чушь, но меня-то на это не купишь, дудки. Пусть они остаются с этой своей честью, самопожертвованием и овцами, если так хотят. А я не хочу. Ни за что.
Я современная девчонка и не намерена ждать того дня, когда мне можно будет покинуть Камелот. Дам деру. Исчезну. Наш город даже захолустьем не назовешь. Сюда ничего не доходит, вообще ничего. Да еще эти местные ограничения. Можно подумать, что мы живем еще в эпоху до космических полетов. Как будто до Дуврского порта не рукой подать, пусть на телеге это и занимает почти целый день пути. Да перед кем они притворяются? Телега... Смех один.
Среди моих ровесников никто не хочет торчать здесь. По крайней мере никто из моих друзей.
Элизабет и Сюзанна уже сдали экзамены на допуск в космическую торговлю. Я на год моложе, поэтому должна ждать, когда мне исполнится восемнадцать лет. Словно это что-то изменит.
Роберт Редсон уже сбежал, а он мой ровесник. Точно не знаю, как ему это удалось, но скучаю я по нему жутко. Хотя ничего такого между нами не было. Да и не могло быть.
В один прекрасный день Робби уехал в порт и больше не вернулся. Он ни разу не написал мне и не рассказал, что же произошло, но я знала, как ненавидел он это место, а еще знала, что мистер Пенни очень хорошо к нему относился. Говорил, что такой смышленый парнишка, как Робби, без труда найдет место космолетчика и начнет новую жизнь в бескрайней вселенной, открывающейся за пределами нашей дыры. До чего ж мы с Робби любили бывать вместе в порту и мечтать о том дне, когда все связанное с Камелотом останется позади.
Если бы наши родители узнали, как часто мы туда выбираемся поглазеть на прибывающие торговые суда, они бы нас убили. К счастью, мистер Пенни полагает, что нам будет только на пользу узнать побольше о цивилизованной вселенной, и частенько приглашает нас к себе в свою смену. Думаю, мистер Пенни едва ли не единственный взрослый, который еще не забыл, каково это — быть молодым.
Во всяком случае, если мои предки уверены, что после совершеннолетия я останусь здесь, их ждет большой сюрприз. Больше всего меня бесит, что они меня к этому принуждают.
— Но со всей планеты приглашены девушки твоего возраста, — возразила мать.
Ну да, конечно. Только вся планета — это дюжина деревень, три городишка и разбросанные повсюду фермы. Хорошо еще, что я не живу на ферме. Хуже ничего не придумаешь! А вообще мой отец — серебряных дел мастер нашего города, а мама делает для него эскизы.
На самом деле и живем-то мы неплохо. У нас двухэтажный дом с черепичной крышей и каменным полом, а на столе в гостиной даже лежит ковер, привезенный откуда-то из большого мира. У меня восемь платьев: пять будничных, два воскресных и одно для праздников, из синего бархата, расшитое розами по вырезу и рукавам. Ни одна из девчонок в моем классе не может похвастаться ни такой одеждой, ни таким домом, ни всем остальным.
— Да тебе вообще не на что жаловаться, — сказала Элизабет, когда мы с ней обсуждали, как будем проходить тест. — Тебе ведь не приходится каждый день чистить курятник или каждый божий день есть одну капусту, хлеб и яйца.
Бесс слишком уж превозносит мою семью. По-моему, это оттого, что она неровно дышала к моему брату Эндрю и думала, что у них с ним все серьезно. А он потом оставил ее и обручился с Энни Карпентер. Но мне кажется, что она встречалась с Эндрю только из-за того, что ей больно уж хотелось жить в нашем нарядном добротном доме, есть с серебряных тарелок и носить красивую одежду. Но сам Эндрю ей никогда по-настоящему не нравился. Она и со мной-то подружилась, чтобы почаще видеться с ним. Но по крайней мере я смогла убедить ее пройти тест на космического негоцианта[9] и улететь в большой мир (подальше от моего брата).
Так вот, объявили о празднестве, где должны будут избрать Королеву Любви и Красоты, и поэтому все юные девы (ненавижу, что нас всегда называют девами, а если я не дева, кому какое дело и что из того?) не старше двадцати лет приглашаются на турнир, где они должны будут восседать на помосте и всякое такое.
Вот дурость-то. Я бы не пошла. И кому охота становиться этой самой Королевой Любви и Красоты? Как будто это что-то значит. Просто для наших родителей это еще одна возможность заставить нас поверить в эту странную фантазию под названием Камелот, которую они творили в поте лица своего.
Я бы действительно не пошла. Но мама сказала, что мне сошьют новое платье, какое только захочу. А еще говорят, что там будет сэр Кендрик и что именно он выберет Королеву.
Вы, наверное, думаете, что горстка любителей сельских идиллий, вроде тех идиотов, что около века назад основали Камелот, обошлись без психотроники? По большому счету, так и есть. Но сэр Кендрик — это, знаете ли, сэр Кендрик. Марк XXIV Боло — единственное, что соединяет вымышленный мир Камелота и всю остальную живую, реальную, высокоразвитую вселенную.
Я никогда не видела сэра Кендрика, только рассказы о нем слышала. Но я бы хотела своими глазами увидеть единственный образчик высоких технологий в этой нашей «давайте жить как в сказке». Можно было бы соблазниться уже одной этой возможностью.
А ведь будет еще и платье.
Я прочитала приглашение, сидя в мануфактурной лавке. Там было ещё по меньшей мере пять девчонок, все со своими мамашами и сестрами. Все они хихикали и сплетничали. Вот она, камелотская ярмарка невест. Они с таким энтузиазмом предаются этим детским играм в надежде удачно выйти замуж и принести побольше денег в семью; какие они все убогие, подумала я.
К тому же из этих пяти только одну можно было назвать действительно хорошенькой. У Джоан Талмэдж слишком длинный нос и полное отсутствие подбородка, Мэри Фезердаун просто жирная, а у Кэтрин Холлис нечистая кожа. Сюзан Талмэдж еще можно счесть миловидной, но сама по себе она полный ноль. Нет, здесь мне никто не составит конкуренции. Можно спокойно забыть об этих неудачницах и заняться изучением того, что написано в приглашении.
Слова были изящно выведены рукой сестры Бриджет, четыре года тщетно бившейся над моим чистописанием. Приглашение было украшено цветным бордюром с орнаментом из единорогов, золотых корон и серебряных шпор. Полагаю, в честь нашего единственного рыцаря.
«Всех Юных и Прекрасных Дев», — начиналось приглашение. Терпеть не могу этот высокопарный слог. Мистер Пенни говорит, что из всех торговых портов во всем секторе только в Камелоте еще так выражаются.
«Всех Юных и Прекрасных Дев благородные защитники Камелота просят почтить своим присутствием турнир в Пятнадцатый день Мая, в надежде избрать одну из их Достойного собрания Королевой Любви и Красоты, которая будет править нашими бедными сердцами и стремлениями и вдохновлять нас на великие свершения в их благосклонных глазах».
Я дважды перечитала всю эту галиматью. И чем же будет заниматься эта самая Королева Любви и Красоты? Вдохновлять на великие свершения? Кого? Есть только один настоящий рыцарь — защитник Камелота, и тот совершенно бесчувственный к женским чарам.
Остальные — всего лишь мальчишки с претензиями или же те, кто не смог пройти тест на космического негоцианта и теперь вынужден заниматься хоть чем-то, чтобы не свихнуться. Вот они и тешатся этими рыцарскими забавами, прекрасно зная, что сэр Кендрик всегда прикроет в случае опасности. Если только это когда-нибудь понадобится, в чем я лично сильно сомневаюсь.
— О, вот эта желтая такая красивая, — с придыханием произнесла Сюзан Талмэдж. — А ты как думаешь, Абигайль?
Услышав свое имя, я обернулась. Сюзан Талмэдж — дура набитая. Ненавижу желтый. Да еще ткань, которую она держала, растянув на ладонях, была неровно окрашена и какого-то тошнотного оттенка, напоминая сходящий синяк.
— Ну не знаю, Сюзан, — сказала я, пытаясь держаться доброжелательно, хоть она этого и не заслуживала.— Честно говоря, мне кажется, тебе бы больше пошел розовый.
Я сказала правду, я вовсе не пыталась уменьшить шансы соперницы. То есть они, конечно, все равно мне не соперницы. Но я вовсе не хочу оказаться на помосте единственной, выглядя лишь немного привлекательнее, чем обычно.
— Но розовый выбрала Мэри, — вяло запротестовала Сюзан.
— Тогда, может, возьмешь одну из этих, с рисунком? — предложила я.— Например, вот эту, с цветочными орнаментами, здесь много розового. Можно добавить и желтый, если тебе так хочется. Будет смотреться намного лучше.
— Спасибо тебе.— Сюзан заметно повеселела. Как будто ей самой не могло прийти в голову спросить один из образцов, что были перед самым ее носом.
— А какой цвет выбрала ты, Абигайль? — обратилась ко мне Кэтрин.
— Ах, я еще не решила, — ответила я. Но на этот раз солгала. Я нашла как раз такую ткань, какую хотела, но вовсе не собиралась сообщать об этом Кэтрин. — А ты?
— О, я думаю, газ, — ответила она, — белый поверх розового. Это так женственно.
Они продолжили чирикать про рисунки и материи, и моя мама была поглощена этим не меньше, а я вытащила грифельную доску и приступила к домашнему заданию. Не то чтобы меня так уж волновали уроки, но все лучше, чем болтать с этими курицами.
Пока они выбирали себе ткань и до того самого момента, как направились к выходу, я не обращала на них ни малейшего внимания. Я и так вела себя наилучшим образом, меня не в чем упрекнуть. Когда все вышли, я показала матери винно-красную парчу, которую себе присмотрела.
— Да нет, она чересчур темная и тяжеловесная для такого повода, — не согласилась мама. — Лучше бы что-то в пастельных тонах или белое. Ты же молоденькая девочка и одета должна быть соответственно.
Я взвыла:
— Но в этих блеклых тонах я выгляжу просто отвратительно. И ты сама знаешь, как мне идет красный. Особенно такой темный. Если хочешь, нижнее платье можно сделать белым, даже добавить серебра. Ну как, на твой вкус, это будет достаточно девичий наряд?
Матери нечего было возразить. Мне действительно очень идут глубокие оттенки драгоценных камней, во всех остальных цветах я напоминаю труп. Это ее вина, потому что я унаследовала ее цвет кожи и волос, и маме это прекрасно известно. Я ни разу не видела, чтобы сама она надевала что-нибудь нежно-голубое или в близкой гамме. К нашей голубовато-белой коже и черным волосам это совсем не подходит.