— Ну, что будем делать? — спросил у Ясмин один из её охранников.
Ясмин огляделась. Здание было огромным и пустым. Оно пугало, но главное, что её закрывать нигде не будут — то время, что она провела в пыльной комнате за запертой дверью уже никогда не забудется.
— А мне везде можно?
Дядя кивнул. Ясмин осторожно вошла в первый зал. Он был для маленьких, и чего здесь только не было! А главное — ни одного ребёнка. Детей Ясмин боялась, так как раньше почти не имела с ними дела, привыкла жить в компании с молчаливой няней. Даже двоюродные сестрёнки, Мадина и Латифа, пугали своей активностью и шумными играми.
А здесь — идеально. Только Ясмин и заяц, который уже порядком запачкался из-за приключений последних дней.
Сначала Ясмин полезла на лесенки. Высоко, страшно, и манит одновременно. Захватывает дух. Потом попрыгала. Потом побегала по кругу, но уже на третьем устала. Здесь было очень интересно, но все же, незнакомо. Вскоре Ясмин присела и обняла свою игрушку. Принялась считать.
— Я давно за тобой смотрю, — сказала девушка за спиной и Ясмин вздрогнула от неожиданности.
Обернулась. Может, эта тётя, как Алиса. Сейчас схватит, велит не кричать и унесёт обратно к папе. Тогда получится наоборот, мама тут, а Ясмин с папой, и чемпиону придётся спасать их всю жизнь.
— Я тут не одна, — храбро ответила девочка.
Охранника не было. Он понял, что девочка его стесняется и вышел в коридор, сейчас разговаривал по телефону. Но был заяц, старый верный друг.
— Я тебя не обижу. Руслан попросил меня за тобой приглядеть. Я тут работаю с особенными детками. Такими, которым сложно. Но ты же не такая, неправда ли? Ты все прекрасно понимаешь.
Глаза у девушки были добрые, но Ясмин прекрасно знала, что и глаза могут лгать. Все считают её папу идеальным. Лучшим отцом и мужем! Даже дядя, даже эби. А все потому, что нет правды в глазах. Правда только в поступках.
— У меня аутизм, — твёрдо ответила Ясмин.
Уж это слово она помнила отлично, сколько раз папа кричал, что мама родила ему неполноценного ребёнка. Отличное слово, удобное. Девушка рассмеялась и отступила, не стала больше лезть с вопросами.
Но настроение играть было окончательно потеряно. Сколько минут уже прошло с тех пор, как Руслан ушёл? Ясмин пыталась считать, но постоянно сбивалась, минуты ещё более непослушны, чем бусинки на зайце. Они то торопятся, спешат вперёд, то замирают упрямо.
Ясмин взяла зайца и ушла от девушки. Вышла в огромный пустой коридор. Охранник маячит где-то сзади, а шаги Ясмин отдают гулким эхом, считать их теперь замечательно удобно.
— Шесть, семь, восемь…
Дошла до высокого подоконника. Вскарабкалась, наступив на батарею. За окном — темно. Фонари горят, их свет отражается в глазках зайца, и кажется, что они смотрят на неё со значением. Словно заяц пытается сказать что-то очень неприятное.
— Это неправда, — ответила Ясмин, потому что она-то знала, что заяц ей сказать хочет. Он давно это шепчет, каждую ночь. — Руслан вернётся. И приведёт с собой маму. Потому что не бывает так, чтобы все люди в мире были злыми.
Глава 26. Руслан
Время бежит чертовски быстро.
На руках Заяц, смотрит на меня пустым взглядом задурманенных наркотой глаз.
А на улице раненые, и свои, и чужие. Я стою в густых сумерках, сжимая в руках Зай, и никак Мишке помочь не могу, а под ним кровь рассекается черничной лужей, Илья над ним согнулся.
— Держись, братка, щас мы тебя мигом больничку организуем, — просит он, а сам на меня смотрит. И лицо такое — беспомощное, мы знаем, не довезем его, и Мишка знает.
— Где пидор мажорский?
— Его двое прикрыли, суку, — кивает на лежащих, — в тачку сел и упорол.
— На нашей?
— На нашей, — повинно голову свешивает, а я чертыхаюсь. Какой-то сученыш, торчок, да ещё и на одной из наших тачек свалил. Блядь, грош цена нам как профи, я со своей одержимостью этой девчонкой татарской совсем расслабился.
Мягким стал, нюни распустил, а между тем, таких потерь среди моих не было никогда.
Я людей оставляю, врача ждут, но девяносто девять из ста, он не поможет, Михону обратно кишки не засунет, не зашьет даже, мать его, хирург от бога.
И за это Бикбаев тоже ответит.
Я сажусь с Зай на заднее сидение, голову ее на коленях пристраиваю, рукой придерживаю, чтоб на кочках не бултыхалась. Водила наш, Игорек, из новеньких, крови не нюхавший, своих товарищей не терявший, глядит на меня глазами большими в зеркало заднего вида, только белки сверкают.
Он понимает, что сегодня могло и его не стать, и я рисковал ими, людьми своими, не за хуй собачий.
Хочется орать, материться, крушить все вокруг, но я вместо этого Зай по волосам глажу и себя ненавижу. Помешательство какое-то, так нельзя, надо выяснить весь расклад с Таиром и с рук на руки передать ее с дочкой.
Пока башка совсем с плеч не слетела, я ведь не только себя подставить могу, но и всех остальных своих людей.
Но перед этим, сука, сделаю все возможное, чтобы сгноить муженька ее наркоманистого.
Я себе боюсь признаться, но самый большой страх лежит глубже. Если что-нибудь случится с Зай, непоправимое, а я ее мелкотне обещал доставить ее целой и невредимой. Даже если после она будет жить от меня за три езды, главное, не со своим говнюком.
И снова вспоминаю крюк этот над головой, и только за это хочется рвать и метать. Убивать. И убью его, медленно, чтоб орал и визжал, как баба.
В обычную больницу нельзя, мы приезжаем в частную клинику, где главврач не сдаст Зай, даже если Динар притащит сюда свою жопу вместе с отцом-мэром.
— Виталич, принимай, — захожу, все так же не выпуская из рук девушку. Ее волосы, длинные, спутанные, свисают неровной волной, ноги босые. Она, черт возьми, пахнет бомжом, — не больно-то о ней пеклись все эти дни, что Зайка провела. Виталич окидывает ее взглядом суровым, нахмуренным, губы жует, а потом выдает:
— Под чем она?
— В душе не… знаю, — сдержался, знаю, Виталич не любит мат, — но надо срочно откачивать.
— Криминальная? — я кивнул, Виталич проматерился, а потом по интеркому вызвал кого-то, — каталку на пост.
Я положил на каталку Зай, медсестра датчиками ее обвешивать начала, Виталич в зрачки светит, пульс мерит с серьезным лицом. А я ему денег в карман сунул, ещё и по руке огреб — от него же.
На улицу вышел, сигарету сразу в рот засунул, набрал Илью. Знал, что услышу, на душе горько так, поскудно.
— Все, — ответил он сразу, и в этом его "все" так много было вложено.
— Сейчас подъедем.
Мне нужно было пять минут. Пять минут, чтобы выкурить две подряд, обмозговать расклад.
Рядом тихонько Игорек пристроился. Руки дрожат. Зря его с собой взяли, я уже всерьез пожалел.
— Почему мы Мишку сюда не привезли?
Видно, что его вопрос этот всю дорог терзал. Я молчал, курил медленно. Некоторые вещи сложно объяснить. Он, наверное, думает, что я все ради бабы бросил. Может, и прав пацан.
— Не довезли бы, Игоряша, — вздохнул, голову задрал. Небо звёздное над башкой, луна. Волком на нее выть хочется. — Не довезли бы…
— Почему за мажором этим никого не отправили?
Потому что ничего кроме Зай значения не имело в тот момент. Я облажался, и теперь бежать за ним смысла не было. Обе девчонки у меня, конверт заветный, — разберемся.
— Не хочу людей лишаться больше. Надо на другом уровне решать.
Он ещё хотел спросить что-то, но не стал. Сигарета дотлела до самого фильтра, нужно было ехать, разбираться. Тачку искать свою, утырком этим угнанную. Но для начала я позвонил в центр: время позднее, темно уже, а там ребенок. Охранник Ясмин сразу ответил:
— В окно глядит сидит. Спрашивала, когда вы приедете.
— Попроси Маришку развлечь ее, скажи, я буду скоро. И глаз с девчонки не спускай, башкой за нее своей отвечаешь.
Как представил Ясмин одинокую, с зайцем наперевес, так кулаки сразу сжимаются. Глубоко они в душу мне запали, это семейство заячье.
Обратно долетели быстро, но Мишку уже в труповозку погрузили, тело готовили к отправке. Снова принялся с ментами разбираться, зачастил я уже в эти дни с ними встречаться. Ребята и тачку нашли, — Бикбаев бросил ее недалеко. Мне хочется каждому предъявить, — как так вышло, что мы его упустили, что Михон себя подставил, под пулю так глупо попал. Но сейчас не время для разборок, нужно обезопасить тех, кто есть.
С ментами в этот раз разговаривал сам. Разговор трудный, нудный, дорогой был, но в итоге выбил время себе немного, чтобы разобраться в творившемся. Для начала хватит, чтобы в затылок полиция не дышала, а там видно будет.
На часы глянул: двенадцать уже, за ребенком ехать пора. В центр свой отправился, сжимал руль, по сторонам оглядывался. Где-то гнида эта рядом ещё, не успел далеко уйти. Словно сам черт его ведёт за руку, но недолго Бикбаеву осталось бегать, и папаша его не спасет.
Для верности попетлял по городу, ни для кого не секрет, что центр мой, но будет лучше, если я убежусь в отсутствии хвоста. Парням велел по одному не ходить, держаться толпой, за своими приглядывать.
В клинике для Зай несколько человек на охрану выбил. Ещё одного ее исчезновения я не переношу, слишком дорого оно для нас обходится.
В центр зашёл с заднего входа, охранники кивнули, показывая, что видят меня, бдят. Прошел мимо них в свой кабинет. На диване Ясмин спит, клубочком свернулась. Заботливо укрыта моей курткой, маленькая такая под ней, — не ребенок, а котенок.
За столом, откинувшись на кресле, Маришка — она здесь с особенными детьми занимается, и я просил ее с Ясмин пообщаться, если девочка захочет, конечно.
Маришка увидела меня, глаза потерла, поднялась, потянувшись:
— Она долго вас ждала, но все же сдалась, уснула.
— Спасибо, — поблагодарил устало, — к зарплате тебе премию выпишу.
Она улыбнулась, кивнув с благодарностью:
— Хорошая девочка. И, знаете, ее бы ещё раз к специалистам, мне кажется, напутали там с диагнозом.