не разговаривает, будто немного слабоумный. Как же Юлия могла полюбить этого мужчину? Как она оказалась готова променять Катона на этого дурачка? Иногда она говорила, что она не ровня Катону в плане интеллекта и что она ему не нужна. Катон всегда возражал, говоря, что это неправда, хотя иногда и сам так думал. Возможно, Юлия со временем решила, что ей нужен мужчина, который больше будет в ней нуждаться, чем она в нем…
Осознав смысл сказанного Макроном, Катон покачал головой.
— Он отправляется с нами. Нам нужен каждый, кто умеет держать в руках оружие. Даже творческие личности. Раз ты у нас адепт стилоса и таблички, трибун Крист, то возглавишь штаб. Все будут докладывать тебе, а ты будешь докладывать мне. Запасы провизии, потери личного состава, все, что в это входит. Это понятно?
Крист поглядел на Катона, расчетливо, будто пытаясь понять, знает ли его новый командир о его интрижке с его женой. Катон встретил этот взгляд с равнодушным выражением лица, и трибун первым отвел глаза.
— Да, командир. Так точно.
— Хорошо.
Катон указал на вход в палатку.
— Можешь подождать снаружи, пока опцион Метелл вернется из Тарракона. Я послал его реквизировать повозки и припасы. Когда он вернется, проведешь инвентаризацию. На марше твоей обязанностью будет пополнять припасы при каждой возможности. Не хочу, чтобы припасы закончились, когда мы окажемся на территории, контролируемой врагом, и их пополнение будет затруднено. Делай свою работу, и я изо всех сил постараюсь забыть тот факт, что из тебя воин не лучше, чем из моей покойной жены.
Глаза Криста слегка расширились при упоминании о Юлии, но он отдал честь и вышел из палатки. Катон глядел на колышущийся клапан, пока тот не замер. Сделал глубокий вдох и медленно устало выдохнул, успокаивая себя.
— Он тебе совсем не понравился, — заметил Макрон. — И не только потому, что он нам обуза. Какова же причина?
Катон холодно поглядел на Макрона.
— Он хлыщ. Ему делать нечего в армии. Но я дам ему шанс доказать свое мужество. Если ему суждено умереть, то пусть хоть это сделает как мужчина.
Он сказал это несколько резче, чем собирался, в его словах были вся та боль и ненависть, которые ощущал Катон по отношению к Кристу и своей неверной жене. Макрон слегка приподнял брови, удивленно.
— Пойдет. Каковы бы ни были причины, по которым ты решил его взять, решать тебе. Спорить не стану.
— Будь добр.
Катон зевнул и потянулся, разводя руки в стороны и сжимая кулаки, чтобы снять напряжение. Придя в норму, он заговорил снова:
— Если не считать трибуна, что думаешь по поводу остальных командиров?
Макрон ненадолго задумался.
— По-разному. Секунд, Плацин и Муса выглядят надежными. У Порцина есть желание, но ужасно не хватает опыта и уверенности. За ним надо будет приглядывать. Что же до Петиллия… он явно влюблен в себя. И дает волю этой любви, когда рядом нет женщины, чтобы любить его. Я таких уже встречал.
Макрон снова задумался.
— Я могу и ошибаться. Очень скоро мы все узнаем. А еще остается это дерьмо, Пульхр. Честно говоря, я бы с ним куда-нибудь прогулялся, так, чтобы он с той прогулки не вернулся. Но теперь получилось так, что остальные знают о том, что между нами есть прошлые дела, и не надо быть Сократом, чтобы понять, что за его исчезновением кроется нечто дурное. Я бы назвал это правосудием, но у Вителлия наверняка будет иное мнение. А если Вителлий все это затеял, чтобы так или иначе от нас избавиться, то не стоит самим давать ему повод.
Катон не удержался и грустно усмехнулся.
— Во имя богов, Макрон, ты все сразу сказал! Я бы и сам лучше не смог. Хотел бы я, чтобы у нас был выбор командиров получше, но у этих будет шанс доказать, что они достойны своего звания прежде, чем все это кончится. Или умереть, пытаясь сделать это.
Он снова сел.
— Я устал. Лучше всего нам немного отдохнуть, прежде чем мы отправимся. Скажи секретарям, чтобы принесли нам матрасы и одеяла. А еще еды и вина.
— Есть, командир, — ответил Макрон, подымаясь, и оставил Катона в палатке в одиночестве.
Катон сложил руки на столе и наклонился, положив на них голову. На мгновение закрыл глаза и тут же ощутил непреодолимое желание позволить себе погрузиться в глубокий сон. Но прежде, чем это случилось, в его сознание ворвался образ Криста, обнимающего Юлию. Почему она предала его? Почему выбрала Криста? Что Крист мог дать Юлии такое, чего не мог дать ей он сам? Он всегда желал лишь заботиться о ней, так, чтобы ей самой хотелось встретить с ним старость. И всегда был уверен, что Юлия чувствует то же самое. Его разрывало между любовью и ненавистью к ней, терзало горе от того, что она умерла.
К Кристу он испытывал лишь ненависть, острую, будто нож в животе. И сам не мог понять, почему он не согласился с предложением Макрона оставить Криста в городе. Этот человек бесполезен. Мягкотелый, дурацки выглядящий. Ему нет места в армии, отправляющейся на войну. Что ж, ему придется страдать вместе с Катоном и остальными, когда они двинутся по прокаленным солнцем равнинам провинции. А когда дело дойдет до боя, ему придется проливать кровь вместе с ними. Почему он должен жить, когда Катон, Макрон и остальные обречены умереть? Он больше других заслужил смерть за преступление, то, что любил Юлию и что она его любила. Вот где истина, понял Катон. Он решил оставить Криста при себе, чтобы наказать его.
Вот они, муки ревности, понял Катон. Зенон вряд ли испытал бы гордость за него. Похоже, он и не эпикуреец и не стоик, в конечном счете. Человек, как и все остальные, несмотря на всю свою учебу и заявления о приверженности философской традиции. Он оказался слаб и презирал себя за это.
Болела голова, и Катон снова закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. И мгновенно уснул. Когда Макрон вошел в палатку с матрасами и одеялами, он уже храпел. Остановившись рядом, Макрон тепло улыбнулся, а затем положил ношу на землю. Раскатав матрасы, он положил одно одеяло для себя, а затем аккуратно накрыл другим плечи Катона и легонько тронул друга за плечо.
— Спи, парень. Очень скоро тебе понадобятся все твои силы. А нам всем понадобится, чтобы ты был в наилучшей форме… так что спи.
«Опцион Метелл поработал отлично», — подумал Катон, проверяя обоз в тусклом предрассветном свете. Солнце еще не взошло над едва различимой линией горизонта, над морем, лишь тонкая розовая полоска отделяла темно-серое море от неба. Мулы, хорошо откормленные, крепкие на вид, телеги массивные, аккуратно загруженные большими амфорами, мешками с зерном и вялеными свиными окороками. «Достаточно, чтобы прокормить когорту в течение десяти дней», — прикинул Катон. Если они смогут пополнить запасы, то смогут и продержаться на руднике до прихода Вителлия с основной частью войска. «В предположении, что рудник можно оборонять», — мысленно сказал себе Катон. А это они узнают лишь тогда, когда достигнут Аргентия.
Удовлетворенно кивнув, он решительно пошел к голове обоза, где его ожидали Метелл и те, кого назначили погонщиками. Немного в стороне стояли центурион Пульхр и трибун Крист, опасливо поглядывая на него.
— Отлично, опцион. Уверен, тебе не пришлось слишком сильно шуметь, чтобы получить все это.
Метелл ухмыльнулся.
— О, командир, никаких проблем вовсе. После того как я пару человек лбами стукнул, чтобы остальных воодушевить. Они стали покорны, как ягнята, желая лишь исполнить свой патриотический долг, храни их боги.
— Ха! — воскликнул Катон, ухмыляясь в ответ, и его лицо тут же стало серьезным. — Центурион Пульхр будет командовать обозом, но если он сделает что-то, что заставит тебя и твоих людей жаловаться, доложишь мне или центуриону Макрону, — тихо сказал он. — Понял?
— Есть, командир. А, это, что насчет трибуна?
— Его? — переспросил Катон, с кислым видом поглядев на Криста. — Проследи, чтобы он не мешался и правильно вел свои записи.
— Есть, командир.
Метелл и Катон отдали друг другу честь, и Катон пошел вдоль колонны гвардейцев, выстроившихся вдоль главного прохода лагеря. Помимо овальных щитов и копий у них были лишь плащи в скатках да фляги на ремнях через плечо. По обе стороны от прохода стояли пустые палатки, перед которыми небольшими кучками лежали личные вещи и запасная одежда. Все это должны были собрать и отвезти в гарнизонный склад Тарракона. Как доложил Макрон, по этому поводу немало ворчали. Гвардейцы не особо верили в честность ауксилариев, составляющих гарнизон. «И, вероятно, не без оснований», — подумал Катон. Часть имущества наверняка «потеряют» по дороге из лагеря в город.
Палатки, как и сам лагерь, оставались на месте, их займет одна из когорт, которые еще в пути. Обычно палатки сворачивали и складывали на телеги, а лагерь сносили, перед тем как отряд отправлялся в путь. Но на это не было времени. Да и смысла не было, учитывая, что это избавит следующую когорту от нескольких часов тяжелой работы. «По этому поводу тоже ворчали», — с улыбкой подумал Катон. Какому воину понравится потеть, зная, что другой воспользуется плодами его труда.
В голове когорты возвышались шесть штандартов центурий. На них был лишь один знак отличия — за победу, которую гвардейцы одержали в Британии вместе с легионерами. «Интересно, — подумал Катон, — доживут ли они до того момента, когда увидят еще одну награду, за участие в разгроме бунтовщиков в окрестностях Астурики». Сбоку от колонны расположился небольшой конный отряд под командованием опциона Метелла. Гвардецы держали лошадей под уздцы, и скакуны приподняли мягкие носы, нетерпеливо подергивая ушами. Один из конных держал в поводу запасную лошадь, для префекта. Макрон и остальные пять центурионов тихо разговаривали, стоя между штандартами и открытыми воротами лагеря. Немного в стороне от них стоял Цимбер. У него был совершенно несчастный вид. Увидев префекта, центурионы стали по стойке «смирно» и отдали честь.
— Все готово, командир? — спросил Макрон.
— Да. Можете присоединиться к вашим отрядам.