Впоследствии следователи несколько раз допрашивали Алису Валентиновну и тех, кто давно знал Виктора. И постепенно им стала ясна подоплека этого дела. Они поняли, что мать Мохова всегда была властной и суровой женщиной. Ее умерший муж тоже обладал сильным характером. Их сын получил жестокое и суровое воспитание. Когда он не подчинялся установленным правилам, его жестоко наказывали – физически. Если он совершал ошибки, мать умела вызывать в нем чувство вины, которое сохранялось неделями. Родители Виктора считали, что ребенка нужно наказывать, чтобы он вырос нормальным человеком. Они старательно это делали, но их сын нормальным не стал. Психологи объяснили его поступок полным отсутствием уверенности в себе и неспособностью строить здоровые отношения с женщинами.
Во время допросов Виктор Мохов упорно утверждал, что девушки не страдали и что он не удерживал их в подвале против их воли. Он даже пытался убедить следователей, что баловал девушек и относился к ним с уважением. Он утверждал, что всегда был внимательным и заботливым и девушки никогда не возражали против секса с ним. Его показания следователей не убедили. Когда Мохов и его подельница, Елена Бадукина, были задержаны, история просочилась в прессу. Сам Мохов в этом не признавался, но следователи считали, что он решил избавиться от Лены. Именно для нее он пытался купить яд. А после ее гибели он намеревался найти на ее место другую.
Когда история подземелья Виктора Мохова стала известна, Алена и ее родные были так потрясены, что девушка немедленно бросила учебу и уехала из Скопина. Она исчезла, и Катя с Леной не смогли встретиться с ней и поблагодарить за свое спасение. Алена дала показания, но ни разу не согласилась встречаться с журналистами.
Освобождение
Катя Мартынова
Это случилось утром 4 мая 2004 года. Я услышала, как кто-то открывает люк, но звук был необычным. Прошло несколько мгновений, и послышались приглушенные голоса, а затем тяжелые шаги. Я даже понять ничего не успела, когда открылся люк и в нем появилось улыбающееся лицо милиционера. Увидев нас, он явно изумился.
– Девчонки! Вы там живы?
Вид незнакомого лица, звук чужого голоса привели меня в безумный восторг. Казалось, что я все еще сплю. Я пыталась осознать, что происходит. От счастья я не могла ни двигаться, ни говорить. Мне удалось лишь с трудом кивнуть в ответ. Вспоминая тот день, я думаю, он решил, что мы с Леной не слишком-то обрадовались своему освобождению. Но в тот момент, когда мы обрели желанную свободу, поверить в это было невозможно.
– Подождите минутку! – крикнул милиционер. – Мы должны следовать протоколу. Мы скоро вернемся и вытащим вас.
С этими словами он снова закрыл люк. Несколько минут ничего не происходило. Минуты эти показались нам вечностью. Я не могла оторвать глаз от люка. Я ничего не понимала. Мысли у меня путались, сменяя одна другую. Я даже подумала, что это была всего лишь галлюцинация. Только я хотела спросить у Лены, видела ли она милиционера, люк снова открылся.
– Девчонки, пора выбираться! – в люке снова появился добродушно улыбающийся милиционер. – Ваше заключение кончилось!
Через мгновение мне уже помогали вылезать через люк, который вел в зеленую комнату. Я в последний раз бросила взгляд на отвратительные порнографические плакаты и полезла в «прихожую». С лесенки я посмотрела наверх, в последний люк, который вел к свободе, и мое сердце замерло. Я явственно видела ноги Виктора прямо у входа. «Господи Боже! – подумала я, борясь с чувством паники. – Почему он здесь? Я сейчас вылезу, и он меня задушит!»
Милиционер посмотрел на меня. Он почувствовал, что я замешкалась.
– Или хочешь остаться здесь? – с улыбкой пошутил он.
Шутка была страшной. Я собралась с духом и выбралась наружу. Солнце ярко светило. От света у меня сразу же заболела голова. Я прикрыла глаза рукой, но все же успела рассмотреть, что Виктора рядом нет – ноги принадлежали соседу, которого допрашивали следователи. Я стояла перед гаражом. Люди смотрели на меня. Кто-то щелкал фотоаппаратом. Внимание было неприятно и утомительно. Рядом появилась Лена. Ей помогли выбраться из подземелья, ведь она была уже на восьмом месяце беременности. Я стояла возле гаража Виктора, стараясь навсегда позабыть об этом жутком месте. Одной рукой я прижимала к себе блокноты со стихами и еще какие-то мелочи. Не выпуская свои сокровища, я посмотрела наверх. Не могу передать словами, что я чувствовала в тот момент, глядя в чистое голубое небо. Только тогда я поняла, что мечты, которые три с половиной года помогали мне выживать в темнице Виктора, наконец-то сбылись. Мне больше не нужно было ничего ждать. Я была свободна! В ту самую минуту для меня открылась новая страница. Но, стоя возле гаража, я понимала, что вернуться к прежней жизни будет очень трудно.
Нас с Леной посадили в милицейскую машину и повезли в местную больницу. До встречи с родными мы должны были пройти медицинскую экспертизу. В больнице меня встретил доктор-мужчина. Он собирался провести полный медицинский осмотр. Но ведь меня больше трех лет насиловал извращенец, а теперь мне предстояло раздеться перед мужчиной и позволить ему осматривать меня на гинекологическом кресле! Врач предложил мне снять одежду, и я буквально окаменела. Меня захлестнули чувства неуверенности и стыда – я категорически отказалась позволять кому-либо прикасаться ко мне. Это кресло было в сотню раз отвратительнее изнасилования в зеленой комнате. После долгих уговоров врач все же понял меня и не стал настаивать.
Из больницы мы с Леной отправились в отделение милиции в Рязани, где нас уже ждали родные. Следователи сообщили маме, что я нашлась, еще утром. У мамы закружилась голова, и она не сразу решилась спросить, жива ли я. Собравшись с силами, она все же задала этот вопрос, и ей ответили, что я жива, но многое пережила. Встречи пришлось ждать довольно долго – сначала нужно было получить разрешение властей. Из-за бюрократических проволочек прошло 12 мучительных часов, прежде чем мы смогли увидеться. Время тянулось бесконечно, и с каждой минутой я нервничала все больше и больше. Наконец этот момент настал. Меня отвели в специальную комнату в отделении милиции. Я вся дрожала. Сердце буквально выпрыгивало из груди. Я столько лет мечтала об этом моменте, думала о нем каждый день, каждый час, каждую минуту. Я представляла, как все это будет, но когда момент наступил, мне стало страшно встречаться с родными. Как они поведут себя, увидев, что я больше не та симпатичная девчонка, которая когда-то уехала в город повеселиться? Я стала взрослой, меня несколько лет насиловал извращенец, пытавшийся разрушить мой разум и душу. Они увидят худую, бледную девушку в грязной одежде – в той самой, в которой я выбралась из подземелья. Жуткий запах плесени пропитал не только одежду, но и каждую клеточку моего тела. Узнают ли они свою красивую и веселую Катю? Что они почувствуют, узнав, что происходило со мной все эти годы? А вдруг мама начнет ругать меня за то, что я не сказала ей про поездку на праздник? И что скажет папа? Смогут ли они принять все, что случилось с их дочерью? А вдруг жестокая правда повергнет их в глубокую депрессию? Смогу ли я рассказать им все или лучше просто промолчать?
У меня кружилась голова от этих вопросов. Я остановилась перед дверью кабинета следователя. За ней меня ждали родные люди. Как тяжело было открыть эту дверь! Кровь как молотом стучала в ушах. Но выбора не было. Я должна была воссоединиться с родными – и не могла больше ждать.
Как только я открыла дверь, мама и сестра кинулись ко мне, расцеловали и чуть не задушили в объятиях. Все плакали. Мама постоянно спрашивала, не больно ли мне. Я никак не могла понять, почему она спрашивает, но потом все стало ясно. Мой вид поразил их. Худая, бледная, с редкими, клочковатыми волосами…
– Мама, все будет хорошо, – попыталась я успокоить ее. – Я очень мало двигалась и почти разучилась ходить. Скоро я снова стану прежней.
Мама вновь принялась меня целовать, а я спросила, почему не пришел папа.
– Отец в командировке. Он постарается вернуться как можно быстрее, но придется несколько дней подождать.
Стоя рядом с мамой и сестрой, я почувствовала, что напряженность, не оставлявшая меня несколько часов, начала отступать. К моему глубокому облегчению, никто не ругал меня за то, что в тот жуткий день я ушла из дома. Мы обнимали друг друга, и мне было так хорошо… Мама и сестра плакали, а у меня слез не было. Я смотрела на них и улыбалась… И не могла поверить, что наконец-то вернулась домой.
Мы выполнили все милицейские формальности, ответили на все вопросы, и нам разрешили уехать. Измученная, но счастливая мама вызвала такси. В машине мы почти не разговаривали. Дома мы оказались довольно поздно. Я с ног валилась от усталости, но все же обошла всю квартиру. Удивительно, но там почти ничего не изменилось. И все же все вокруг казалось мне нереальным: такое чистое и сверкающее! Вернуться в этот мир было нелегко.
Я вошла в свою комнату и замерла от изумления. Мама категорически отказывалась мириться с моим исчезновением. Моя комната осталась в точности такой же, какой была в день похищения. Единственная перемена – несколько вещей сестры, но лишь потому, что Аня иногда ночевала в моей комнате – так она по мне тосковала. Осмотрев квартиру, я отправилась в ванную мыться. Но мыло и горячая вода не могли избавить меня от запаха плесени, которым пропиталось все мое тело. Я долго терла себя мочалкой, извела почти целую бутылку геля, но запах не пропал. Пока я мылась, мама и сестра готовили мне ужин. Я вышла из ванной в чистом халате, мы уселись за стол. Впервые за целую вечность меня ждал вкусный домашний ужин. До сих пор помню, с каким изумлением я смотрела на свою тарелку: рыба, овощи… Рыба пахла восхитительно, вкус был непередаваемый, но я сдерживала себя, чтобы не съесть слишком много и слишком быстро.
Радость от близости сестры и мамы была безгранична. Но, хотя все мы были счастливы, я ощущала какую-то напряженность. Нужно было решить миллион проблем, но я не знала, что говорить можно, а что не стоит. Как заговорить с родными после того, как к тебе несколько лет относились, как к зверю в клетке? О чем говорить, когда мы все понимаем, что любое мое слово породит жуткие образы и оставит глубокие шрамы в их душах, а может быть, ранит на всю жизнь?