У меня истекала виза, и мне нужно было уезжать. В день отъезда Катя с мужем проводили меня на вокзал. На платформе Денис дружески пожал мне руку, а Катя сердечно обняла. Ольги с нами не было. Мне было очень приятно побыть наедине с Катей и Денисом. За такое короткое время я успел сблизиться с ними. Поначалу написание истории Кати было для меня всего лишь работой. Но она отнеслась ко мне с таким доверием, что это стало настоящей миссией.
В последующие месяцы я много путешествовал, но почти каждый день писал Кате. Ежедневно я получал новую информацию и детали ее истории. Одновременно я продолжал собирать сведения о Викторе. В течение двух месяцев я каждый день по 10–12 часов пытался ставить себя на Катино место. Я пытался понять ее боль, страх, страдания, логику и точку зрения. Но в процессе я начал лучше понимать также мышление и мотивы преступника. Чтобы больше узнать о Викторе, я прочитал на русских сайтах несколько интервью с ним. Он постоянно утверждал, что построил бетонный подвал для хранения овощей. Когда журналисты спрашивали, почему он поставил там мебель, ведро-туалет и кровать, он отвечал, что мать не хотела, чтобы он приводил женщин домой. Поэтому он якобы приглашал их в подвал, чтобы мать ничего не знала. Но он не мог объяснить, зачем так тщательно замаскировал вход в подвал. Про Катю и Лену он тоже говорил странно. По его словам, он им помог, дал им кров и заботился о них. Он не проявлял ни раскаяния, ни стыда. В одном из интервью он даже похвалялся своими способностями любовника – он не только защищал и баловал девушек, но еще и открыл им радости секса!
Если я хотел понять Виктора, то не мог обойтись одной лишь публичной версией его истории. И тогда я решил узнать, где он отбывает наказание. Возможно, мне удастся посетить его в тюрьме и взять у него интервью. Вряд ли он много мне расскажет, но я хотя бы получу представление о том, что он за человек. Прежде чем приняться за розыски Виктора, я написал Кате и спросил, как она отнесется к нашей с ним встрече.
– Я была бы рада, если бы вы смогли встретиться и поговорить с ним, – ответила она. – Вам будет проще понять его и написать его историю.
– А вы не хотели бы с ним встретиться?
– Карстэн, одна лишь мысль о том, что я могу оказаться рядом с этим безумцем, приводит меня в ужас. Я не смогу этого сделать. Но если вы сможете его найти, то сумеете передать ему мои слова.
– Что я должен сказать ему?
– Я бы очень хотела, чтобы он понял: ему не удалось раздавить ни Лену, ни меня. Мы обе стали любящими матерями, мы умеем заботиться о других людях и уважать их. Виктор пытался растоптать достоинство двух невинных девушек, но уничтожил лишь самого себя и оказался в тюрьме.
Я пытался разыскать Виктора через полицию, журналистов и чиновников. Но вскоре мне стало ясно, что российская тюремная система страшно забюрократизирована. Я посылал множество писем и запросов, но почти не получал ответов. Два месяца я пытался связаться с Виктором, но так ничего и не добился. Я не узнал даже, в какой тюрьме он отбывает наказание. Если я собирался написать портрет Виктора, то делать это пришлось бы не в личном общении. И тогда я начал анализировать данные полиции, рассказы Кати и статьи журналистов. Кроме того, у меня были судебные и следственные документы и список конфискованных у него вещей. С помощью всего этого мне предстояло понять его логику и мотивы и проникнуть в его душу. Приходилось полагаться исключительно на предположения. Впрочем, Виктор был настоящим лжецом, и мне никогда было бы не написать его подлинную историю, опираясь исключительно на его интервью. Мне пришлось создавать предполагаемую биографию насильника, которая могла оказаться более достоверной, чем то, что хотел рассказать о себе Виктор.
Изучая собранные материалы, я поразился тому, что в доме Виктора была обнаружена знаменитая книга «Камасутра», древнеиндийский текст о сексуальности, эротике и эмоциональном удовлетворении. В ней рассказывается о том, как сделать свою жизнь счастливой путем понимания истинной природы любви и секса. Опираясь на свои знания «Камасутры» и имеющуюся у меня информацию о Викторе, я понял, что на земле нет человека, который более извращенно воспринял бы истинный смысл этой книги. Я не мог понять, зачем ему «Камасутра». Когда я спросил об этом Катю, она ответила, что Виктор любил эту книгу. Иногда он показывал девушкам рисунки определенных сексуальных позиций и требовал, чтобы они их изучили. Когда я увидел эти изображения, то сразу понял, что они сделаны на основе иллюстраций «Камасутры». Следователи никогда не задавали Виктору вопросов об этой книге. Но когда я сел и прочел ее, мое представление о нем прояснилось. Читая эту книгу, я понял нечто такое, что ускользнуло от следователей, журналистов и даже от жертв его преступления. В «Камасутре» я нашел древний текст, отражавший искаженное представление о гендерных ролях, браке и проституции. Несколько фрагментов идеально оправдывали преступление Виктора и объясняли его представление о женщинах.
Несколько недель я посвятил тому, чтобы глубже проникнуть в душу Виктора. Я каждый день перечитывал свои заметки о нем, пытаясь почувствовать его одиночество и страх перед женщинами. Иногда я сидел в кафе или парке и смотрел на девушек глазами мужчины, который отчаянно желал владеть одной из них. Каково это – быть таким мужчиной? Каково быть одержимым женщинами, зная, что ни одна из них никогда не захочет быть с тобой? Что должен был переживать этот человек, чтобы придумать такой чудовищный план избавления от изоляции и одиночества? Что творилось в голове мужчины, готового растоптать жизни двух юных девушек ради того, чтобы удовлетворить собственные сексуальные потребности?
В те дни я приехал навестить бывшую жену и детей в датской глубинке. Вечером, когда все уснули, я сидел на кухне и читал. Прямо перед дверью на коврике спали две маленькие собаки. В доме царила полная тишина. Неожиданно я испытал странное ощущение. Мне показалось, что у меня возникла таинственная связь с Виктором. Если я хотел написать эту историю с его точки зрения, то сейчас для этого было самое время! Я судорожно нащупал свой ноутбук, открыл его и быстро написал пару предложений. Не успел я начать работать, как собаки проснулись и залаяли. Их поведение меня изумило. Но стоило мне перестать писать, как собаки улеглись на коврик и снова заснули. Прошло несколько минут, и я вновь принялся за работу. Собаки опять проснулись и залаяли. Почувствовали ли они зловещую ауру жизни Виктора или проснулись сами по себе, я не знаю. Но как только я принимался за его историю, они начинали лаять. Чем глубже я погружался в его мир, тем агрессивнее они становились. В конце концов на кухню пришла моя бывшая жена, разбуженная их лаем. Я предпочел не объяснять ей свою теорию, а просто сказал, что не знаю, что происходит. Жена пожала плечами и ушла, забрав собак к себе в спальню.
Камасутра насильника
Виктор Мохов
Я родился в городе Скопине 22 июня 1950 года. В этот день в 1941 году началась война между Советским Союзом и нацистской Германией. Думаю, это не простое совпадение. Я считаю это знаком свыше. Судьба мужчины, который силой завоевывает объекты своих фантазий, была предопределена в день моего рождения. Впрочем, в детстве моя жизнь была более скромной. Я был тихим ребенком и мирился с обстоятельствами своей жизни. Моя мать всегда обладала сильным характером. До выхода на пенсию она работала секретаршей начальника жилотдела и занималась расселением и предоставлением жилья. Многие жители города отлично понимали ее высокое положение. Все знали, что она человек жесткий и решительный. К ней часто обращались за советами по жилищным вопросам. Отец был высоким и сильным мужчиной. Работал он на заводе. Как и я, он долго жил со своей матерью и переехал от нее, только когда женился. У отца был скандальный характер, а еще он любил выпить – проще говоря, был алкоголиком. В юности его обвиняли в изнасиловании, но судья признал его поступок обычным хулиганством, и он получил небольшой срок, который отбывал в колонии. Когда отец возвращался с работы пьяным, его боялись и соседи, и моя мать. Я был слабым и впечатлительным ребенком, и мне было страшно, когда он начинал избивать и унижать мать. Трезвым отец был человеком тихим, но я все равно всегда старался его избегать.
Поскольку отец был безжалостным диктатором, я обычно следовал советам матери. Меня вполне можно было назвать маменькиным сынком. Став взрослым, я понял, что ее власть надо мной слишком велика, но никогда не пытался освободиться из-под ее гнета. Если я делал что-то, что она не одобрила бы, я просто не рассказывал ей об этом, чтобы не выслушивать выговоры.
В школе я был усидчивым и усердным учеником. После окончания школы я поступил в училище, а потом ушел в армию, в стройбат. Там я понял, что у меня талант строителя. Командиры меня хвалили, говорили, что у меня золотые руки, что мне нужно учиться на инженера. Возможно, мне действительно удалось бы построить успешную карьеру в строительстве, но, когда я закончил службу в армии, умер отец, и мне пришлось вернуться в Скопин, чтобы помогать матери. У нас был большой участок, где мы выращивали фрукты и овощи. Мать состарилась, сил у нее не осталось. Без моей помощи она не могла обрабатывать землю и содержать дом. Она безумно боялась, что я брошу ее ради создания собственной семьи. Когда я рассказывал ей о других женщинах, она задавала массу вопросов и была очень недовольна. Чтобы не расстраивать ее, я устроился на местный завод и занялся домом и садом. Работа меня не особо напрягала, а трудиться на участке я всегда любил. Когда ничего не нужно было делать в саду, я ремонтировал дом или возился с машиной.
Мать старела, и обстановка в доме портилась. Она становилась все более придирчивой и стремилась все контролировать. Выносить это было нелегко. Она могла заткнуть меня одним словом. А когда я делал что-то, что ей не нравилось, она умела заставить меня мучиться неделями. Доминирующий мужчина говорит четко и отдает конкретные приказы. Женское доминирование более тонкое. Оно проникает в твою душу и распространяется, как болезнь. Мать всегда знала, на какие кнопки нажимать и что говорить, чтобы держать меня под полным своим контролем. Я никогда не замечал, что именно она делала, но когда она на меня злилась, я чувствовал это неделями. Я постоянно вспоминал ее жестокие слова, терзался чувством собственной неполноценности