– Ты чего?
– Мне амазонку с Ахиллом жалко… Только полюбили друг дружку…
Царскую дочь почему-то смутили слезы персиянки, она вдруг возразила:
– Это Ахилл полюбил, а Пенфесилея неизвестно…
– Нет, полюбила, полюбила!
– Откуда ты знаешь?
– Я чувствую! – упрямо возразила Лейла.
Асиат поняла, что не зря тащит персиянку с собой, из этой упрямицы может что-то получиться. Хотя и не скоро.
Сагир с Асиат все поняли правильно, Антир действительно отправил своих женщин и детей на север, подальше от накатывающегося вала персов. Но до этого произошло еще одно важное событие.
Скифы носили и носили хворост для большого костра. Но это не был еще один костер для совета представителей племен, Антир объявил, что будут приносить жертву Папаю. Главный бог скифов давно ждал жертвенной крови, но они воевали мало, пленных не было, потому и не было жертв.
Старый Бунаг ворчливо оглядывал огромную гору хвороста. Какие жертвы собирается приносить богам Антир? И убить-то некого… То ли бывало при его отце Савлии! Тем более при дальних предках! Жертвенные костры ежедневно заливались кровью пленных, в жертву приносились десятки человек, потому и боги были благосклонны к скифам, никто не рисковал не то что напасть на Скифию, но даже подумать об этом! Наоборот, вся Азия боялась скифов больше огня. Имена Партатуа и Мадия до сих пор приводят в трепет многие народы!
А ныне что? Со всеми дружим, только что не даем нападать на свои земли. Вот и дождались, ойранский царь решил захватить Скифию! Да… Антира пора менять!
Так думал не один Бунаг, хотя тех, кто уважал Антира, много больше. Но время покажет; если царь не сможет одержать верх над врагом, пришедшим на скифские земли, то он должен уйти!
Все свободные скифы собрались вокруг огромной горы хвороста. Стояли, опершись на свои мечи, напряженные, суровые… Из царского шатра вышел Антир, такой же сосредоточенный и собранный. В его руках большой меч, которому приносили жертвы. Убедившись, что его видят и слышат все, Антир медленно подошел к хворосту и торжественно водрузил меч в самую вершину кучи. Остальные с коротким вскриком вскинули свои акинаки вверх, словно приветствуя тот, самый большой и важный.
Для жертвоприношений у скифов есть специальные места, где такие кучи хвороста просто огромны, их год за годом поднимают, добавляя все новые и новые вязанки. Там до меча не дотянешься с земли, приходится подниматься по пологому склону такой кучи, она вся пропитана кровью жертвенных животных и пленников. Но до святилища далеко, и скифам пришлось складывать малый алтарь посреди степи.
Ничего, бог Папай и здесь примет жертву своих детей, ведь она принесена от души!
Кровь сильного, быстрого коня скрепит вязанки хвороста, пропитает их до того времени, когда к ней добавится кровь убитых врагов.
Лица скифов стали суровы, бог должен видеть, что они готовы к бою, должен помочь. Впервые за долгие годы враг пришел на их землю, ныне живущие и не помнили такого, всегда воевали вдали от своих кочевий, а теперь вот такая беда! Мелкие набеги бывали всегда, желающих поживиться немало и среди соседей скифов, и среди них самих, но царь сказал, что на сей раз пришло огромное войско, устоять против которого невозможно. Воины ярились, с криками утверждая, что разобьют любого врага, но Антир был непреклонен: погибнуть, оставив в живых хотя бы одного врага, глупо. Биться до полного истребления нельзя! Самые сильные мужчины здесь с ним, что будет с племенем, если они погибнут? Кто даст новое семя женщинам? Кто защитит их и детей, пока подрастут сыновья?
Как ни ярились скифы, а вынуждены были признать, что царь прав, нельзя победить врага, оставив на поле боя всех мужчин. Правда, кто-то глупо усмехнулся, мол, скифы будут как амазонки, но на него так шикнули, что больше не болтал.
Впервые царь Антир молил бога Папая и богиню Табити не просто о победе над врагом, а о победе малой кровью! Такого скифы тоже не знали. Многие качали головами: ну и времена настали!
Долго горели костры, долго поливали жертвенной кровью большой меч, обещая щедро полить его кровью врагов. Сердце каждого и скифа, и сармата, и будинов с гелонами, оказавшихся рядом, ярилось и сжималось одновременно. Воины не боялись врагов, но душа болела за свою землю, за волю на ней…
А еще незаметно для других царь Антир пообещал Папаю и Табити, что не допустит врага к курганам предков, к большому священному мечу у Каменных могил. Вслух он ничего говорить не стал, у скифов не должна мелькнуть мысль, что враг может зайти в их земли так далеко! Только царь может и должен думать на много дней вперед и предполагать что угодно, даже самое худшее. Должен, потому что должен придумать, как защититься от этого худшего. На то он и царь.
Антир думал, ничего не объясняя своим младшим царям Скопасису и Таксакису. И им ни к чему знать о тайных мыслях Антира. Они появились после того, как Аморг честно рассказал все, что узнал во Фракии. Антир попросил скифа молчать до поры, тот обещал. Аморг не болтун, слово сдержит, но легче от этого на душе у Антира не стало.
По словам скифа, ойранский царь привел столь огромное войско, что оно покрыло всю землю Фракии. Дарию Гистаспу нужна Скифия? Но даже залив ее кровью, самих скифов ойранский царь не сделает рабами! У скифов нет городов, которые они стали бы защищать, скот можно перегнать в другое место, женщин и детей перевезти, что не увезешь, то попросту бросить… Велика важность – что-то пропадет! Осталось бы оружие да кони!
Но так мог думать любой скиф, даже младшие цари. Антир так думать не мог. Он должен придумать, как не дать погибнуть всему племени. Царь рассказал воинам о персах честно, но не все. Нельзя раньше времени пугать людей, пусть пока считают его самого трусом, ничего, придет время, и поймут, что был прав, – вздохнул Антир. Он твердо решил выматывать ойранцев так долго, как будет можно, и вступить в бой, только если другого выхода не останется.
Знать бы Антиру, что так и будет…
Но он не ведал другого – Скопасис знал даже больше самого Антира, но тоже берег своего царя, решив, что вместе с Дайраной и ее амазонками возьмет основную заботу на себя.
Чуть позже втайне от остальных Антир достал связку гадальных прутьев. Эти веточки ивы не раз подсказывали ему, как поступить. Вот и сейчас он сосредоточился, мысленно попросил бога Папая подсказать выход из тяжелого положения и принялся раскладывать прутики.
Никому из непосвященных скифов не известно, что означала та или другая ветка. Только своему наследнику передавал гадальные знания царь. Если случалось так, что наследника не было либо царь умирал неожиданно, то знания передавали жрецы. Антир получил все вовремя от своего отца царя Савлия.
Того называли жестоким, но справедливым. Савлий и впрямь был жесток, обычаи соблюдал строго. Только однажды не смог возразить, когда его брат Анахарсис вдруг решил отправиться в Афины поговорить с умными греками. Савлий ворчал: мол, что, же, у скифов мало умников, чтобы за умом тащиться к грекам? Будь его воля, ни за что не отпустил бы брата. Но их отец царь Гнур расхохотался во все горло:
– Пусть идет, может, сам чему этих греков научит!
Гнур был огромным и грубым, оттого его хохот сотрясал царский шатер сильнее бури. Но не это пугало Савлия. Он точно чувствовал, что из этого путешествия добра не выйдет.
Так и получилось. Самого Анахарсиса греки приняли хорошо, хотя и не сразу. Он явился к местному мудрецу Солону с предложением подружиться. Мудрец, узнав, что дружбу предлагает скиф, которых греки презирали, посмеялся:
– Передайте, что друзей следует искать у себя на родине!
Анахарсиса такие слова нисколько не смутили, он согласно кивнул: Солон прав! Он как раз сейчас на родине, так почему бы ему не завести друга?
Мудрец, пораженный хитрым ответом, пригласил скифа к себе, и они действительно стали друзьями.
Антир вздохнул: разумный дядя пришелся ко двору не всем грекам, но прославился там. Анахарсиса греки почитали одним из семи мудрейших людей в мире, он возглавлял поход мудрецов к богатейшему царю Крезу… Было за что чтить, именно дядя Антира придумал такие полезные вещи, как плуг, якорь, цеплявшийся рожками за дно, и круг, крутив который можно делать ровные и красивые сосуды из глины… Анахарсис придумал еще много чего, и много умных мыслей высказал, за острый язык его и уважали, и побаивались одновременно. Даже знаменитый Эзоп не всегда мог переговорить мудреца.
А чем все закончилось? Вот к чему мудрому Анахарсису было подносить дары греческим богам? Неужели не понимал, что скифы этого не поймут и не простят? Не простил прежде всего собственный брат. Савлий согласился бы с женой-гречанкой, с коверканьем языка, со многими нелестными словами в сторону скифских привычек, но простить измену своим богам?! Нет, этого Савлий брату не простил! Он сам выпустил смертоносную стрелу, увидев чужой обряд, исполняемый мудрецом в священной роще!
Умирая, Анахарсис сказал, что разум сберег его на чужбине, а зависть погубила на родине. Не прав, впервые за многие годы мудрец оказался не прав! Савлий не завидовал Анахарсису, он был другим, для старшего брата больше значило то, что на скифов не смеют нападать враги, что его племя живет спокойно, потому что во главе стоит сильный, воинственный царь. А мудрость? Может быть, у Савлия не хватало ума, чтобы слыть философом, но у него было достаточно разума, чтобы быть хорошим царем! И достаточно, чтобы понять – там, где не справятся сильные воины врага, скифов могут погубить вот такие разъедающие душу чужие вакханалии.
Савлий был прав; пройдет много лет, и именно так, как ржа железо, разъест привычка к роскоши и удобствам скифского царя Скила. Самого царя скифы убьют, но зараза уже пустит корни. Никогда сладость неги не воспитает сильных воинов!
Антир даже головой потряс, чтобы отогнать воспоминания о дяде и отце, ни к чему сейчас думать о них. Веточки ложились рядом одна за другой, рассказывая царю о том, что будет. Не один раз он собирал и снова раскладывал иву, проверяя и перепроверяя себя, свои решения, убеждаясь, что правильно понял волю богов.