Потому что я не верю в то, что Зай мне лгала. Просто не могу верить. Потому что Зай самое светлое, что было в моей жизни, и если отказаться и от неё, получится, что смысла в этой жизни особого и нет. Илья даёт отмашку, и я успеваю взять трубку, наверное, на последних гудках.
— Да? — коротко бросаю я.
И жду ответа. Не со страхом. С надеждой. Потому что это у меня трубка старая и надёжная. Динар номер поменял, возможно, мер осторожности принять просто не успел. Я жду его звонка второй день.
— Страшно тебе? — спрашивает Динар. — Думаешь о том, что тебе будет? Как тебя будут убивать? Ты просто быдло. Быдло и вор, вор, крадущий чужих детей. Поверь, твоя смерть будет очень долгой… почти такой же долгой, как смерть моей блядской жены.
Он блефует, в этом я уверен. Наверное, он под наркотой, она даёт людям ложное чувство уверенности в своих силах.
— Ты не боишься за свою дочь?
Динар смеётся. Сейчас он точно не боится ничего.
— Подожди, скоро и Таир узнает, — говорит он и сбрасывает звонок.
Таир должен узнать, и о многом. Сейчас меня волнует совсем не это, закуриваю снова, с удовольствием затягиваюсь, набираю Илью.
— Есть?
— Есть! — голос его дрожит от предвкушения. Он порядком обижен на Зай, но так молод, так горит энтузиазмом. Он жаждет спасать принцесс из плена, даже если они травят его таблетками. — Определить смогли только район, но наши поиски конкретно сузились. Сейчас бросим туда все силы.
Спать отправляю себя насильно. Сейчас хочется туда, в прокуренный автомобиль, гнать, не жалея автомобиля. К Зай. Но у меня — ребёнок. Маленький чужой ребёнок. И выспаться нужно, и ребят надо раскинуть по сменам и спать отправить…
Ясмин пришла, когда я уже засыпал. Открыл глаза — маленький силуэт в пижаме на фоне открытой двери.
— Я не могу уснуть, — пожаловалась она.
И полезла ко мне, маленькая такая, четверть человека, а если от меня так и вовсе одна десятая. Я растерялся — вот что с ней делать?
— Я тебе не папа.
— Мы будем играть, — сказала Ясмин, затаскивая на постель свое одеяло. — Ты будешь папой зайцу. А я его подружка и просто у вас в гостях.
Завозилась, устраиваясь поудобнее. Я махнул рукой — пусть спит, тем более и место-то не занимает. Однако утром уже иначе считал — проснулся балансируя на краю, а деть, в котором чуть больше метра, занимал все пространство разложенного дивана.
— Сегодня ты посидишь у меня в центре, — сказал я. — Я вечером уеду по делам. В центре ты была с няней, помнишь?
Ясмин серьёзно кивнула, потом ушла в себя и до самого вечера не сказала ни слова. А меня так и тянет вперёд, скорее окунуться в подготовку спасательной операции, которая шла полным ходом. Мы уже знали, где находится Динар, и надо сказать, с каждым разом его пристанище все нищее и нищее. Пока он к папе точно не обратился, и это не может не радовать.
Ясмин лёгкая, подхватываю её, вновь наряженную мальчиком. Везу в центр. Она все ещё молчит, но я хорошо её изучил, знаю, что она — думает. Подбирает слова. А потом как скажет, да так, что диву даешься, как вообще ребёнок пришёл к таким выводам. Как вообще у наркомана Бикбаева могла родиться такая проницательная дочь.
— Я за тобой вернусь, — сказал я. — Возможно, поздно. Не бойся. Тут много охраны и вообще это самое защищённое место в городе. Как крепость, сама смотри.
Я и правда, больше чем уверен — здание центра штурмом не взять. И я оставляю с Ясмин самых надёжных своих людей.
— Ты за мамой? — спросила Ясмин. — Я подожду. И не буду бояться, ты же придёшь.
Смотрит на меня сверху вниз. А у меня на сердце прямо свербит. И обещать хочется, и понимаю — не могу. Нет никаких гарантий. Нет никаких правил, точнее — я их не знаю.
— Мама не слабая, — сказал наконец ребёнок. — Просто она жила по правилам. Иногда так спокойнее…
Я кулаки сжимаю. Потому что знаю — мелкая тоже по правилам жила. Возможно именно они сделали из неё маленького робота, а вовсе не аутизм. А ещё я знаю, что больше церемониться не буду. Я снесу нахер все.
— Цепляйте трос к воротам, — командую я, когда мы прибывает на место. — И быстро, быстро, пока эти крысы не разбежались!
Наша операция на девяносто процентов импровизация. Потому что меня свербит изнутри, мне кажется, что время утекает безвозвратно. Словно ещё немного и будет поздно.
Ворота отрываются от бетонных свай забора, с гулким скрежетом волочутся по асфальту за автомобилем. Другая машина перекрывает единственный выезд — отсюда никто не уйдёт. Сейчас я не пойду вором. Я буду убивать.
— Какого х… — не договаривает мужик, выбежавший из дома.
Не договаривает, потому что падает, словно подкошенный, не успев даже достать оружие. Меня несет вперёд тревога, я не могу ей противостоять. В тёмных коридорах дома пахнет сладким дымом, раздаются резкие выстрелы, но я понимаю, что достойного сопротивления нам не окажут. Не сегодня.
— Зря ты не обратился к папочке, — зло говорю я, толкая очередную дверь.
Теперь пахнет не только дымом — пахнет порохом и страхом. И тревогой, которая не отпускает. Дом, кажущийся снаружи совсем маленьким внутри прячет множество тесных комнат, перетекающих одна в другую.
— Где же ты…
Я нахожу её тогда, когда охватывает подозрение, что Бикбаве слишком умен, что он провел нас, кинув нам приманку, словно кость. Зай стоит на стуле. К крюку на потолке привязана верёвка, петля болтается напротив лица Зай, она цепляется за неё руками, словно утопающий за соломинку. И тянет, пытаясь надеть её на шею…
Успеваю подумать, где вообще голова у Динара была? Кто в здравом уме бы поверил, что полторашка Зай дотянулась бы сама до этого крюка? Пересекаю комнату в один шаг, дёргаю Зай со стула на себя, и затопляет облегчение. Вот она. Рядом. Живая, трогаю её, убеждаясь в этом. Под наркотой, зрачки расширены, реакции замедлены донельзя, зато на лице — улыбка. Грустно обреченная, наверное с ней она и собиралась в петлю лезть.
Сейчас для меня не существует уже Динара. Никого нет. Только облегчение густо замешанное со злостью. Хочется орать на Зай, просто спросить — какого хрена ушла? Но все это потом, сейчас в больницу, срочно, хрен знает, чем её этот урод накачал.
Иду торопливо, почти бегу, Зай улыбается у меня на руках, от этой улыбки мороз по коже.
— Почему, — зло спрашиваю я, вдыхая глубоко воздух пахнущий дымом и гарью. — Почему я просто не могу взять и вычеркнуть тебя из своей жизни?
Вопрос риторический, я не думаю, что Зай, находящаяся где-то в мире грёз меня слышит. Но она отвечает.
— Мактуб, — говорит она тихо.
Где-то в доме раздаётся одинокий выстрел, а потом тишина звенящая. И смех Зай.
Глава 25. Ясмин
Новый мир был удивительным. Иногда Ясмин казалось, что это все не взаправду. Ночью она просыпалась, привычно, от страха и тревоги. Раньше её часто будил вернувшийся папа, из его машины громко орала музыка, иногда он приводил с собой шумных друзей. Чаще всего папа жил ночью. Тогда Ясмин открывала глаза и тревожно ждала, опасаясь того, что они придут к ней.
Такое уже бывало, папа любил хвастать красивой, словно кукла, дочерью. И незнакомые люди вваливались в комнату прямо ночью, дарили сладости, которые нельзя было есть, хихикающие незнакомые девицы усыпали её пьяными поцелуями.
Вдвойне обидно было то, что Ясмин уже тогда понимала — никому из папиных друзей на самом деле нет до неё никакого дела, и восхищались ею только ради папы, его денег.
Сначала Ясмин замкнулась в себе. А потом поняла, что в этой скорлупке гораздо удобнее, а главное — безопаснее. Никому не интересны неудобные дети, их прячут с глаз долой. Так и про Ясмин постепенно забыли, оставив только няню, никогда не лгущие цифры, постоянные упражнения с различными специалистами, а ещё лёгкий запах духов мамы.
А теперь все иначе. Сон по прежнему был чутким. Ночью Ясмин просыпалась потому, что сосед сверху громко топал по скрипящему полу. И поражалась уже тому, что этот сосед сверху вообще есть, в квартирах раньше она не жила. Выглядывала в тёмный двор — иногда по нему пробегала бездомная собака или настороженно оглядывающийся кот. Порой на лавочке у подъезда сидели парочки и целовались. Ясмин только пятый год шёл и поэтому она категорично решила — целоваться это "фу". Вот она вырастет и никогда не будет целоваться. И вообще замуж не выйдет. Потому что замужем страшно.
И шла тихонько через узкий коридорчик типовой двушки, смотреть, как спит её личный великан. Ноги на диване у него не умещались, свисали вниз. Ясмин нравилось жить с ним. С ним было спокойно. Когда будили навязчивые страхи, Ясмин мечтала о том, что однажды решится, и залезет под великанский бок, но нельзя. Решилась только однажды, когда мама снилась и звала, а помочь ей Ясмин не могла никак.
Несмотря на то, что Ясмин была развита не по годам, она была ребенком. Поэтому она сама с собой затеяла молчаливую игру. В ней чемпион был её папой, настоящим. Только Ясмин об этом никому не скажет, пусть даже и чемпион не такой как все. Он смотрел на неё так, словно ему не все равно. Некоторые её фразы его смешили, а папе такое Ясмин сказать бы не посмела. Ясмин вообще предпочитала не разговаривать с отцом, так было безопаснее.
— Давай одевайся, — скомандовал чемпион.
Одеваться здесь значило просто натянуть шорты и футболку. Пригладить короткие волосы пальцами и натянуть на них бейсболку. Потянулась за зайцем — руки дрожат. Потому что страшно, совершенно непонятно, что дальше будет. Настолько страшно, что Ясмин была готова остаться в этой квартире навечно, только бы не выходить наружу, в пугающий своей неизвестностью мир.
— Побегай тут, — сказал Руслан, посмотрел сверху вниз. — Кабинеты, в которые нельзя, заперты, а так резвись где хочешь, главное не уходи от охраны.
И ушел. Отпускать его не хотелось, он словно с собой унёс чувство безопасности и покой, но помыкать огромным дядей Ясмин не могла. Смотрела вслед, в его широкую спину и думала о том, что маме тоже нужна помощь. И чемпион поможет, он не сможет иначе, несмотря на то, что был зол. Его злость другая, не такая как у папы.