– Не бывать этому! Никогда твой никчемный Дарий, только и способный прятаться за спинами воинов, не одолеет скифов! И скифских земель тебе не видать! – Сармат вдруг фыркнул: – Если ты за этим бежала с Асиат, то зря старалась. Интересно, куда ты денешься, когда Дарию свернут шею?
Отпустив волосы женщины, Сагир даже руку отряхнул, как от какой-то заразы. Брезгливо поморщившись, добавил тоном, не оставляющим сомнений:
– И не вздумай сделать что плохое Асиат… или Лейле. Сам шею сверну, не посмотрю, что красивая, поняла?!
Ждать ответа не стал, бесшумно растворился в ночной мгле. А Милида бессильно опустилась на землю, едва не зарыдав в голос. Рушилось все: она не смогла настроить амазонок против скифов, отправила гонца к Дарию, но что-то не похоже, чтобы тот добрался, сами ойранцы едва живыми тащатся по степи… Одна надежда, что Антир уже отступил со своим войском почти в земли сарматов, дальше некуда, бой давать придется. А выстоять против огромной армии Дария невозможно, как ни ослабли персы в походе, но их попросту много. Только что она скажет Великому? Что сидела и ждала? К чему ему такая царица?
Милида злилась на Асиат, на Дайрану и тем более на Лейлу, все же отнявшую у нее Сагира. Где-то в глубине души женщина понимала, что сам Сагир ей не так уж и нужен. Отменный любовник, умеет ласкать, доводя до исступления, заставляя забыть обо всем?.. Даже при одном воспоминании о его горячих наглых руках Милиду обдало волной желания, появись Сагир снова, она забыла бы все его обидные слова и, кажется, попросту разделась, чтобы еще хоть раз почувствовать на своих бедрах его пальцы… Вдова не сразу пришла в себя, была вынуждена подышать полной грудью, но все равно с трудом смогла думать о чем-то другом.
Досадуя на себя, ведь стоит подумать о Сагире, как тело попросту требует его ласк, Милида со злорадством принялась размышлять, что сделает с проклятой Лейлой на глазах у сармата. А потом с ним самим… И снова тело захлестнула волна желания! Нет, она оставит Сагиру жизнь, только жизнь эта будет заключаться лишь в ожидании ночи с ней и горячих ласк до утра. А… а если он не захочет, вот тогда сармата ждет страшная и мучительная смерть!
Лето выдалось небывало жарким, так говорили все. С раннего утра до позднего вечера невыносимо пекло солнце, в небе ни облачка, даже легкий ветерок не шевелил высохшие травы… Жарко, душно, так и хотелось спрятаться в тень. Но позволить это себе Лейла не могла, она метала и метала стрелы в дальнюю цель. Глаза застилал пот, щипал их, девушка смахивала соленые капли рукавом и снова поднимала тяжелое налучье. Она уже уверенно попадала в цель с достаточно большого расстояния, но пускать стрелы без остановки одну за другой или натянуть самой тетиву на налучье, приводя лук в боевое состояние, никак не могла.
Однажды Вордер, смеясь, принялся рассказывать ей, как три сына Геракла – основатели их родов – тоже пытались по просьбе матери – женщины-змеи – натянуть лук отца. Старшему, Агафирсу, сорвавшаяся тетива попала по зубам, выбив передний. Второму, Гелону, поранила ногу. И только младший, Скиф, сумел натянуть тугую тетиву на налучье. Именно он забрал лук Геракла и стал лучшим охотником!
– Какую часть тела стараешься повредить ты?
– Я стараюсь справиться! – возмутилась Лейла. Амазонки многозначительно переглянулись между собой. Совсем недавно персиянка и помыслить не могла хоть шепотом возразить мужчине, а сейчас открыто возмущается несправедливой насмешке. Иногда Вордер нарочно поддевал Лейлу, чтобы вызвать ее возмущение, пусть учится защищать себя!
Снова и снова до боли в руках тянула тугую тетиву от одного крюка налучья до другого персиянка. Ее руки с каждым днем становились все сильнее, ноги тоже.
Понаблюдав за подругой, Асиат вдруг озорно поинтересовалась:
– Лейла, тебе нравятся мои сережки с осликами?
– Очень! – восхищенно заблестела глазами Лейла. Она приметила необычные серьги еще в Истрии и время от времени даже подходила к амазонке, чтобы потрогать дразнящихся осликов.
– При всех обещаю: как только сможешь натянуть тетиву на налучье – подарю тебе эти серьги!
Лейла ахнула, а Залина осторожно поинтересовалась у подруги:
– Асиат, тебе же их Аморг подарил?
Та презрительно пожала плечами:
– Где теперь этот Аморг? Он же с Милидой! Вот пусть ей и дарит безделки!
На следующее утро Залина с грустью заметила, что сережек в ушах Асиат уже нет. Натянуть лук Лейла все еще не могла, значит, царская дочь просто сняла серьги и спрятала? Хорошо, что Милида находилась от великанши далеко, не то несдобровать бы ей!
Но, немного поразмыслив, Залина пришла к другому выводу: виновата не Милида, а Аморг! Мало ли кто станет предлагать себя? Если мужчина любит амазонку, то не должен поддаваться никаким приставаниям. Иначе он попросту недостоин такой девушки, как Асиат!
Решив так, Залина даже чуть расстроилась. Во-первых, хорошо видно, что Асиат любит скифа, а во-вторых, если уж Аморг такой, то чего же ждать от остальных?! Конечно, за Вордера можно не переживать… Но тут Залина вспомнила, что на разговорчивого скифа в последнее время тоже слишком многие пялятся! Да, когда он рассказывает свои истории, его глаза блестят, как крупные звезды в ночи, и у амазонок, увлеченных чудесными рассказами, начинают блестеть в ответ! Залина забеспокоилась – от интереса до увлечения совсем недалеко.
Она тут же стала припоминать, смотрит ли на кого-нибудь сам Вордер. Получалось, что только на Лейлу, да и то по-дружески. Немного успокоившись, амазонка решила все же быть внимательней к своему дорогому, не ровен час и его душу смутит какая-нибудь быстроглазая!..
Получилось, что война войной, а сердцу не прикажешь. Между налетами на ойранское войско девичьи сердца трепетали, обливались кровью или просто сладко замирали в предвкушении счастья, как и в любое другое время.
Если в степи было пекло и не хватало воды, то здесь жара та же, а воды с избытком. Только вода хлюпала под ногами, и над ней немыслимое количество мошкары, комаров и другой гадости. Москиты лезли в носы, глаза и уши людям и животным, больно кусали, не давая покоя ни днем ни ночью. Воду, которая под ногами, пить нельзя, она грязная и, даже будучи процеженной через ткань, страшно воняла, кто напился, маялись животами.
Усталые ноги который день месили вонючую жижу, всадники не могли сесть на лошадей, кони вязли в болоте. Повозки приходилось и вовсе тащить едва не на себе. Проклятое место! – ворчали воины.
Барт чувствовал, что у него все сильнее кружится голова. Это не от голода или жары, военачальника с утра трясло в лихорадке. Сначала желтыми стали глаза, потом и все лицо. Только огромным усилием воли Барт заставлял себя оставаться в седле, умоляя коня выдержать, потому как сам идти уже не сможет. Но и коню не легче, тоже едва тащится. Вдруг совсем рядом с копытом в мутной воде что-то метнулось в сторону, от неожиданности лошадь шарахнулась. Будь всадник в сознании, он смог бы удержать животное, но военачальник бессильно навалился на конскую шею, уже не видя ничего вокруг. А от резкого движения вообще вывалился в болотную жижу!
Почувствовав значительное послабление, конь Барта, ходивший под ним всего второй день после гибели предыдущего, рванул вперед. Проходивший мимо воин, сам бледный как чистое полотно, равнодушно покосился на валявшегося в жиже лицом вниз Барта и пошел дальше. Одежда военачальника слишком грязна, чтобы понять, кто это упал, потому воин не стал поднимать человека, свалившегося с лошади. Самому бы удержаться…
К Гобрию пришел Видарна, вид у бессмертного крайне озабоченный.
– У меня многих воинов трясет лихорадка. Это от воды?
Советник вздохнул:
– Это от мошкары. Как бы царя не укусил такой москит…
– Тебе не кажется, что скиф нас обманул?
Видарна высказал то, что беспокоило самого Гобрия уже который день. Как мог царь скифов отправить своих женщин и детей в такое место? Это равносильно их гибели, если даже крепкие воины не выдерживают.
Велел привести скифа. Палака и самого трясла лихорадка, горел огнем, хотя был бледен, как снег, пот ручьем струился по впалым, из-за шрамов неровно заросшим щетиной щекам.
– Где же обоз скифов? Неужели Иданфирс отправил своих жен в такое болото?
Палак бессильно покачал головой:
– У Антира нет жены, умерла недавно… А дочь с амазонками…
– Где обоз?! – не выдержал вежливого обращения с пленником Видарна.
– Там… чуть дальше… еще день пути… На островах…
Очень хотелось верить, что это так, но посланные вперед воины никаких островов не нашли. А положение становилось все хуже. Немало людей погибло от укусов змей, десятки лошадей пали из-за них же. С десяток утонуло, завязнув в болоте. Взбесившихся из-за проклятых насекомых просто не считали.
Ни воды, ни выхода… Конечно, здесь водилось множество птицы и рыбы, ее ловили едва ли не руками, но радости такое изобилие не приносило. От москитов не было покоя ни днем ни ночью. Несколько рабов не переставая обмахивали царя царей опахалами, стараясь, чтобы на Дария не села ни одна мошка. Рабы хорошо понимали, какая страшная смерть ждет всех их, если у царя будет хоть один укус!
Утром Гобрий снова велел привести Палака. Тот едва держался на ногах и дрожал, как осиновый лист на ветру. Но царскому советнику не до жалости к больному, вперился взглядом, выворачивая наизнанку:
– Где обоз?! Какие острова, если впереди только болота?! Как мог обоз пройти по этим болотам?!
Палак слабо улыбнулся:
– Обоз? Обоз далеко-о… Отсюда далеко! А болота… – он с трудом обвел подле себя взглядом, – они вокруг. Вы погибнете в болотах!
– Ты! – Гобрий в бешенстве схватил скифа за рубаху, рывком поднял до уровня своих глаз. – Ты сдохнешь, как собака! Я прикажу содрать с тебя кожу полосами! Живьем зажарить на огне!
Советник рычал, от ярости брызгая слюной, но все бесполезно. Палак и без его жестокостей умирал от лихорадки. Глаза гелона закатились, а лицо совсем побелело.