Тем временем события понеслись галопом. В течение короткого отрезка времени случились: отмена осенних выборов в Учредилку и назначение на весну всеобщих выборов в Советы всех уровней, обращение к народу бывшего императора Николая II, заявившего о поддержке правительства Сталина. И самое главное – как гром с ясного неба – Рижский мир. Заключение мирного договора с Германией и прекращение боевых действий с Австро-Венгрией стало приятным сюрпризом для населения России, воспринявшего это событие положительно. Для союзников по Антанте оно стало громом среди ясного неба. Им предстояло теперь сражаться один на один с армиями Германии и Австро-Венгрии. Эмиссары Антанты наперебой стали осаждать атамана Каледина, требуя, чтобы он разогнал на Дону Советы, ввел военное положение и объявил «самостийную Донскую область», заявив ему при этом о «верности союзническому долгу» и о «продолжении войны до победного конца». Только их никто и слушать не хотел. Казаки, досыта наевшиеся бессмысленной войной, отнюдь не рвались воевать с немцами или с кем-либо другим, о чем этим «союзникам» и было прямо и грубо заявлено.
Все это еще больше обострило желание местных революционеров взять власть. И тогда, чувствуя, что дело пахнет керосином, 27 октября по старому стилю атаман Каледин разогнал Советы в Ростове и Таганроге, арестовал их вожаков и, «не желая проливать кровь», выслал за пределы Донской области.
Дон замер в ожидании: «Как отреагирует на все это Петроград?» А Петроград вообще и Сталин лично не реагировали никак. Тем более что у них и других забот хватало. К тому же разогнанные Советы были, мягко говоря, далеко не лояльными Петрограду. Заседавшие в них демагоги часто кроме умения произносить длинные и трескучие речи о «торжестве мировой революции» больше ничего не умели.
Изгнанные члены донских совдепов «пошли солнцем палимы». А тут им навстречу катят в эшелонах «братишки-черноморцы», которым сам черт не брат. Правда, до границ Донской области из двух с половиной тысяч моряков доехало меньше половины. Остальные по дороге «самодемобилизовались». К тому же в поход на Дон они отправились, можно сказать, самовольно – ведь Первый Общечерноморский съезд военных моряков им на то санкции не давал. Большая часть делегатов справедливо опасались того, что этот поход станет первым актом гражданской войны. Но к тому времени в Севастополе уже царила полная анархия, когда все были себе командирами. Например, кроме большевистско-анархистского «похода на Каледина» еще восемьсот матросов-украинцев с оружием в руках отправились на помощь Центральной Раде. Правда, до Киева они так и не доехали, бесследно сгинув на бескрайних просторах Незалэжной, пополнив ряды многочисленных банд и отрядов «вольных казаков». В Севастополе же в общем-то даже были этому рады этому исходу – удалось сбагрить значительную часть наиболее отмороженных и неуправляемых «братишек».
А вот отряд революционных матросов на Дону оказался бит в хвост и в гриву. Причем не мифическими войсками атамана Каледина, которых просто не существовало в природе, а отрядами самообороны, мгновенно образовавшимися при их приближении в станицах и хуторах. Ни казаки, ни иногородние совсем не желали, чтобы какие-то пришлые устанавливали у них свою власть, попутно занимаясь «революционными реквизициями», или, говоря проще, самым обычным грабежом. С точки зрения «классового чутья» крестьянских парней, выходцев из нищих нечерноземных губерний, на зажиточном Дону все живущие там казались «буржуями и иксплататорами». Так что грабеж был поголовным.
Местные отвечали пришлым не менее «горячей любовью». А так как верховодили в отрядах самообороны уже частично вернувшиеся с фронта старые вояки, то для матросов, имеющих низкую дисциплину и не имеющих опыта боев на суше, все было «без шансов». В нашей истории часть из этих отрядов стали Первой и Второй красными Конными армиями, часть составили основу сил Краснова и Мамонтова. В этой истории пока еще было неизвестно – что и куда повернется. Но уже была надежда, что все кончится вполне благополучно, и войны брата против брата удастся избежать.
А пока эти отряды, на время забыв вражду между казаками и иногородними, сообща врезали пришлым «братишкам», да так, что в течение недели боев от тысячи с небольшим штыков, добравшихся до Дона, осталось только триста.
На этой почве дисциплина у флотских окончательно упала до нуля, и революционный отряд превратился в самую настоящую банду.
Расстреляв по обвинению в измене единственного среди них офицера – лейтенанта Скаловского, – «братишки» решили вернуться в Севастополь и сорвать зло на тамошних «буржуях», преподав тем «кровавый урок».
Правда, перед этим они еще хотели пристрелить тех «товарищей», что позвали их на Дон. Но те, вовремя почуяв опасность встроенным в пятую точку национальным чувством самосохранения, своевременно слиняли в неизвестном направлении, очевидно решив поискать помощи против Каледина где-то еще.
В это время по Украине уже двигалась бригада Красной гвардии, устанавливая по пути истинную советскую власть и, как снежный ком, обрастая добровольцами. Киев, Винница, Житомир, Одесса. Даже самым большим тугодумам стало понятно, что всем не желающим добровольно подчиниться правительству Сталина в скором времени придет пушистый полярный лис.
Погрузившиеся в эшелон остатки матросского отряда с максимальной скоростью двинулись в сторону Севастополя, останавливаясь в пути только для того, чтобы пограбить местных жителей да набрать самогона и баб.
Но на Чонгаре их ждал облом. Выставленный в самом узком месте перешейка у села Сальково войсковой заслон под командованием полковника Достовалова из состава исламизированной 38-й запасной пехотной бригады, подчинившейся законам самозваного крымско-татарского курултая, потребовал полного разоружения «братишек». В случае отказа дорога на полуостров будет для них закрыта. Ну, а вы бы пустили в свой дом обезумевшую от крови и безнаказанности стаю вооруженных бабуинов, единственным смыслом жизни которых стали грабеж и резня «классовых врагов»?
Вот и крымские татары вполне закономерно опасались нашествия «братишек», хотя их заслон был выставлен как раз не против них, а против группы Османова, сведения о которой уже докатились и до Крыма.
Руководство этого крымско-татарского курултая, объявившего себя Учредительным собранием Крыма и созданного им правительства, названного Директорией (не надо путать с Украинской Директорией), справедливо опасалось, что если отряд майора Османова доберется до Севастополя и построит всех там по ранжиру, то идее крымско-татарской государственности придет полный и окончательный кирдык. Ну, не понимали неразумные, что настоящим «специалистам» их заслон из разжиревших запасников будет всего на один зубок, а вооруженное сопротивление центральным властям закончится тем, что они отправятся туда, куда Макар телят не гонял.
В общем, к тому моменту, как к Новоалексеевке приблизилась группа Османова, «братишки», окопавшиеся в этом многострадальном населенном пункте, резвились уже третий день. Они даже успели совершить набег на Гениченск за выпивкой и бабами. За это время из их состава исчезло еще около сотни человек. У местных появилась надежда, что все рассосется само собой. Но нет, не рассосалось.
Утром 13 ноября по старому стилю спецпоезд Красной гвардии был остановлен на семафоре начальником маленькой станции Рыково, находящейся в тринадцати верстах от Новоалексеевки. Молва о Красной гвардии вообще и об отряде Османова в частности докатилась не только до Симферополя, но и до прочих мест, не всегда обозначенных на генеральной карте бывшей Российской империи. Потому у местных жителей появилась надежда, что, наконец, нашлись люди, которые наведут порядок и прекратят царящую в глубинке вакханалию грабежей и насилия.
Командир приданного майору Османову взвода морской пехоты, сержант контрактной службы, считавшийся старшим поезда, немедленно связался по рации с кавалерийской группой. Ни у кого, даже у бывшего анархиста комиссара Железнякова, не возникло никаких сомнений в том, что банду «братишек» надо, как говорили морпехи с эскадры адмирала Ларионова, «зачищать». По всем людским понятиям Красной гвардии, все творящееся в Новоалексеевке находилось за пределами добра и зла.
После краткого совещания было принято решение прямо в Рыково спустить на землю оба БТРа и выгрузить из вагонов всех оставшихся в эшелоне казаков, для того чтобы, после их объединения с кавгруппой, ударить по засевшей в Новоалексевке банде с двух сторон. Морские пехотинцы под прикрытием пулеметов, расположенных на платформах поезда, должны войти в пристанционный поселок вдоль железной дороги. А казаки и хлопцы Нестора Махно – атаковать при поддержке БТРов вдоль Железнодорожной улицы со стороны шоссе Мелитополь – Чонгар, проходящего в двух верстах от станции.
Главной целью операции должно было стать здание вокзала, в котором и окопалась банда. В случае почти неизбежного вооруженного сопротивления все «братишки» должны быть уничтожены на месте безо всякой жалости. Уж слишком много на них было крови.
– Скажите, Мехмед Ибрагимович, а разве нам не нужны пленные? – спросил у Османова адмирал Пилкин спустя некоторое время после того, как кавгруппа медленной рысью начала движение к тому месту, где на шоссе выходила узкая проселочная дорога. – Например, для того, чтобы выяснить у них обстановку в Крыму.
– Точной обстановки они все равно не знают, – меланхолично ответил Османов, – их не было в Крыму больше месяца, а в общих чертах я и сам могу рассказать вам о ней. В Севастополе и других городах полуострова бардак и безвластие, Советы еще бессильны, структуры Временного правительства, которые подгребла под себя Центральная Рада, тоже ничего не могут, кроме как чесать языками. Каждый делает все, что хочет, и к тому же в Советы под красивыми политическими лозунгами лезет всякая уголовная шушера. В Симферополе, в придачу к этому бардаку, татарские националисты-автономисты пытаются образовать свое «правительство». Собственно говоря, они никого не представляют – кроме самих себя любимых, и силой реальной не располагают. В нашей истории никаких заслонов у въезда в Крым татары не выставляли, а, значит, все кто ни попадя шатались через Перекоп туда-сюда. Вот кого надо брать в плен и допрашивать по полной программе. Ничего, я с ними еще поговорю лично, на их родном языке. Но этим мы займемся чу