Экипажи по своей инициативе выносили из самолета все возможное, в том числе и спасательные средства, чтобы высвободить место для лишнего ящика с боеприпасами и взять из Севастополя побольше раненых.
После первых полетов выявились и недочеты. Летчики делали несколько заходов, чтобы получить разрешение на посадку, не сразу разгружали доставленное, раненые не везде были привезены к месту посадки и стоянки Ли-2.
По поручению командования МАОН, на Херсонесский аэродром вылетел комиссар 3-й эскадрильи старший политрук И. С. Булкин. Он должен был встретиться с членом Военного совета флота дивизионным комиссаром Н. М. Кулаковым и доложить, что мешает более успешно выполнять задачу.
Летал Булкин на Ли-2, где командиром был старший лейтенант Любимов. В экипаже был ранен бортмеханик, и командир эскадрильи не хотел его выпускать. Тогда И. С. Булкин заменил бортмеханика на время полета.
Ночь стояла тихая и ясная. Любимов с большой предосторожностью приземлился на Херсонесском аэродроме. Как только остановились моторы, стали ясно слышны непрерывная канонада, разрывы снарядов на летном поле,
Вскоре состоялась встреча с Кулаковым. Оказалось, что Николай Михайлович уже принял меры, чтобы самолеты сразу же после приземления разгружались и принимали максимальное количество раненых.
Когда И. С. Булкин возвратился на аэродром, на самолет погрузили 37 раненых. Ли-2 был явно перегружен. Но Любимов доказывал, что все раненые и члены экипажа имеют вес не более 80 килограммов, и, произведя подсчет, он принял на борт еще двух человек.
Для приема и отправки самолетов Ли-2 на Херсонесском аэродроме находился посланный из МАОЫ капитан Молодцов. Он вместе с 20-й авиабазой сумел так организовать работу, что за 10 ночей непрерывных полетов только один Ли-2 потерпел аварию при посадке, хотя, приземляясь, почти каждый Ли-2 получал какие-то повреждения, так как аэродром был усеян осколками и изрыт воронками. При посадке самолет сразу же заводили в капонир, где шла дальнейшая разгрузка и посадка раненых. В это время производили срочный ремонт, устраняли поломки, которые могли помешать взлету.
Весь летно-технический состав отряда работал очень напряженно. Противник знал, что на Херсонесском аэродроме происходят ночные полеты, и с каждым днем усиливал артиллерийский обстрел аэродрома.
В архиве Главного управления Гражданского воздушного флота сохранились донесения тех дней о полетах в осажденный Севастополь.
Привожу полностью одно из донесений, чтобы читатель имел представление о том, в каких условиях работала Московская авиационная группа особого назначения.
«Члену Военного совета Северо-Кавказского фронта
Адмиралу ИСАКОВУ.
Командующему 5-й воздушной армией
Генерал-майору авиации ГОРЮНОВУ
Оперативное донесение о выполнении задачи по транспортировке грузов в ночь с 26 на 27 июня 1942 года.
1. Задача. Вверенной мне авиагруппе поставлена задача продолжать транспортировку боеприпасов с посадкой на аэродроме „Херсонесский маяк“.
2. Выполнено. Произведено 15 самолето-вылетов. Все задания выполнены. Перевезено в Севастополь 28 380 кг боеприпасов. Вывезено 336 раненых. Из Севастополя в Краснодар доставлено 2000 кг специального груза.
В момент прилета наших самолетов и во время их пребывания на аэродроме последний обстреливался интенсивным огнем полевой артиллерии противника. В течение полуторачасового пребывания наших самолетов на аэродром было сброшено свыше сотни снарядов. Одновременно аэродром подвергся ожесточенной бомбежке с воздуха. Все наши самолеты благополучно вернулись на свои базы.
Командир МАОН — майор Коротков
Комиссар МАОН — старший батальонный комиссар Карпенко».
Ночью 29 июня на Херсонесский аэродром произвели посадку 11 транспортных самолетов, которые доставили 18 тонн боеприпасов и продовольствия и ремонтную бригаду во главе с А. П. Соловьевым. В ночь на 29 июня один из Ли-2 при посадке угодил в воронку, поломал шасси и погнул винт. Ликвидировать поломку на аэродроме не смогли. Собственно, бригада Соловьева привела в порядок все, кроме винта. Винт должны были доставить 1 июля, но в этот день Ли-2 прекратили полеты. 2 июля Соловьев, исходя из обстановки, сжег самолет. Ремонтная бригада попала в плен. Трудный путь лагерей прошел Соловьев со своими товарищами, но все они остались верными сынами Родины…
Трижды летал в эти дни на Херсонесский аэродром комиссар 1-й эскадрильи И. С. Булкин. Он и сейчас не может спокойно рассказывать о самоотверженности авиаторов, летавших в осажденный Севастополь. С восхищением рассказывает он и о смелости и мастерстве летчиков-истребителей Черноморского флота, прикрывавших Ли-2 и штурмоваших противника и его огневые точки.
За десять дней московская авиагруппа особого назначения произвела 229 ночных боевых вылетов, перевезла более 200 тонн боеприпасов и продовольствия осажденным, вывезла 1542 раненых, 630 человек летно-технического состава и 12 тонн специального груза.
В конце июня на Северной стороне в районе Константиновского равелина гитлеровцы установили прожектор. Как только начинало темнеть, он прощупывал небо, освещал южное побережье.
29 июня летчик-истребитель Герой Советского Союза Михаил Авдеев в сумерках возвращался с боевого задания. Подлетая к аэродрому, он заметил вспыхнувший прожектор. Луч исходил из района Константиновского равелина.
Авдеев знал, что с наступлением темноты станут прибывать Ли-2. Поднимаясь днем в воздух, он видел, как подвозили раненых к капонирам.
Прожектор противника помешает посадке Ли-2. Накануне из-за прожекторов несколько самолетов не смогли сесть на аэродром и вынуждены были сбросить груз на парашютах.
Михаил Васильевич решил «погасить» прожектор. Авдеев дважды заходил на луч и пикировал на него. Уверенный, что с прожектором покончено, он возвратился на посадку, но луч снова вспыхнул и стал ощупывать аэродром.
— Я был очень зол, что не сумел погасить прожектор, — вспоминает Авдеев, — и решил добить его во что бы то ни стало.
Горючее и боезапас были на исходе, но Авдеев не мог себе позволить сесть на аэродром, не ликвидировав предательский луч.
Авдеев пошел к равелину на бреющем — теперь летчик заходил с суши. Противник вел интенсивный зенитный огонь — снаряды гитлеровцам не приходилось экономить. Открыли огонь и пулеметы.
Летчик почувствовал удар, но продолжал лететь на цель. И прожектор погас — Авдеев расстрелял его почти в упор.
Садиться пришлось «на брюхо»: шасси не действовали, так как были повреждены зенитками врага.
Это был последний боевой вылет Авдеева в осажденный Севастополь. В ту ночь Михаил Васильевич не раз выходил из убежища и смотрел в сторону равелина. Прожектор не светил.
Днем 26 июня я вылетел во 2-й минно-торпедный полк, которому я должен был вручить гвардейское знамя.
Приказом Наркома ВМФ полк преобразовывался в 5-й гвардейский авиационный полк за проявленную в боях отвагу, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава.
В этом полку я и ранее бывал не раз. Впервые это случилось на второй день войны, когда 27 бомбардировщиков пробомбили Константу и вернулись без потерь.
Командиру полка Н. А. Токареву звание Героя Советского Союза было присвоено еще за участие в финской кампании.
Внешне это был коренастый, среднего роста человек, в котором с первого взгляда чувствовалась большая физическая сила, твердость характера, воля. Взгляд темных глаз быстрый, словно прощупывающий.
Николай Александрович летал часто и имел богатый боевой опыт, был непререкаемым авторитетом для своих подчиненных. В полку мне пришлось слышать такую частушку:
В рейд победный, боевой,
В смелые полеты
Водит Токарев-герой
Наши самолеты.
Я позволю себе привести выписку из доклада о боевых действиях 63-й авиабригады, куда входил 2-й минно-торпедный полк, чтобы читатель мог судить о полетах этого замечательного летчика.
«В этот день Токарев по данным разведки дважды водил своих летчиков для нанесения бомбового удара по скоплению живой силы и боевой техники противника. На втором вылете наши бомбардировщики были атакованы четырьмя Ме-109. В результате подбили самолет Токарева. Пробило консольный бензобак правой плоскости, она стала гореть. Токарев не ушел до тех пор, пока не были сброшены бомбы на цель. Выполнив задание, Токарев решил произвести посадку на мыс Хако. Подойдя к аэродрому, полковник обнаружил, что у самолета повреждена система выпуска шасси — не срабатывал замок.
Только благодаря большому летному мастерству Токарева и его стремлению спасти не только экипаж, но и самолет, посадка была произведена благополучно. Самолет в настоящее время уже введен в строй…»
Я очень четко помню день вручения гвардейского знамени 5-му гвардейскому полку. Полк, выстроенный для торжественного принятия гвардейского знамени, замер.
В строю я видел мужественных летчиков, штурманов, стрелков-радистов, трудолюбивых техников и оружейников. И с болью в сердце не обнаружил многих из тех, кого я знал в полку, с кем встречался раньше, разговаривал после их боевых полетов. Не было в строю командиров эскадрилий П. Ф. Семенюка, Г. К. Беляева, штурмана И. В. Егельского и многих других…
Штурмана А. Ф. Толмачева я заметил на правом фланге. Он стал уже штурманом полка, майором. На груди у него алели орден Ленина и орден Красного Знамени. Наши взгляды встретились. Вспомнилось, как при вручении ордена я благодарил его за службу, а он так просто ответил мне:
— Я — как все у нас в полку.
А когда после торжественного чествования героев я пытался расспросить его о боевых полетах, он, избегая рассказа о себе, все говорил о боевых товарищах — командире, стрелке-радисте, который успевал открыть огонь раньше противника.
На этот раз в строю было много незнакомых мне летчиков и стрелков-радистов. Они пришли на смену тем, кто сложил голову в боях за Родину, завоевав для товарищей право нести вперед гвардейское знамя.