Макрон прищелкнул языком.
— Вот у него тяжелое дело. Тренировки не хватает, едва держит темп наравне со своими. Не удивлюсь, если завтра увижу его на телеге вместе с другими отставшими.
— Я тоже, — ответил Катон, задумываясь. — Если он не придет в норму, и поскорее, придется назначить его командиром обоза, а Пульхра поставить во главе пятой центурии.
Макрон надул щеки.
— Думаешь, стоит? Командуя обозом, он нам ничего плохого просто не сможет сделать, но если у него на уме что-то скверное, он это с легкостью сделает, имея под командой восемьдесят гвардейцев.
— Он с нами в одной лодке. Если будем держаться друг за друга, может, и выберемся живыми из этого дела. Даже Пульхр должен это понимать. Но пока что он останется там, где и был. А мы приглядим за Порцином. Если он не начнет справляться, придется разжаловать его в обоз.
— Пойдет.
Катон протянул руку за флягой и сделал изрядный глоток. Вода была теплой и не слишком-то освежала. Он закрыл флягу затычкой.
— А что насчет Петиллия?
— О, вот это настоящая загадка. Расхаживает с таким видом, будто он лицедей из театра. Аккуратно стрижет бороду, укладывает волосы, и если бы я не смотрел на него все время, то решил бы, что он подводит глаза, чтобы они казались побольше.
— Правда? — ошеломленно спросил Катон. — Не может такого быть. Ни один нормальный воин не станет такого человека слушаться.
— Нормальный — возможно, насчет гвардейцев не скажу. В конце концов, они всякого дерьма насмотрелись, ошиваясь вокруг дворца императора, какого нормальный воин за всю свою жизнь не увидит. Думаю, они к такому привыкли. В любом случае, он популярен среди своих парней. Он им нравится.
— Юпитер создал центурионов не для того, Макрон, чтобы они нравились. Он создал их грубыми и агрессивными, готовыми ради дисциплины пустить в ход жезл при любом удобном случае. Их должны уважать, да. Но любить? Когда ситуация становится безнадежной, любовь может стать делом опасным.
Макрон сморщил лоб.
— Типа чего?
— Сам не знаю. Кто знает, какие игры замыслили боги, отправляя нас сюда? Я просто хочу сказать, что не слишком здорово, когда центурион нравится своим подчиненным.
Катон подобрал камешек и бросил его в середину костра. Угли взорвались крохотным облачком искр.
— В любом случае, Петиллий крут, как и его парни. Сам настоял, чтобы нести свое снаряжение, — продолжил Макрон. — Надеюсь, что, когда придет время, он покажет умение управляться с мечом, а не желание сохранить красивые черты лица. Никогда ведь не знаешь, как скажется ужасный шрам на лице на твоей популярности у знатных дам в Риме.
Он сказал это совершенно спокойно, безо всякого намерения оскорбить, понял Катон, но все равно непроизвольно поднял руку к лицу, касаясь протянувшегося через бровь и щеку шрама. Могло ли это отвратить от него Юлию? До сих пор он не думал о шраме как об уродстве. Возможно, так и есть. Возможно, Юлия предпочла неиспорченное лицо Криста. И Катон прокашлялся с тихим рычанием.
— А что насчет трибуна?
Макрон слизнул с зубов остатки мяса, собрал во рту слюны и сплюнул в сторону.
— Он не воин. И уж точно не командир. Слишком тихий. Пока что справляется с тем, чтобы закупать у местных припасы, но я не доверю ему командовать людьми в бою. Лучше бы он остался в Риме, рисовать картинки своих чудесных экипажей. Не понимаю, зачем вообще Вителлий потащил его в этот поход.
— Да, я тоже об этом думал.
Для Катона единственной разумной причиной присутствия Криста было то, что Вителлий знал о его связи с Юлией, решив таким способом его мучить. И он не простит этого легату. Подняв взгляд, он увидел, что Макрон с интересом смотрит на него.
— Что?
— Мне стоит что-то узнать насчет Криста?
— Что ты имеешь в виду?
— Есть ли какая-то причина тому, что он отправился с нами? В противном случае, я не вижу в этом никакого смысла, учитывая, что мы вполне могли оставить его в Тарраконе.
Катон помолчал.
— Крист прикомандирован к когорте. Я решил, что следует дать ему шанс пойти в бой вместе с остальными, — безразлично сказал он.
Макрон с сомнением поглядел на него.
— И ничего более?
— Да.
Центурион мгновение недоуменно глядел на него и пожал плечами.
— Как скажешь.
Повисла неловкая тишина, а затем Макрон заговорил снова:
— Ты в порядке, парень? Последние пару дней ты витал где-то совсем далеко. Потерялся внутри себя.
— Я в порядке. Благодарю тебя, центурион Макрон.
Протянув руки, Катон взял плащ и накрылся, ложась на землю.
— Теперь, если не возражаешь, я посплю. И тебе стоит поспать побольше, пока есть возможность. Доброй ночи.
Макрон удивленно поглядел на него, изумившись столь очевидному обману. Но он уже давно привык к перепадам настроения у Катона и знал, когда лучше оставить друга в покое.
— Пойдет. Доброй ночи, командир.
Когорта миновала военное поселение Цезаравгусту и холмы за ним, и теперь гвардейцы вышли на сухие равнины земель кельтиберских племен. Белые туники покрылись красноватой пылью, а кожа — грязью из смеси пыли и пота. Лишь остановившись у реки, они смогли привести в порядок себя и снаряжение, но к концу следующего дня все снова стало грязным. Как и предполагали Катон с Макроном, воины все больше привыкали к тяготам похода, и отстающих можно было пересчитать по пальцам. Немногие, постарше возрастом и недостаточно тренированые, которые уже не могли двигаться дальше, остались в военном поселении, чтобы дождаться основного отряда, возглавляемого Вителлием. Даже центурион Порцин остался в строю, упорно ведя вперед свою центурию, несмотря на пузыри на ногах, которые вскоре лопнули и превратились в кровавые мозоли.
Здесь жило куда меньше людей, лишь изредка на пути когорты встречались фермы, обитатели которых едва сводили концы с концами, в местности, где летом немилосердно жгло солнце, а зимой случались морозы. В тех поселениях, через которые проходили гвардейцы, большую часть дня царила тишина, их обитатели прятались от жары в тени и прохладе домов. Даже козы сбивались в кучу, укрываясь от солнца в тени деревьев, мулы же, привязанные к кольям, были вынуждены стоически терпеть жару и мух.
После полудня, в пятнадцатый день после их выхода из Тарракона, Катон, как обычно, ехал верхом немного впереди пешей колонны. В безоблачном небе сияло солнце, горизонт дрожал, будто небо и землю разделяла тонкая серебристая полоска воды. Гвардейцы топотали следом, грохоча подбитыми гвоздями подошвами калиг по твердой почве, гремели окованные железом колеса, поскрипывали тележные оси, по мере того как телеги перекатывались по неровной дороге. И тут Катон увидел впереди темное пятно, едва различимое в дымке. Прикрыв глаза рукой от солнца, он разглядел силуэты идущих людей, по обе стороны от которых ехало по нескольку всадников. Следом ехали четыре большие повозки. Катон с тревогой подумал, не сообщат ли им путешественники что-нибудь о бунтовщиках. До окрестностей Астурики, где располагались рудники, было еще больше ста миль, но вполне возможно, что восставшие совершают набеги на достаточное расстояние.
Катон придержал коня, чтобы конный отряд догнал его, и отправил посыльного за Цимбером, чтобы поговорить с проводником, прежде чем двигаться дальше. Встречные путешественники приближались, и он рассмотрел их получше. У всадника во главе группы был небольшой зонт от солнца, прикрепленный на шесте к седлу, а вот у длинной вереницы изможденных людей, шедших в цепях позади него, не было никакого укрытия от жары. Всадники по обе стороны колонны, стерегущие рабов, были в соломенных шляпах и время от времени замахивались на несчастных длинными палками, дабы те шли быстрее. Позади колонны рабов катились повозки. Как командир военного отряда Катон имел преимущественное право прохода по дороге, поэтому он не стал сворачивать. Когда до встречной колонны осталось меньше сотни шагов, работорговец поднял руку и махнул ею в сторону, приказывая своим людям сворачивать. Охранники остановили рабов и отвели их на обочину.
Поняв, что его недавние страхи были беспочвенны, Катон пустил коня в рысь, подъезжая к всаднику с зонтом над головой.
— День добрый, гражданин, — поприветствовал он его.
Работорговец поднял руку с маленьким опахалом в ответ и кивнул. Катон придержал коня, останавливаясь рядом с ним. Встречный был крупным мужчиной с хмурым лицом, настолько рябым от оспин, что оно походило на огромный апельсин, изрядно несвежий.
— Я все думал, когда мы наконец легионеров увидим, — сказал мужчина с отчетливым говором, выдававшим уроженца римской Субуры. — Начал уже размышлять, не решил ли губернатор отдать этим долбаным бунтовщикам всю провинцию. Вы идете, чтобы с ними разобраться?
— Мои приказы тебя не касаются. Как твое имя?
— Мик Эсклей, из Спортима, куда и направляюсь. Чтобы убрать мое имущество как можно дальше от этих ублюдков-бунтовщиков.
— Имущество?
Эсклей показал на колонну рабов.
— Они должны были отправиться на рудники, но как только я услышал о восстании, то двинулся на восток. Когда ваша братия закончит свое дело, верну их обратно и загоню на рудники, какие останутся в целости после всего этого кипежа.
Он поглядел на Макрона и первую центурию, движущуюся по дороге.
— Преторианцы?
Катон кивнул, тоже оборачиваясь, и увидел, что к нему бежит Цимбер. А затем снова повернулся к торговцу.
— Император послал лучших, чтобы подавить этот бунт. Это моя когорта, а следом идут еще семь и ауксиларии.
Не было ничего плохого в том, чтобы дать работорговцу самую общую информацию, в надежде что это продемонстрирует решимость Рима послать значительные силы на подавление восстания. Такие купцы, как Эсклей, разносят слухи, новости и панику. Хорошо бы, чтобы он поспособствовал распространению слухов о том, что для уничтожения Искербела и его последователей послали настоящих воинов. И Катон с удовлетворением заметил, что лицо торговца стало довольным.