— Вот почему я считаю важным сделать все, что я могу, чтобы защитить вас обоих.
— Нас? — с умешкой переспросил Макрон. — О нас не беспокойся. Мы способны за себя постоять. Мы выжили там, где погибли многие.
— Несомненно. Но убивает то, чего ты не видишь. Слушайте, Макрон, Катон, я знаю, что вы оба хорошо послужили Риму и невольно мне. Знаю, что вы понимаете, в чем состоит ваш долг. Есть еще немало хороших людей, таких как вы. А в ближайшее время в хороших людях будет большая нужда, больше, чем когда-либо. Поэтому важно, чтобы вы выжили, когда за мной придут, поскольку они займутся и теми, кто был связан со мной. Именно этим я руководствовался, отправляя вас в Британию. Но вы вернулись сюда, в это змеиное гнездо, и вы снова в опасности. Так что слушайте меня внимательно.
Нарцисс наклонился и заговорил тише, так, будто была опасность, что их подслушивают. «Нормальная привычка в том мире, в котором провел свою жизнь секретарь императора», — подумал Катон.
— Я убедил императора наградить вас обоих за вашу службу в Британии. Особенно за вашу роль в разгроме и пленении Каратака. Очень скоро император даст аудиенцию, на которой вы сделаете доклад о прошедшей военной кампании и о ситуации в провинции. Я бы посоветовал не рисовать слишком неприглядную картину. Скажите, что условия тяжелые, но легионы справляются. Что в исходе нет никаких сомнений, что-нибудь в этом роде. Подчеркните вашу роль в разгроме Каратака. После этого Клавдий огласит свои награды для вас и назначит вам достойное место на публичном праздновании нашей победы над врагом. Рим любит героев, и это обеспечит вам еще одну линию защиты против Палласа. Но вам еще кое-что надо будет сделать.
Катона охватило знакомое чувство обреченности, как всегда, когда секретарь императора собирался принудить его и Макрона участвовать в одной из своих интриг.
— Как только празднование закончится, то с вашей стороны будет самым умным отрицать какую-либо связь со мной.
— Запросто! — сказал Макрон, кивая.
Катон бросил хмурый взгляд в его сторону, а затем снова поглядел на Нарцисса.
— Зачем?
— Все очевидно. Вам надо спасать свои шкуры. Должно быть совершенно очевидно, что вы более не служите моим интересам. Что наши взаимоотношения враждебны и что вы будете рады, когда мне и моим интригам придет конец. Нужно, чтобы Паллас решил, что вы от меня отвернулись. Еще лучше, если он предложит вам свое покровительство. Соглашайтесь. Работайте с ним. Завоюйте его доверие, и вы получите больше возможностей для того, чтобы узнать его слабые места. Чтобы быть наготове и прикончить его, когда наступит время. Когда он выпадет из фавора. А это с ним случится, как случилось со мной. Надеюсь лишь, что это случится раньше, чем он принесет слишком много вреда Риму.
Закончив фразу, Нарцисс внимательно оглядел обоих.
— Но вы сможете это сделать лишь в том случае, если выживете. Вы поняли?
Катон кивнул, Макрон же тяжело вздохнул.
— Тебе надоело жить, центурион?
— Нет. Я вполне люблю жизнь. Надоела вся эта чушь с плащами и кинжалами. Никогда не любил.
— Именно поэтому тебе лучше всего скрывать свои чувства и доверять принятие решений префекту Катону. Ты отважный человек, наделенный прекрасными способностями к насилию. Но я бы посоветовал тебе осознать и принять пределы твоих возможностей.
Их разговор прервал звук горна, возвещавший о наступлении нового часа. Нарцисс выпрямился и заговорил более официальным тоном:
— Нам пора отправляться на утренний совет у императора. В первую очередь будет обсуждаться ситуация с восстанием в Испании, а затем у вас будет возможность сделать доклад о боевых действиях в Британии. Придерживайтесь того, что я уже сказал, и все пройдет хорошо. Надо идти, но для начала мне необходимо поговорить с Катоном. Наедине.
— Наедине? — сморщив лоб, переспросил Катон.
— Да.
— Я ничего не собираюсь скрывать от Макрона. В чем дело?
— Нечто личного характера. Что совершенно не касается Макрона. Поверь мне.
Катон тряхнул головой.
— Доверие не из тех ценностей, которыми мы готовы оперировать, когда дело касается тебя.
— Тем не менее я полагаю, что лучше всего будет, если я скажу это одному тебе.
Макрон хлопнул ладонью по колену.
— С меня не убудет, парень. Если честно, я услышал от него все, что хотел услышать. Подожду снаружи.
Прежде чем Катон успел ответить, Макрон встал и зашагал к двери. Когда он закрыл за собой дверь, Катон поглядел на секретаря императора недовольно.
— В чем дело? Что может быть такого личного, чего не стоит слышать моему лучшему другу?
Нарцисс на мгновение закрыл глаза.
— Это касается твоей жены.
— Юлии? — переспросил Катон, и у него сжалось сердце. — Что такое?
Нарцисс сочувственно поглядел на Катона и уже было протянул руку, чтобы коснуться его плеча, но передумал и убрал руку.
— Нет никакого способа сказать это, чтобы не причинить тебе боль, но, прошу, поверь мне, что я говорю тебе это лишь ради твоего блага.
Катон почувствовал, как его охватывает ярость.
— Просто скажи, и покончим с этим. Что там с моей женой?
Нарцисс отошел к столу и сел так, чтобы между ним и Катоном было хоть какое-то препятствие.
— В ближайшие дни тебе предстоит кое-что узнать про… поведение твоей жены в твое отсутствие. Я знаю, что вы были очень близки и едва успели пожениться, когда тебе приказали принять командование в Британии. Я уверен, что она до самого конца любила тебя. Ее смерть, конечно же, стала трагедией, и…
Катон наклонился вперед. Его глаза расширились, и он пристально смотрел на Нарцисса.
— Что ты хочешь сказать про Юлию?
— Она живой человек… была. У всех нас, Катон, есть свои потребности. Уверен, тебе не надо, чтобы я все в подробностях расписывал. Ты отправился на войну, был шанс того, что тебя не будет много лет или что ты вообще не вернешься. Юлия человек, из плоти и крови. Несомненно, иногда ей становилось одиноко. Откуда нам знать? Станешь ли ты винить ее в том, что она искала утешения в чужих объятиях?
Эти слова ударили Катона будто молотом по голове и в сердце, и он ощутил тошноту.
— Нет… это ложь.
— Я понимаю, что тебе не хочется в это верить. Всем сердцем хотел бы, чтобы это не было правдой.
— У тебя нет сердца, проклятый ублюдок! Я тебе не верю.
Катон ударил ладонью по столу, и Нарцисс инстинктивно отшатнулся, но его лицо не изменилось.
— Я не ждал, что ты мне поверишь. Тем не менее это правда.
— Нет.
Нарцисс хотел было ответить, но откинулся на спинку стула и сложил руки. У Катона голова шла кругом, он отказывался верить услышанному, но ему надо было услышать больше, надо было понять.
— Откуда ты узнал это? — требовательно спросил он. — Откуда?
— Мое дело — знать все. За ней следили по моему приказу.
Катон покачал головой.
— Как она вообще тебя могла заинтересовать? Она ни для кого не представляла опасности. Зачем же за ней шпионить?
— Я за ней не шпионил. Я поставил под наблюдение ее отца. Пусть сенатор Семпроний и не самый богатый человек, но у него есть авторитет в Сенате. Он из тех, к кому прислушиваются, следовательно, именно тот, кого я не могу игнорировать, если я не глупец.
— И какое это имело отношение к моей жене?
— Никакого. За исключением того, что ее видели выходящей из дома сенатора в компании другого мужчины, который также представляет для меня интерес. Они приходили в дом на Квиринале, мои люди видели, как мужчина входил в дом и выходил из него на следующее утро.
Катон вздрогнул, осознавая, что из слов вольноотпущенника можно сделать лишь один вывод. Он ощутил гнев и отчаяние, ненависть, ему сдавило грудь, он едва дышал. Как она могла? Как такое может быть правдой? Как она могла так с ним поступить? Как она могла предать его? Он прижал ладонь ко лбу и закрыл глаза, пытаясь выбросить это из сознания. Но мысленным взором представил себе Юлию и этого чужака, входящих в тот самый коридор, в который он впервые вошел вчерашним вечером. Представил себе, как они входят в спальню. Юлия оборачивается к мужчине, обнимает его, целует, а потом… он выбросил этот образ из своего ума и резко открыл глаза.
— Кто он?
— Это тебя не касается, Катон.
— Меня не касается? Кто-то трахал мою жену, и ты говоришь, что это меня не касается? А я говорю, что касается. Так что назови мне имя прежде, чем я заставлю тебя его кровью выплюнуть, ничтожный напомаженный ублюдок.
Катон уже собрался обойти стол, но Нарцисс выставил вперед руку.
— Остановись! Если я назову тебе его имя, то ты точно сделаешь какую-нибудь глупость. Если даже тебе удастся подобраться к нему и нанести удар, последствия коснутся не только тебя, но и твоего сына, и друзей. Луция, Макрона, сенатора Семпрония. Ты хочешь, Катон, чтобы на твоих руках была и их кровь?
— Это неправда, — пробормотал Катон. — Это ложь. Все это.
— Поверь мне, Катон, я бы тоже хотел, чтобы это было неправдой. Любому мужчине тяжело услышать такое.
Катон мрачно поглядел на Нарцисса.
— Тогда зачем было мне об этом говорить?
— Рано или поздно ты бы все равно узнал правду. Лучше, если ты услышишь все это от меня, чем будешь по крохам собирать от остальных. Я полагаю, что ты бы предпочел, чтобы над тобой не смеялись за глаза.
Катон стиснул зубы, сдерживая гнев. Ему хотелось подпрыгнуть, стукнуть по чему-нибудь, но он понимал, что это не поможет. Это не устранит боли и той внезапной ненависти, которую он ощутил по отношению к Юлии.
— Катон, тебе надо собраться с силами, — сказал Нарцисс. — Тебе сейчас идти к императору на аудиенцию. Ты должен сохранять собранность, что бы ни случилось. Ты понял? Сейчас ты должен забыть об этом. Ради себя самого и ради Макрона тоже. Ладно, нам уже надо идти.
Нарцисс встал из-за стола и пошел к двери. Катон продолжал стоять на месте, оглушенный услышанным. То, что осталось от его жизни после смерти Юлии, теперь стало еще меньше, было разрушено почти до основания. Но он понимал, что надо жить дальше. Ради сына и ради лучшего друга, что бы ни случилось. О Юлии он будет думать потом, когда останется в одиночестве.