е иметь побольше людей на второй линии обороны, чтобы они были готовы встретить тех, кто выживет после первого штурма проломов. Центурион Муса продолжал выкрикивать приказ к отступлению, когда Катон схватил его за плечо и резко развернул к себе лицом.
— Какого черта ты делаешь, дурак?
— Командир? — ошеломленно спросил Муса. — Ты дал приказ отходить…
— Это был приказ Пульхру.
Катон махнул рукой в сторону тех, которые все еще спускались по обломкам стены.
— Верни их к пролому.
Муса показал на тех, кто уже отходил ко второй стене.
— А что с остальными?
— Уже поздно. Выводи вперед других, пока нас всех не прибили!
Катон толкнул его в сторону обвалившейся стены.
— Удерживать пролом.
Муса пришел в чувство и кивнул. Быстро пошел к пролому, приказывая своим гвардейцам идти за ним. Катон побежал дальше и увидел, как Макрон строит свою половину центурии.
— Ты держишь центр. Так долго, как сможешь. Нам надо выиграть время, чтобы восстановить порядок. Услышишь сигнал, отходите назад, к Петиллию, вместе с остальными. Как только вся когорта соберется, отходим за вторую стену. Понял?
— Да, командир. Да хранят нас боги.
Катон кивнул и вместе с горнистом побежал к последнему пролому, там, где вокруг штандарта собрались выжившие гвардейцы второй центурии, человек пятьдесят. С ними был Крист, покрытый пылью настолько, что его едва можно было узнать.
— Где центурион Секунд?
Крист показал на обрушившуюся стену.
— Погиб, командир. Завалило там.
— Где опцион?
— Тоже пропал, командир.
— Да чтоб тебя… — тихо пробормотал Катон. Центурии нужен командир. Крист слишком ошарашен, чтобы взять на себя эту роль. И Катон протянул руку к штандарту центурии. — Давай сюда. И найди себе оружие.
Крепко ухватив штандарт, Катон поднял его, так высоко, как только мог, и встал перед гвардейцами второй центурии.
— За мной!
Они двинулись вверх по склону, осторожно пробираясь по рыхлой земле и шатающимся камням. Впереди виднелся неровный край обвалившейся стены, а за ней Катон увидел острия вражеских копий и мечей. Продолжая пробираться по обломкам стены, он увидел плюмажи римских шлемов, по всей видимости, снятых с убитых. А затем и самих бунтовщиков, море орущих воинов, потрясающих оружием в ожидании, когда в ров кинут оставшиеся фашины. Они закричали еще громче, увидев забирающихся на руины стены гвардейцев, которые выстроились в две шеренги поперек пролома.
Катон занял место в середине строя, повыше, и покрепче воткнул острие древка штандарта. А затем обнажил меч.
— Щиты к бою!
Гвардейцы выставили вперед левые руки со щитами и сомкнули строй в непроницаемую стену, а затем опустили копья на уровень глаз, готовые бить. Из гущи вражеского войска вылетел камень и стукнул по щиту гвардейца прямо перед Катоном. Потом еще и еще. Катон понял, что штандарт делает его самой очевидной целью для противника. И слегка присел. Не настолько, чтобы поступиться честью командира, но так, чтобы большая часть его лица была прикрыта щитами гвардейцев. Но им не пришлось долго выдерживать обстрел. Протрубил горн, и бунтовщики с оглушительным ревом ринулись вперед. Они рекой текли по мосту из фашин и плотной массой врезались в римлян. К счастью, неровная поверхность под ногами не дала им разогнаться, и они атаковали гвардейцев неорганизованно.
— Держаться, парни! — сказал Катон настолько спокойно, насколько мог. — За Рим и императора!
Воздух наполнил звон оружия и стук ударов по щитам. Гвардейцы стояли выше нападающих, у них были длинные копья и доспехи со шлемами в отличие от большинства противников, бывших селянами и рабами до того, как восстание сделало их хоть какими-то воинами. Но они сражались с той же отчаянной отвагой, что и их предки, две сотни лет сопротивлявшиеся римскому владычеству. Однако отвага не делает человека неуязвимым, и они гибли от ударов копий хорошо обученных и дисциплинированных гвардейцев. Перед строем римлян образовалась груда тел, многие еще были живы, но их топтали идущие в атаку товарищи. Бунтовщики били по остриям копий, пытались схватить оружие за древко и вырвать из рук римлян, а сзади напирали следующие ряды. Завязался ожесточенный ближний бой.
— Первый ряд, копья убрать! — проревел Катон. — Мечи к бою!
Стоящие в первом ряду гвардейцы быстро отдали копья воинам второго ряда, не убирая щитов, и выхватили короткие мечи. Это оружие лучше подходило для ближнего боя, и они стали рубить и колоть сплошную массу бунтовщиков, стоящую вплотную к ним. Увернуться от меча в такой тесноте было невозможно, и бунтовщики десятками падали перед щитами римлян. Но напор возымел свое действие, и они стали понемногу теснить гвардейцев дюйм за дюймом.
Поглядев вправо, Катон увидел, что Макрон и Муса тоже крепко держат оборону. В сотне шагов позади первой стены центурии Петиллия и Порцина все еще строились в линию между утесом и ущельем. Позади них Пульхр отводил своих воинов ко второй стене. Катон понимал, что им нужно удержать пролом еще совсем немного. Если они дрогнут сейчас, враги вырвутся на свободное место у рудника и смогут зайти Макрону и Мусе с тыла. Больше отступать нельзя. Надо как-то укрепить решимость гвардейцев второй центурии. Положиться можно лишь на одно, понял Катон. Единственный способ воодушевить воинов — стоять насмерть. Подняв меч, он прижал древко штандарта к плечу, вытащил его из обломков и земли, а затем протиснулся в первый ряд. Оказавшийся напротив противник бросился на него, горя желанием заслужить славу, захватив священный штандарт гвардейцев, врученный им самим императором.
Катон вскинул меч и с силой рубанул ему по голове, отрубив ухо и врубившись в челюсть. Мгновенно выдернул его и ткнул острием в горло другому, кинувшемуся на него с топором. И крикнул срывающимся от напряжения голосом:
— Гвардейцы! Ко мне! Защищаем штандарт!
Воины второй центурии уперлись ногами в камни и землю, опершись на изрубленные и залитые кровью щиты, и продолжали рубить и колоть врагов. С обеих сторон воины бились с яростью отчаяния и жаждой славы, стараясь завоевать место вокруг римского штандарта. Катон, которому сильно мешала повязка на глазу, вертел головой влево и вправо, чтобы его не ударили в слепую зону. Его меч не останавливался, устремляясь к любому противнику, оказавшемуся в пределах его досягаемости. Иногда он промахивался, иногда наносил легкие раны, а иногда и сразу выводил врага из строя, отчего тот падал на месте или, шатаясь, отступал. И тут сквозь плотные ряды пробился могучий воин с длинным мечом для конного боя в руке. Подняв клинок над головой, он нанес мощный удар по диагонали. Катон инстинктивно поднял меч, чтобы отбить удар, но вес оружия противника и сила удара были таковы, что руку Катона снесло вниз, и он успел лишь развернуть кисть, переводя удар противника вскользь. С громким скрежетом скользнув по лезвию меча Катона, вражеское лезвие ударило в гарду, и меч вылетел из руки префекта.
Враг издал торжествующий рев и схватился за деревянное древко штандарта свободной рукой. Лишенный оружия Катон отчаянно вцепился в штандарт обеими руками. Мгновение они боролись, а затем Катон отпустил правую руку и выдернул из-за пояса кинжал. Резанул противнику по пальцам, прорезав плоть и врезавшись в кость. Взмахнул небольшим лезвием и глубоко вонзил его в предплечье врагу. Взвыв от боли и ярости, бунтовщик отпустил штандарт, отдергивая руку, и тем самым вырвал кинжал из руки Катона. Удержав равновесие, противник снова поднял меч, чтобы нанести удар. Его глаза кровожадно загорелись в предвкушении удара по безоружному римскому командиру.
Но Катон крепко ухватил штандарт обеими руками и резко ударил нижним концом бунтовщику в пах. У того отвисла челюсть, он застонал, и меч задрожал в его руке. Катон же отвел древко штандарта назад и ударил острием нижнего конца противнику в ключицу. Тот потерял равновесие и упал навзничь, увлекая за собой с полдесятка своих товарищей. Прежде чем Катон успел сделать что-то еще, Крист и один из гвардейцев стали по обе стороны от него и сомкнули щиты, защищая штандарт. Катон поднял его и покачал из стороны в сторону. Римляне не отступали, презрительно крича на врагов. Мгновение — будто по общему безмолвному согласию бой остановился, и бунтовщики отступили. Воины по обе стороны тяжело дышали, настороженно глядя друг на друга и ожидая продолжения боя.
Глянув через плечо, Катон увидел, что Пульхр и его гвардейцы дошли до второй стены и начали строиться у ворот. Ближе центурии Петиллия и Порцина удерживали позиции. Гвардейцы под командованием Макрона на развалинах стены тоже стояли прочно, а вот дальше центурия Мусы понемногу отступала, и была угроза того, что враги в любой момент обойдут ее с флангов. Пора отходить, решил Катон. Прежде чем обороняющихся у стены сомнут и порубят в куски.
— Труби отступление. — сказал он через плечо горнисту.
Гвардеец поднес к губам сверкающий в лучах солнца горн и попытался трубить. Звук получился слабый. Попытался еще раз с тем же результатом.
— Во имя богов, сплюнь, парень! — рявкнул Катон. — Сплюнь!
Гвардеец кивнул, прокашлялся, сплюнул в сторону и снова подул в горн. На этот раз сигнал прозвучал громко и отчетливо. Трижды повторив его, сигнальщик опустил горн.
Сделав глубокий вдох, Катон прокричал сквозь оглушительный шум боя:
— Вторая центурия! Выходим из боя! Отступаем за штандартом!
Гвардейцы начали пятиться, не нарушая боевой строй и оставляя между собой и противником гору тел убитых и умирающих. Римляне уже отступили до середины склона, когда в рядах бунтовщиков кто-то закричал. Крик подхватили другие, и он превратился в рев. Бунтовщики двинулись вперед, перебираясь через тела убитых, чтобы продолжить бой, и остановились лишь затем, чтобы добить нескольких римлян, слишком тяжело раненных, чтобы отступать. «Им уже ничем не поможешь, — с горечью подумал Катон, глядя на смерть своих воинов. — Ничем, только клятвой отомстить за них, если будет возможность». Остаток центурии, не более сорока гвардейцев, оказался на ровном месте, и воины быстро сомкнули фланги, выстраиваясь плотным каре вокруг штандарта и выставляя щиты во все стороны. Дальше вдоль стены Макрон и Муса сделали то же самое, и их центурии образовали общее каре. К ним устремилась и вторая половина центурии Макрона, те, кто до этого стоял на правой стороне стены. Теперь им пришлось бежать, чтобы присоединиться к остальным. Командиры громко отсчитывали ритм, и два каре медленно отступали ко второй стене. Бунтовщики облепили остатки первой стены, торжествуя и радостно крича, презрительно улюлюкая вслед римлянам, так, будто уже добились великой победы.