Но вот пришло время, когда канцлер со свойственным ему беспредельным чутьем понял: он висит на волоске от снятия с должности и тучи вокруг него все более сгущаются. Ох, не выстоять ему против силы, скопившейся вокруг, не тот возраст, да и мир европейский ощутимо поменялся за какой-то десяток лет, и не стало в нем места выношенной и проверенной бестужевской системе, помогавшей ему ранее. Поэтому он вознамерился принять все меры, чтобы его предыдущие усилия не пропали даром, даже если на какое-то время и предстоит уйти с тех высот, которые он занимал последние годы.
Для этого он решил задействовать как можно больше новых, не примелькавшихся при дворе людей, которые, пусть не сейчас, а когда ситуация вновь изменится в его пользу, смогут оказаться ему полезны. Он долго и тщательно подбирал тех людей, именуя их рersona grata, то есть персона желательная, выискивая их не столько в самом Петербурге, сколько в далекой и близкой провинции. И по его распоряжению Гаврила Андреевич Кураев во время своих частых поездок присматривался к встречающимся ему молодым людям, кои по его разумению могли оказаться полезны лично канцлеру и их общему делу, а потом выписывал их в столицу под благовидным предлогом, вовлекая тем самым в круг своего общения. Набралось их немного, едва ли два десятка тех персон, кои умом и сообразительностью могли сослужить верную службу графу. Только они о том ничего пока что не знали и даже не догадывались о предназначении своем, полагая, будто бы то сама фортуна улыбнулась им из поднебесья, приблизив к высшему столичному свету. Поэтому и Василий Яковлевич Мирович, оказавшийся в их числе, несказанно возрадовался, оказавшись в столице в канун Рождества.
В канцелярии Коллегии иностранных дел, куда он явился с врученной ему майором Княжниным бумагой, ему указали на флигелек во дворе. Там его попросили явиться вновь после обеда, бумагу забрали и предложили снять пока квартиру неподалеку или остановиться у кого-то у знакомых. Василий, сообразив, что коль велят снять квартиру, то вызвали не на один день, вернулся к назначенному часу все в тот же флигель при коллегии. Там его провели в небольшую комнатку, где навстречу ему шагнул Гаврила Андреевич Кураев, широко улыбаясь и раскинув обе руки для объятий.
– Рад встрече, – дружелюбно похлопал он Василия по плечу, и они обнялись, словно старые знакомые.
– Так и знал, что вы меня разыщете, – радостно ответил ему Мирович, беззастенчиво разглядывая Кураева.
– Как доехали? Все благополучно? И слава Господу. Не догадываетесь, зачем пригласил вас в столь неудачное время?
– Почему неудачное? Наоборот, к празднику. Хоть в себя приду, поживу как человек после лагерных скитаний.
– А что, военная жизнь уже наскучила? Ба, да вас можно поздравить с повышением! – заметил Кураев горжет подпрапорщика под епанчей у Мировича.
– Да у нас многие после Гросс-Егерсдорфа повышение получили, не я один, – слегка смутился тот. – Если дальше повезет, то… – не договорил он, смутившись, что Кураев может не так истолковать его высказывание.
– Вы, вероятно, отважный человек. Я это еще в Нарве заметил, – слегка польстил Кураев своему собеседнику.
– Мои предки во многих битвах участвовали, и никто из боя не бежал, – гордо выставив грудь, ответил Мирович. – И я чести своей не запятнаю.
– Хорошо сказано и главное, в нужный час. Но все же, как вы думаете, на какой предмет вы приглашены в Петербург?
– Верно, помощь моя опять нужна, – беспечно отозвался Василий. – А так бы зачем я нужен был?
– Святая истина, – согласился Кураев, – мне вновь потребовалась ваша помощь. А поскольку верных людей не так много, то я остановил свой выбор именно на вас. Повторюсь, что вы произвели на меня самое благоприятное впечатление во время той нашей встречи.
– И кого же на сей раз сыскать потребуется, – поинтересовался Василий, прикидывая в уме, сколько могут заплатить на сей раз.
– Искать нам не придется никого. Просто познакомлю вас кое с какими нужными людьми, а потом спрошу ваше мнение о них, – охладил его пыл Гаврила Андреевич.
– Меня? Знакомить? – не понял Василий. – Зачем это все? Нет, вы уж до конца договаривайте, а то туманно как-то. Может, не доверяете, то так и скажите.
– Почему же, я вам доверяю. Так доверьтесь и вы мне. Вы совсем не знаете жизни и не можете даже представить, как может повернуться к вам фортуна. Но в наших силах помочь сей даме сделать более удачный выбор и попросить ее быть более благосклонной к некоторым персонам. Вы меня понимаете?
– Если честно, то не очень, – честно признался Василий.
– Оно и к лучшему. Вы, как погляжу, человек сообразительный и быстро все поймете. А сейчас едем, сани ждут нас, если не возражаете. Нет? Вот и отлично. – Они вышли во двор, где действительно стояли сани с запряженным карим коньком, а на облучке сидел возница в тулупе, с нетерпением их поджидавший.
В первый день они побывали в двух местах: у пожилого господина в доме на Фонтанке, где пили сладкий ликер и вели пространные беседы о каких-то незнакомых Мировичу людях, и в конце дня наведались на именины в почтенное семейство другого знакомца Кураева. В обоих случаях Мирович ощущал себя не в своей тарелке, стеснялся своей дорожной одежды, замены которой у него с собой не было, сидел, уткнувшись носом в стол, не принимая никакого участия в разговорах. Зато Гаврила Андреевич везде чувствовал себя своим человеком, держался уверенно, за все хвалил хозяев, благодарил за угощение и совершенно не обращал внимания на сидевшего мрачнее тучи своего спутника. На другой день повторилось то же самое. И на третий… Но тут Мирович не выдержал и, когда они опять сели в сани, потребовал объяснений:
– Зачем вы меня таскаете за собой, как шута горохового, и ни о чем не спрашиваете? Или вам нравится насмехаться надо мной? Больше не желаю терпеть ваших издевательств! Прямо завтра же отбуду в полк. Нет, сегодня. Все, хватит! Прикажите отвезти меня на заставу.
– Как скажете! – неожиданно легко согласился Кураев. – Если вы считаете, что я принуждаю вас к чему-то постыдному и, тем паче, позорю вас, то едем на заставу, – и он отрывисто отдал приказание вознице.
Василий растерялся… Он думал, что его будут уговаривать, умолять остаться, но ничего подобного не произошло, и он робко спросил замолчавшего и слегка отвернувшегося от него Гаврилу Андреевича:
– Так вот и расстанемся? Завтра сочельник уже… Что же, и Рождество мне в дороге встречать прикажете?
– Как я вам прикажу? – неожиданно расхохотался Кураев. – Нет, вы его только послушайте: я ему приказываю ехать обратно в полк! Ха-ха-ха! Балаган, да и только.
– Тогда скажите, зачем возите меня ко этим всем людям? Зачем? Я желаю знать, к чему эти визиты! Вы ни разу не спросили меня о них, как говорили прежде.
– Пока еще время не пришло для расспросов. А вожу я вас исключительно с целью знакомств, которые могут вам в дальнейшем пригодиться.
– Пригодиться для чего? Что вы замыслили? Расскажите мне честно обо всем. Калиновский говорил, что нельзя доверять вам, что вы опасный человек, – вырвалось вдруг у Василия.
– Калиновский? Это тот, что был с вами в прошлый раз? А ведь он прав. Я действительно опасный человек, и свою судьбу со мной вы связали зря, если, как старый пудель, решили до конца дней лежать на диване и даже на улицу нос выставлять лишь по великой нужде. Лучше и впрямь ехать обратно в полк и дальше жить по указке сверху, пока вам очередной чин снизойдут присвоить.
– Куда вы клоните, что-то не пойму. Я не желаю выглядеть посмешищем в старом кафтане и нечищенном камзоле. Вы вон каждый новый день в обновке, а я… Пугало с крестьянского огорода, и только.
– Значит, дело лишь за этим? Тогда все поправимо. Завтра же у вас будет одежда от лучшего портного в Петербурге, месье Женевью. Не слышали о таком? Я вас представлю.
– Эвон, как у вас все легко. – Мирович защищался теперь гораздо слабее, тем более что они уже подъезжали к заставе, а Кураев пока не приказал повернуть обратно.
Василий представил себе долгую дорогу в полк и что встречать Рождество наверняка придется на какой-нибудь захолустной станции. Денег же у него совсем не осталось, а просить их у капитана как-то неловко. Одним словом, он был готов к полной капитуляции, но решил сделать это как можно более достойно.
– Тогда скажите, на какие шиши вы мне новую одежду справите? У меня на обновки денег нет.
– То пусть вас не касается, – отрезал Кураев.
– Это как же меня и вдруг не касается? За какие такие мои заслуги вы обо мне словно о родном сыне печетесь? Денежки счет любят, а долг платежом красен. Брали овцу в долг, да съел ее случаем волк. Не так ли выйдет?
– Пусть это вас не волнует, – еще раз повторил Кураев. – Расходы за мной, а ваше дело – принять от меня ту одежду или нет. Извините, что раньше о том не подумал.
– Хорошо, приму я ее, а дальше что? Не за красивые же глазки вы меня по гостям возите и всем показываете. Кроется что-то за всем этим, а что, пока не разберу.
– Лучше ответьте: едете вы или остаетесь, а то уже и до заставы доехали, – подтолкнул его к решению вопроса Гаврила Андреевич. – Еще раз говорю: неволить не желаю, а позорить, как вы изволили подумать, и в мыслях не было. Вот вам крест.
– Согласен, – выдохнул наконец с превеликим трудом Мирович. – Но сегодня же прошу вас объясниться и подробно рассказать обо всех ваших планах относительно меня.
– А планов никаких и нет, – рассмеялся ему в лицо Кураев. – Хотя есть, что я говорю, но всего один, и не ахти какой подробный: встречать Рождество отправимся в Ораниенбаум.
– Куда? – не поверил Василий. – Где наследник проживает? Вы случаем не оговорились?
– Не имею подобной привычки, – щелкнул пальцами в желтых перчатках Кураев, приказывая кучеру поворачивать обратно. – Именно туда вместе с вами завтра вечером и поедем.
– И меня пустят? – от удивления разинул рот Василий, вытаращив глаза на капитана.