кулы. Естьспециальныйдом, гдеребятаотдыхают, проводятрождественскиеипасхальныеканикулы.
Комнатавзданииинтерната, кудаменяопределили, имелаодноогромноеокноичетырекровати. Возлекаждойстоялночнойстолик. Устенынастоле — большойтазскувшиномводы.
Честноговоря, ядосихпорнемогупонять, зачемэтоткувшинбылнужен? Утроммыпринималидушсразужепослеподъемаивечером — передсном. Дневноеомовениерукпроходиловнижнихтуалетныхкомнатахпередкаждымприемомпищи.
Однаждыянеудержалсяивсе-такиспросилугосподинаЛассэра:
— Зачемвмоейкомнатестояттазскувшином?
Онответил:
— Чтобытывсегдапомнилочистотесвоеготела, своихрук, а, возможно, исвоихмыслей. Ибоучестногочеловека — онивсегдачистые.
Этопригодилосьмневжизни!
Нодетиестьдети! Озорничалиивмоюпору… Расскажуободномслучае. ВмоемклассеучилсявнукПрезидентаШвейцарскойРеспублики — господинаГюставаОдора, — ФернанТрамбле. Ончувствовалсебяхозяиномположенияидавалвсемподзатыльники.
Нояегопредупредил: «Ты — изЖеневы, ая — изРостова-на-Дону. Еслименятронешь, — разобьютеберожу!»
АнезадолгодоупомянутогослучаядедушкаВикторподарилмнекруглыекарманныечасы. Оченьгордыйподарком, я — надоилиненадо — всемпоказывал, «которыйчас». Подароксейяполучилзахорошиеотметки.
Ивот — большаяперемена. Мыперекусили. Ястоювхоллесодноклассникамиикому-топоказываю, которыйчас. Вэтотмоментвдруг… получаюподзатыльник.
Забыв, чтоуменяврукечасы, яразворачиваюсьи… р-раз! — разбиваюносФернануТрамбле. Онпадаетикричит: «Ясдаюсь!»
Еслиговорят «сдаюсь» — большебитьнельзя. Однакочасы — тожевдребезги!..
Случилосьэтовпятницу, авсубботуядолженехатьвДелемонкродным.
Ивот: ужинуродственников. Сижу, неподнимаяглаз: часовнет! Можетепредставитьмоесостояние?! ДедушкаВикторзаметил, чтояневсвоейтарелке:
— Чтослучилось? Говори, что?!
Ястрепетомвголосерассказалопроисшествии: омальчике, которыйвсемдаетподзатыльники, отом, чтояегопредупреждали, наконец, — оегоразбитомносеииспорченныхчасах.
ДедушкаВикторвсталистрогоспросил:
— ТыпосмелразбитьфизиономиювнукунашегоПрезидента?!
— Да, дедушка… нояжеегопредупреждал!
— Тыхорошосделал, — констатировалВиктор, меняяинтонацию, и… подарилмненовыечасы, наэтотраз — золотые.
ИхотямногихвыпускниковЭкольНувэльсудьбаразметалапосвету, спустямногиегодымывстретились, забывобиды, помнялишьтосветлое, чтообъединялонасвэтойчудеснойшколе.
Ксожалению, друзьяушливмириной… Вмоеммосковскомархивеосталасьмассаписемифотографийпериода «потепления» послеВтороймировойвойны… Уженесталомоегосамогоблизкогодруга — вице-президентаМеждународногоКрасногоКрестаФредерикаСиордэ. Носегодочерьмиивнукамименяимоюжену — ЕленуЧерняк — связываютсамыетеплыеотношения.
НемогуневспомнитьГароАйвазяна — ставшегоглавнымантикваромЖеневы; ГеоргияКиркова — впоследствиипослаБолгариивразныхстранах; РенэБарбэ — главногоархитектораЖеневы; ФернанаТрамбле — представителявШвейцариирядаамериканскихбанков; РенэТюретени — управлявшегоимениемэкс-вице-мэраЖеневыМикели. Егодочь — СимонМоор — тележурналистка (мужСимон — талантливыйфотохудожникЖанМоор). ОнанеразбывалавСоветскомСоюзе, еерепортажисвоейобъективностьюненравилисьнашемуруководству.
Кромеменя, вкомнатежилиещетримальчика — почтимоиоднолетки.
УлевойстеныспалКонстантинГратцос — грексостроваИтаки. Егоотец — судовладелец — проживалссемьейнародине.
СправаотдверистоялакроватьсынагофмейстераБельгийскогодворамолодогографаАнри, фамилиякоегобылад’Аск.
СлеваотдвериспалЭмильГола — мальчиксостроваМадагаскара.
Мысразуобразовали «тройственныйсоюз»: Гола, Гратцосия. Анрид’Аскбылслишкомнежнойособой, чтобыучаствоватьвнашихспортивныхифизическихупражнениях.
Максимум, кчемуприкасалисьеготонкиеаристократическиеруки, — былатенниснаяракетка.
Ноуборкукомнаты, наведениевнейпорядка — стерильнойчистоты — графвыполнялвсвоюочередь, какикаждыйизнас. Именнонанеммыпроверяличистотупола: бралиграфазаногиипровозилиотокнакдвери. Еслинабелоснежныхграфскихпанталонахнеоказывалосьнипылинки, значит, уборкабылапроведенахорошо.
Настроих, объединенныхлюбовьюкспортуифизическимупражнениям, вшколепрозвали «тремядикарями».
Летоммывтроемвсегдавыступалинасторонеоднойизкоманд, соревнующихсявлюбыхспортивныхсостязаниях, азимой — самисоставляликомандубобслея (управляемыхсанок).
Икогдамылетелисгорыпоузкойдорожке, носящейназвание «Лафоветт» иведущейктрамвайнойостановкеумостаШаи, мыгорланилипо-французскисвойгимн «трехдикарей»:
Нусомлейтруасоваже,
Эламэмтан — дежанд’онёр!
Падеборнонидёриважё
Анотрсоважордёр!
Мы — троедикарей,
Одновременно — людичести!
Нетпределаиразмера
Нашейдикойстрасти!
Следующаястрофаначиналасьтак: «Мы — всетрое — братья», акончаласьстрокой: «Жизньнамнедорога!» («Лавийпурнунепашер!»)
Совместноепребываниевшколеивинтернатесделалонасдействительнобратьями.
Окончившколу, мырасстались. ДальнейшихсудебД’АскаиГолаянезнаю.
Черезсорокшестьлет (!) меняразыскал (спомощьюгреческогопосольства) КонстантинГратцос. МывстретилисьснимнапраздникебывшихучениковЭкольНувэльвШвейцарии.
Парадоксзаключаетсявтом, чтопослеэтойвстречимыуженерасставалисьвплотьдопечальногоднясмертиКости.
Винтернатеонбылсамымблизкиммоимдругом. Мыделилисьвсем, чемвозможно. Я — тем, чтопривозилеженедельноизМонтрё, гдежилитетя, дядяибабушкаВера, аКостя — лучшимизпосылок, получаемыхимиздалекойГрециипослучаю, ибовойнанарушилавсесвязиикоммуникации.
Нооднособытиеизисториинашейдружбыяхочуподчеркнутьособо.
НадзирателемэтажабылстрогийгосподинПошон. Онскрупулезноследилзаидеальнымсостояниемнашихкомнат, нашеговидаиисполнениемнамивсехшкольныхибытовыхобязанностей.
АнадмоимдорогимКостейвиселокакое-топроклятие: небылослучая, чтобыпрималейшейвозможностионнеразбилбыоконногоилидверногостекла: будьтовзданиишколыиливинтернате.
Надосказать, чтогосподинПошонсоблюдалжелезноеправило: полюбомунарушениюунегоимелисьдляпровинившегосятринаказания.
Напервыйраз — виновныйлишалсясладкогозаобедом, навторой — субботне-воскресногоотпускакродителямиливгостикдрузьям, анатретийможнобылосхлопотатьипофизиономии (влучшемслучае — позатылку).
Костяумудрилсядваждыразбитьстекловокненашейкомнаты.
Зимой 1916 года, когдамытроеужележалиподтеплымиодеялами, аКостяещесиделнасвоейкровати, япопросилегочуточкураздвинутьжалюзи (спалимыприоткрытыхокнах).
Костявстали, выполняямоюпросьбу, локтемразбилстекло.
Явскочил, ивэтовремядверьоткрылась: вкомнатувошелгосподинПошон. Очевидно, емубыловсеясно, таккаксмотрелоннаКостю:
— Ага, значит, этоты, Гратцос, втретийразразбилстекло?!
Костянеуспелоткрытьрот, какярешительнопроизнес:
— Нет, месьеПошон, стеклоразбиля!
Пошонпокинулкомнатусословами:
— М-м-да… тебеповезло, Гратцос! Быстрообавпостель!
Послепаузы, ужележавкровати, Костягромкосказал:
— Ты, Оня, спасмоючесть: оннеразбилмнерожу! Сэтойминутыясчитаютебясвоимбратом. Иэто — навсюжизнь!
Впоследствиионоправдалэтислова.
Передвозвращениемнародину
Теперьобращаюськнарушенноймноюхронологиисвоихвоспоминаний.
Оставиляшвейцарскуюшколув 1918 году. Расставаниеснейбылотяжелым. Особенносмоимподопечным — ДониДонегалем — юнымбританскимлордом.
ЯуехалвПарижпоступатьвПолитехническийинститут.
ШлаПерваямироваявойна, новысшиеучебныезаведенияработали.
Крометого, вПарижежилимногиедрузьямоейсемьи.
Нонежеланиепродолжатьобразованиетянуломеня — бакалавра — вофранцузскуюстолицу. ЯрешилвступитьдобровольцемвРусскийЭкспедиционныйкорпус, сражавшийсяподкомандованиемгенералаЛохвицкого.
Всерусскиестуденты, находившиесявоФранции, должныбылитакилииначепроходитьвоеннуюслужбу.
ВРоссииужепроизошлаОктябрьскаяреволюция.
РусскийЭкспедиционныйкорпусвышелизВладивостокаи, проплыввокругвсейЗемли, прибылвМарсель. ЭтоткорпусучаствовалвбояхвШампанииврайонекрепостиВерден — знаменитомместе, котороеназывалось «Шмандёдам» («Дорогадам»). Многорусскихсолдатполеглонафранцузскихполяхсражений…
Они — русскиесолдаты — сражалисьпослеФевральскойреволюции, сражалисьзаРодинуипослереволюцииОктябрьской.
Русскиесолдатыстоялина «Дорогедам» — передкрепостьюВерден — возлефортовДуомониВо.
Ясталсвязистом-переводчиком: междурусскимиифранцузами…
Шлисильныебои. Воспоминаниемотехбояхсохраниласьотметинанамоемлбуотосколка, пробившегокаску.
Заоднуоперацию, когда — подогнемпротивника — явсе-такидоставилсообщениепоназначению, ГеоргиевскаяДумакорпусапредставиламеняксолдатскомуорденуСвятогоГеоргия.
ЗаразрешениемнаегополучениеядолженбылявитьсяличнокгенералуЛохвицкому.
Командиркорпусасиделвсвоемкабинете: штабразмещалсявдомикенебольшогофранцузскогоселения. НесмотрянаточтовРоссиипроизошлареволюция, надгенеральскимкресломпо-прежнемувиселпортретгосударяимператора — Николая II.
Когдаяпредставилсяисообщилоцелисвоегоприбытия, Лохвицкийусмехнулсяисказал:
— ЗакаждыйГеоргиевскийкрест, выданныйеврею, яотвечаюпередБогом, царемиобществом. Кру-угом!
Поверьте, дорогиечитателиэтойкниги, написаннойпочтивосемьдесят (!) летспустя, чтоиныненекоторыевластипредержащиенамоейРодине, которойяотдалвсюсвоюжизнь, мыслятвсетакже…
Мненепростогорько, мнестыднозасограждан, упорновозвращающихсяковременамсредневековья!
Яповернулсяивышелизкабинета. ДоложилГеоргиевскойДумеорешениигенерала. ИтаккаксредиРусскогоЭкспедиционногокорпусабылипреображенцы, вместоГеоргияДуманаградиламеняПреображенскимкрестом. Честь — померкамцарскойРоссии — весьмавысокая! Абыломненеполных 18 лет…
Яполучилэтоткрестообразный, скореепохожийнабукву X золотойзнак, покрытыйсинейэмалью. Нанем — золотоеизображениераспятогоХриста.
Высокуюнаградумнепришлосьчерезгодотдатьнасохранениесвоейтетке, поскольку, вступаявПервуюКонную, украшатьсебясимзнакомнебыловозможности. Задолгиегодытяжкихмытарствиперипетийнашейроссийскойжизнизатеряласьдорогаямнепамятнаявещь…
Какяужеговорил, русскиесолдатысражалисьзаРодинунафранц