Пятеро центурионов быстро пошли вдоль колонны с жезлами из лозы в руках, а Катон сел в седло. Макрон кивнул опциону, командующему отрядом, в который отобрали лучших наездников.
— Разведотряд! — рявкнул Метелл. — По коням!
Под аккомпанемент конского ржания гвардейцы устроились в седлах и взяли поводья. Потом все стихло, и Катон оглядел колонну от начала и до конца. Пять сотен воинов. Все, что смогли выделить, чтобы защитить рудник в Аргентии, спасти обоз со слитками и не дать бунту перерасти в полноценное восстание. За лагерным валом, над морем, запылало восходящее солнце, будто огромный пожар вдали. Катон поднял руку.
— Вторая когорта преторианской гвардии… вперед!
Он опустил руку, в сторону ворот, и тронул пятками бока коня. Лошадь пошла шагом, следом за ней двинулся Макрон, и гвардейцы затопали ногами, выходя из лагеря на дорогу, петлявшую меж холмов, верхушки которых восходящее солнце окрасило в розовый цвет. Дорогу, ведущую в глубь провинции.
Глава 14
Небольшая колонна гвардейцев уверенно шагала по дороге, минуя холмы и подымаясь на плато, в четырех дневных переходах от Тарракона. Они шли мимо роскошных ферм, оливковых рощ, полей пшеницы и виноградников. Шли через леса, где росли дубы и сосны, с вожделением поглядывая на мелькающих тут и там кабанов и оленей. Но времени остановиться и поохотиться не было. Центурионы и опционы подгоняли гвардейцев, воздух наполнял топот ног и грохот колес. Поднималась пыль, длинным шлейфом развеваясь позади колонны, там, где ехали телеги обоза. Поначалу все шли в хорошем настроении, все болтали и шутили, а иногда и запевали песню, которую с удовольствием подхватывали, если ее слова были достаточно непристойны. Макрон постоянно старался поддержать в людях бодрость, шагая во главе первой центурии. Как старший центурион когорты он должен был являть собой пример для всех остальных, посему он часто пел, от души, хоть и не всегда в тон.
Немного впереди пеших двигался конный отряд, во главе которого ехал Катон. Небрежно покачиваясь в седле, он глядел по сторонам, иногда позволяя своим мыслям унестись вдаль. Но в первую очередь он раздумывал о том, что ожидает их в горных районах вокруг Астурики, там, где располагаются рудники. Главной целью было достичь рудника как можно быстрее, но в результате им придется дольше удерживать его до прибытия Вителлия с основными силами. Катон мысленно поставил себя на место Искербела. Как только враг узнает о колонне гвардейцев, бунтовщики наверняка постараются напасть на римлян и уничтожить их. Слишком хорошая возможность, чтобы ее упускать. Уничтожение элитного отряда римской армии принесет Искербелу немалую славу. Люди с большей охотой встанут под его знамена, чтобы воевать с империей, чье правление многие местные считают жестким и безжалостным.
Катон не считал себя вправе осуждать их за это. Рим взваливал все новые тяготы на плечи тех, кого завоевал. Даже если им удавалось избежать реквизиции земель, присоединяемых к немалому имперскому имуществу, вполне могло случиться, что поблизости устроят поселение для ветеранов. Отставные легионеры обычно не питали особого уважения к земле, собственности и женщинам своих соседей, коренных жителей. Что хуже — они прекрасно знали, что император простит им любые проступки, кроме самых тяжких. Так что у них имелась возможность безнаказанно притеснять местных жителей. И это не было единственной проблемой жизни под ярмом Рима. Приходилось иметь дело с алчными сборщиками налогов и заимодавцами, которые часто шли следом, готовые одолжить золота и серебра на уплату налогов, но под грабительскую лихву. Те, кто не мог расплатиться с долгами, обрекали себя на еще худшую нищету, крах и рабство. Именно такую цену часто платили те, кто жил за пределами процветающих городов и селений империи.
«От римского правления многие приобретают, но еще большее количество людей теряет», — подумал Катон. Временами он даже задумывался о том, насколько морально служить в армии, чьей основной задачей была защита такой империи. Но взамен Рим предоставлял порядок, процветание и мир. Катон своими глазами видел альтернативу этому порядку. Он вспомнил дикарские обычаи друидов и их фанатичных последователей, бесконечные войны племен и родовую месть среди кельтов, населяющих Британию. Так жить нельзя. В таких условиях не зародятся философия, литература, скульптура и изящные искусства, а все это было важно, хотя бы для Катона, если не для основной массы воинов, вместе с которыми он служил. Для них ремесло воина было самоцелью. Стилем жизни, который они не подвергали сомнению и за пределами которого они ничего не видели.
Время от времени его мысли обращались к Юлии и Кристу. Он все еще тосковал по ней, но это чувство было окрашено болью от ее измены. Болью, которая каждый раз вспыхивала с новой силой, когда он видел трибуна Криста или хотя бы вспоминал о нем. Так зачем же он взял его с собой? В надежде, что враги его убьют, избавив Катона от необходимости самому исполнить отмщение? Может, это гордыня. Может, он хотел убедить себя в том, что он лучше, чем этот человек, и что Юлия ошиблась. Но она уже никогда не сможет признаться ему в этом.
— Гордость… — пробормотал Катон, с горечью качая головой. — Долбаная гордость.
Каждый день колонна проходила по двадцать пять миль, и лишь затем Катон позволял гвардейцам остановиться на ночлег. Летнее солнце нещадно жгло их, они шли, щурясь от яркого света, и потели так, что струйки пота текли по их лицам, будто ручьи, прокладывая путь по слою пыли, оседающему на коже. Командиры установили режим строгой экономии воды, гвардейцам дозволялось пить не больше глотка за каждую милю пути. При каждой возможности Катон старался устроить стоянку поблизости от города или селения, где можно было запастись едой и водой. Центурии расходились по обе стороны от дороги, и гвардейцы, положив оружие, плюхались на реденькую траву. Телеги загоняли в середину стоянки, где погонщики останавливали мулов, а затем изнуренным гвардейцам выдавали вечерний паек. Затем Крист во главе конного отряда отправлялся к ближайшему селению, чтобы купить припасы и оставить их у дороги, так, чтобы на следующее утро их погрузили на телеги, когда колонна до них доберется. Если селение было достаточно близко, он отправлялся туда вместе с обозом. До мест, охваченных восстанием, было еще достаточно далеко, поэтому Катон решил, что не обязательно каждый раз разбивать походный лагерь, хватит и часовых. Когда на холмы опускалась ночь, все вокруг оглашалось пронзительным треском цикад, который становился все более громким, вдруг обрываясь лишь для того, чтобы начаться снова.
Катону и Макрону, привыкшим за время службы в Британии к более прохладному и влажному климату, поначалу было очень тяжело переносить жару, однако вечера здесь радовали приятной прохладой, а разводить костры не было нужды.
На пятую ночь, когда Катон сел, скрестив ноги и привалившись спиной к камню и глядя на угольки небольшого костра, к нему подошел Макрон. Положив жезл из лозы, центурион развязал ремешок под подбородком, а затем снял шлем и подшлемник.
— Вот так-то лучше! — сказал он, повертев головой и усаживаясь напротив Катона. — Первая стража стоит, остальные ребята устраиваются спать.
Катон кивнул, глянув на темные силуэты меж деревьев по обе стороны от дороги. Некоторые еще сидели и разговаривали, но обычного для походного лагеря шума не было. Виной тому высокий темп марша.
— Сколько сегодня выбившихся из строя?
Макрон достал из сумки на боку восковую табличку и наклонился к углям, чтобы прочитать написанное. Принялся шевелить губами, складывая числа.
— Восемь павших. Буквально. От жары. Пришлось погрузить их на телеги. Вчера было двенадцать, позавчера — всего пятеро. Учитывая, что мы ускорили темп, не слишком плохо. Но потом все втянутся, и их снова станет меньше.
«Совершенно верно, — подумал Катон. — Непривычные к длительным маршам хуже всего чувствуют себя в начале, но потом привыкают».
— Похоже, нашим друзьям-гвардейцам не хватает хорошей тренировки.
— Тогда они попали в нужное место и к нужным людям, — ответил Макрон, закрывая таблички и убирая в сумку. Достал кусок вяленого мяса, оторвал зубами небольшую полоску и принялся жевать. Катон дождался, пока он проглотит, и заговорил снова:
— Что о них скажешь?
Макрон почесал засаленные волосы, раздумывая.
— Тренировка и дисциплина хорошие. Как и боевой дух. Они твердо верят в то, что они лучшие воины во всей армии. Конечно, имеют на это право, учитывая, что их отбирали из легионов в награду за отвагу в бою и хорошую службу. Даже те, кого сразу назначили в гвардию, отбирались за рост и силу. Так что им следует быть хорошими воинами.
— Но…
Макрон улыбнулся.
— Но я все равно предпочел бы ребят из Второго легиона Августа, по-любому. Без постоянного участия в боях, в сложных условиях, так, как мы воевали на границе, даже лучшие со временем теряют кондиции.
— Точно.
— В любом случае, у всех их будет шанс доказать, чего они стоят, и очень скоро.
Макрон оторвал еще одну полоску соленой говядины и яростно задвигал челюстями, чтобы размягчить мясо, высушенное до состояния кожаного ремня.
— Похоже, наш друг Цимбер не очень-то рвется увидеться с бунтовщиками. Всякий раз, как на него ни посмотрю, у него такой вид, будто он только что лизнул ссанины с крапивки.
— Стоит ли винить его за это? Его родной город разграбили бунтовщики, а потом, когда он уже думал, что он в безопасности, его заставили идти в бой.
— Будь я на его месте, я бы вернулся домой и хорошенько накостылял бунтовщикам.
— Да уж, точно, — с улыбкой сказал Катон. — А что насчет командиров? Я тоже на них поглядываю, но ты что скажешь?
— Ветераны хороши, сам знаешь. Особенно Секунд. Бывалый парень, сразу видно. Остальные тоже знают свое дело и умеют добиваться того же от своих подчиненных. В их центуриях редко бывают отстающие. По большей части они из центурии Порцина.