где осмотрел камеры, поговорил с заключенными и попробовал то, чем их кормили. Вместо того чтобы после обеда, данного городскими властями, сесть в сани и спать под воздействием винных паров до самого Арзамаса, Унтербергер с немецкой дотошностью осмотрел земскую больницу, все помещения, начиная от палат и кончая чердаком, обратил внимание больничной администрации на то, что на белье для больных недостаточно клейм, отличающих их белье от белья заразных больных[139], велел над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом языке всякую болезнь, когда кто заболел, какого дня и числа, собственноручно придавил каблуком трех тараканов на кухне и замучил пациентов вопросами – отчего от них так сильно пахнет луком.
Может быть, больные были бы и рады долго и душисто отрыгиваться шашлыком, но бедный больничный рацион не позволял им этого сделать. Надо сказать, что не только больным, но и здоровым прокормиться в Ардатове и уезде было сложно. Земля здесь не очень плодородная. Можно, конечно, точить ложки и деревянную посуду на токарных станках, тем более что станки можно было купить недорого в соседней Выксе, можно гнать деготь, ткать грубые посконные холсты, плести рогожи или лапти. Лаптей, кстати, плели здесь столько, что обеспечивали ими не только себя, но крестьян Витебской, Тульской и Воронежской губерний. Все равно жили очень бедно и приходилось искать работу на стороне. Во второй половине XIX века отходников было около половины от трудоспособного крестьянского населения. В поисках работы ардатовцы забирались даже на строительство Транссиба и Ленские прииски. Рубили уголь на шахтах Донбасса, работали сельскохозяйственными рабочими на Кубани, нанимались в коробейники и бурлаки.
Тут еще и Московско-Казанская железная дорога обошла город стороной, пройдя на тридцать километров севернее через село Мухтолово[140]. Словарь Брокгауза и Ефрона был к Ардатову еще более беспощаден, чем Мельников-Печерский: в 1890 году в нем написали, что город не имеет ни промышленного, ни торгового значения, жители занимаются земледелием. Был бы Ардатов человеком – давно бы уже спился или даже удавился, но он не был, а потому продолжал медленно расти и развиваться, хотя и попивал, конечно, при этом. Его рост можно было заметить только в микроскоп, но он был.
Появилась в городе аптека. Первые несколько лет ее работы отпуск лекарств по рецептам в ней производился бесплатно за счет земства, но из‐за ограниченных финансовых возможностей последнего пришлось ввести плату для состоятельных лиц. Составили списки местных финансовых и промышленных воротил. Оказалось, что часть ардатовских богачей каким-то образом исхитрилась избежать включения в эти списки, а часть попросту вписала в них своих давно умерших родственников. Тогда доведенное до крайних мер земство нанесло ардатовским богатеям ответный удар и ввело пятикопеечную плату за каждый рецепт. Правду говоря, с лекарствами в ардатовской аптеке дело обстояло худо. Чтобы долго не рассказывать о том, каких лекарств в ней не было, приведу список закупленных аптекой товаров в 1879 году: «Вино очищенное красное – 26 бутылок; хересу 3 бутылки; пива одна бутылка; сельтерской воды 24 бутылки: льняного масла 1/4 фунта; коровьего 1/4 фунта». Кроме того, было приобретено свиное сало, мед, сладкий миндаль, чернослив, и в самом конце списка упоминаются пиявки и шпанские мухи. Представляю себе завсегдатая ардатовской аптеки, берущего пару бутылок красного, бутылку хересу, кулек сладкого миндаля, черносливу и на весь оставшийся гривенник шпанских мух.
Вместе с аптекой на средства уездного земства и города открылась и народная библиотека-читальня. Земство на его организацию выделило сто рублей, и шестьдесят пять рублей было собрано за счет двух благотворительных спектаклей. Книги для чтения брали в основном зимой и осенью. Читали чаще всего Писемского, Тургенева и Пушкина. Писемский был в два раза популярнее Пушкина. Из иностранной литературы читали Майн Рида, который был популярнее Писемского, Тургенева и Пушкина вместе взятых. Из почти тысячи читателей библиотеки четыреста крестьян, столько же мещан, три десятка учителей, по три с половиной десятка лиц духовного звания и дворян.
Все же не аптека с библиотекой, как бы ни были они популярны среди ардатовцев, определяли повседневную жизнь города. Газета «Волгарь» за шестое февраля 1897 года писала: «Г. Ардатов, Нижег. губ. Местным охотником г. Комаровым на днях убиты три медведя, из которых один весит более пятнадцати пудов. В последнее время здесь замечается небывалое количество волков; нередки случаи, когда волки стаями разгуливают близ поселений». И эта же газета в этом же году под заголовком «Из путевых заметок скромного зрителя»… Нет, это иначе как приговором и не назовешь: «Ардатов, едва ли не самый захудалый в губернии, маленький, захолустный, где нет ни общественной жизни, ни общества, в более или менее широком значении слова, где все серо, тускло, бесцветно, где из груди нового приезжего человека, едва лишь он попадет в эти палестины, невольно вырвется тяжелый стон:
– Вот где глухая сторона!
Этот город ничего не ждет, да и ждать ему нечего. Он стоит как будто не у дел, в стороне, и сами обитатели глухой стороны нередко задаются вопросом – зачем и для кого построен сей знаменитый град? Говорили, впрочем, что и в Ардатов откуда-то приведут „ветку“ железной дороги – вероятно, когда ее будут строить на луну, но эта „ветка“ является для ардатовцев веткой палестины, о которой неизвестно, каких холмов, какой долины украшением она была».
После этакой цитаты должно следовать многокилометровое многоточие, прерываемое частыми междометиями самого унылого свойства, но такой короткий текст, как этот, оно может просто удушить, если случайно вдруг намотается на какой-нибудь абзац, а потому мы, вместо того чтобы ставить многоточия, зададимся вопросом: если на одну чашу весов положить всех этих пятнадцатипудовых медведей, стаи волков и шпанских мух, отсутствие промышленного и торгового значения, а на другую историю Ивана Петровича Южилина, родившегося в середине позапрошлого века в крестьянской семье в одном из сел Ардатовского уезда, окончившего трехклассное училище в Ардатове, принятого на должность бухгалтера в ардатовскую земскую управу, ставшего со временем ее секретарем и дослужившегося до заместителя председателя, добившегося открытия в Ардатове женской прогимназии и нескольких народных училищ в уезде, основавшего земскую библиотеку, устроившего обучение многих гимназисток за счет земства, – что перевесит?
Был в Ардатове и свой поэт Серебряного века. И не уездного, между прочим, масштаба. Андрей Владимирович Звенигородский его звали. Это тем более удивительно, поскольку в Ардатове не то что Серебряного, но даже и бронзового века не было. Звенигородский родился в Ардатове и довольно долго в нем жил, работая земским начальником. Первая книга его стихов «Белая горячка» вышла в Москве, и сам Блок вместе с Брюсовым разругали ее в пух и прах. Вторую книгу стихов «Чуть на крылах», которую Звенигородский издал уже при новой власти, похвалил Мандельштам. Правда, она была рукописной. Новая власть не ответила поэту взаимностью и в двадцать третьем году уволила его из школы, где он преподавал детям историю по Соловьеву, Ключевскому и Карамзину, что было в те времена, мягко говоря, легкомысленно. Звенигородский очень расстроился и даже подумывал о том, чтобы уйти в монастырь, но не ушел, а уехал в тридцатых годах в Москву. Там он с помощью друзей устроился в Пушкинскую комиссию и принимал участие в издании собрания сочинений Льва Толстого. Публиковал свои стихи в разных сборниках. Был у Пастернака на даче в Переделкине. Анна Ахматова написала ему свои стихи в альбом. Дожил до шестьдесят первого года и был похоронен на Ваганьковском кладбище. Собственно, и… Вот еще что. «Чуть на крылах» теперь у букинистов стоит довольно больших денег.