– Пошли! – Грубый голос Виктора вернул меня в реальность. – Иди за мной!
Только в этот момент я поняла, что можно позвать на помощь. Но я находилась в саду Виктора, и рядом никого не было. Похоже, ночь была поздней. Прежде чем я успела задуматься, Виктор потянул меня в гараж. Там он развязал меня и захлопнул за мной дверь. Я поняла, что мы находимся прямо над нашей камерой. Стало ясно, насколько хорошо все замаскировано. Виктор толкнул меня на тот же грязный матрас, где насиловал меня в первую ночь. Сам он сел рядом со мной, протянул руку и провел ею по моим волосам.
– Тебе нужно помыться, – сказал он. – Вы с Леной грязные, как сучки. Раздевайся, будем трахаться.
Я разделась, он заставил меня лечь и использовал меня, как обычно. Кончив, он снова отправил меня в отвратительную, вонючую, тесную камеру.
Недели через две Виктор принес нам две большие канистры воды, и мы наконец-то смогли помыться по-настоящему. Из-за недоедания мои некогда длинные и густые волосы посеклись и стали выпадать. Я попросила Лену отрезать их нашим маленьким ножом. Когда мы помылись, наш мучитель выдал каждой по паре простых хлопковых трусиков, розовые футболки и домашние шорты. А еще он забрал грязное постельное белье и дал нам чистое.
Прошло еще несколько месяцев. Дни слились в одну сплошную череду. Наша жизнь стала монотонной и бесцветной. По вечерам Виктор приносил еду – обычно тушенку и макароны. Потом он давал нам воду, насиловал кого-то из нас и исчезал. Он почти не разговаривал. Когда мы задавали вопросы, он чаще всего не отвечал. Когда мы пытались молить о милосердии, он никак не показывал, что наши мольбы хоть как-то на него действуют. Но если мы просили что-то нам принести, он порой прислушивался к нашим просьбам. Только нужно было просить правильно – и правильно оценивать его настроение. Однажды мы попросили принести нам радио. Через несколько дней Виктор появился с кассетным магнитофоном с радиоприемником. Но поймать радиосигнал в шести метрах под землей было нелегко. Мы несколько часов искали место, куда поставить приемник. Наконец нам удалось поймать две станции. Возможность слышать человеческие голоса и музыку стала настоящим чудом. Эти звуки соединяли нас с жизнью на земле. Они воскрешали нас, когда мы совсем падали духом. Со временем Виктор принес нам и другие вещи: щетку для волос, маленькое зеркало, будильник и кое-какие кухонные принадлежности. Развлекались мы игрой в карты и раскладыванием пасьянсов.
Первый наш Новый год под землей прошел мрачно. 31 декабря Виктор швырнул нам килограмм шоколадных конфет и пропал на несколько дней. У нас не было никакой еды, кроме этих конфет, и это было ужасно. Стоило мне взять конфету в рот, как меня мгновенно начинало тошнить. В Новый год меня охватила ужасная тоска. Мне безумно хотелось оказаться в кругу семьи. Душевная боль была нестерпимой. Я винила себя за страдания, причиненные матери, и от этого мне становилось еще хуже. С поразительной отчетливостью вспоминала прошлое. Когда я погружалась в воспоминания, мне казалось, что я смотрю кино – и одновременно играю главную роль. Весь день я мысленно разыгрывала сцены из прошлой жизни, вспоминала диалоги и сюжеты; порой несколько раз вспоминала одно и то же, а иногда перескакивала в другое время и место. Казалось, что жизнь, которую я вела до похищения, бесследно исчезла, но мне каким-то необъяснимым образом удалось выжить. Теперь мне остались лишь воспоминания, некий фильм, который можно прокручивать в голове, сосредотачиваясь на разных мелочах. Мельчайшие детали прошлого стали настоящим сокровищем. Я нежно лелеяла свои воспоминания, словно дороже их у меня ничего не было. Даже то, что когда-то казалось скучным и раздражающим (например, школа), стало частью бесценной коллекции. Я часто часами вспоминала школу, тосковала по своей парте, где я сидела в окружении одноклассников. Каким дорогим для меня стало воспоминание о спокойном, тихом голосе учительницы географии, рассказывавшей о нашей земле и климате! Когда-то я считала математику жуткой пыткой, теперь же я буквально мечтала о возможности выйти к доске и решить уравнение.
Через пять месяцев нашего заключения, 19 февраля, Лене исполнилось семнадцать. Праздновать день рождения в шести метрах под землей, ощущая полную безнадежность и апатию, было невозможно. Дни рождения и Новый год будили воспоминания о праздниках прошлого, в окружении родных и друзей. Когда-то эти дни знаменовали собой новые шаги к будущему. Теперь у нас будущего не было. Попытки отпраздновать что-то становились болезненными и гротескными напоминаниями о жизни и возможностях, которых нас лишили. В те холодные месяцы, когда маньяк насиловал нас практически каждый день, я думала, что хуже быть уже не может. В марте я поняла, что ошибалась. Жизнь могла быть не просто хуже – намного хуже. В марте Лена впервые поняла, что беременна. Невозможно даже представить, какой ужас нас охватил. Поначалу мы надеялись, что беременность Лены смягчит Виктора и, может быть, даже изменит его отношение к нам. Сказав Виктору о том, что Лена носит под сердцем его ребенка, мы надеялись, что он очнется, поймет, что поступает безумно и неправильно. Одно дело – заставить двух чужих людей жить в нечеловеческих условиях. Но мы и представить не могли, что этот безумец обречет на ту же жуткую судьбу собственное дитя.
Когда мы сообщили Виктору, что Лена беременна, он никак не проявил своих чувств. Выслушал нас он совершенно спокойно. Не знаю, чего мы ждали, но такое безразличие повергло нас обеих в панику. От страха мы зарыдали, стали умолять отпустить нас, но Виктор лишь улыбнулся и сказал то же самое, что уже говорил много раз:
– Когда-нибудь…
Он ушел, оставив нас в полном ужасе. Мы не знали, что нас ждет. Лене придется рожать без помощи акушеров, в самых нечеловеческих условиях. Живот Лены рос, порой ее мучили страшные боли, у нее кружилась голова, ее тошнило. Состояние усугублялось недоеданием. Во время беременности она заболела, у нее поднялась температура. Как-то вечером, когда она мучилась от сильных болей, появился Виктор. Мы сразу же поняли, что он мертвецки пьян. Сунув голову в люк, он велел Лене подняться в зеленую комнату.
– Я не могу, – пробормотала она. – Я больна.
Эти слова привели нашего мучителя в ярость. Он начал орать на нее. Лена скорчилась от боли. Она даже двигаться не могла. Я неохотно вызвалась пойти вместо нее.
– Не смейте спорить с моими решениями! – заорал Виктор.
Люк с грохотом захлопнулся, и он исчез.
Но скоро он вернулся. Открыв люк, Виктор распылил какой-то газ и тотчас захлопнул крышку. Мы мгновенно ослепли. Дышать стало невозможно. Я инстинктивно рухнула вниз ничком, понимая, что на уровне пола дышать будет легче. Виктор использовал слезоточивый газ. С того дня он стал постоянно наказывать нас за непослушание таким жутким образом.
Через семь месяцев настал апрель. Сошел последний снег. Виктор снова позволил мне выбраться наружу и подышать свежим воздухом. Выбравшись в сад, я окаменела от изумления. Впервые с момента похищения я видела дневной свет. Чувственные впечатления обрушились на меня со всей силой. Стоя перед гаражом, я наслаждалась солнечным светом, любовалась молоденькой травкой, пробившейся из-под земли. Мне удалось оглядеться, рассмотреть сад и дом Виктора. Примерно в двадцати метрах от гаража я увидела изгородь с колючей проволокой, а за ней соседский двор. Справа виднелись старые сараи, а слева – высокий деревянный забор с воротами. Теми самыми, перед которыми мы остановились в ту жуткую ночь. Виктор крепко держал меня за руку, но он мог не беспокоиться. От голода и недостатка кислорода я совершенно ослабела. У меня кружилась голова. Я и подумать не могла о том, чтобы бежать или позвать на помощь.
Стать психопатом
Карстэн Графф
Я провел в Рязани две недели, и мне стало ясно, что беседы через переводчика имеют свою оборотную сторону. Катя стала моим другом. Я мог разговаривать с ней на любую тему. Но когда мы начинали обсуждать самые болезненные стороны ее прошлого, я чувствовал, что Ольга, наша переводчица, пугается. Иногда я понимал, что она неверно формулирует мои вопросы, а некоторые ответы в ее переводе явно звучали не так, как сказала бы Катя. Чтобы избежать этого, я начал задавать свои вопросы по электронной почте. Катя могла переводить их с помощью интернета, писать ответы, точно так же переводить их на английский и отправлять мне. Так мне не приходилось зависеть от чужих эмоциональных границ – оставались только мы вдвоем. Однако мне хотелось узнать Катю получше, провести с ней какое-то время. Поэтому мы продолжали встречаться лично и пользоваться услугами Ольги, ведя разговор на более спокойные темы.
– Я иногда думаю, как человек мог сделать то, что сделал Виктор, – однажды сказала Катя. – Как можно похитить обычных девочек и не испытывать ни малейшего раскаяния за свою дьявольскую жестокость по отношению к ним? Как мужчина может зачать ребенка – а когда тот родится, не испытывать никаких чувств?
– В суде Виктор рассказывал обо всем так, словно не сделал ничего особенного, – ответил я. – Он даже подчеркивал, что баловал вас с Леной подарками, фруктами и сладостями. Вы никогда не думали, что он был убежден в нормальности и даже правильности своих поступков?
– Думали, – кивнула Катя. – Но я не понимаю, как он мог так считать.
– Когда африканцев привезли в Америку в качестве рабов, со многими обращались так же бесчувственно, как поступил Виктор с вами. В те дни большинство белых считало чернокожих животными. То же самое произошло с евреями во время правления Гитлера в Германии. Уверен, что Виктор вполне мог бы работать в концлагере, полностью дистанцируясь от боли, которую он причинял другим людям.
– Но как он стал таким человеком? Может быть, с ним что-то случилось?
– У большинства маньяков есть свои ужасные истории. Чтобы справиться с ними, они учатся абстрагироваться от реальности и жить в собственном мире.