, необращаянаменявнимания, как-топо-особенномукряхтел, радостноулыбалсячему-то, что-тозаписывал. Реакцияегонавыполнениеактерамиуказаниймастерабыларазнойимнеабсолютнонепонятной.
— Вы — артист? — спросиляшепотомвовремянебольшойпаузы.
— Авыкакдумаете?
— Полагаю, чтосамискажете.
— Наверное, янепохожнаартиста?
— Да. Неочень…
— Нуиктожея, по-вашему?
— Вероятно, руководитеоднимизцехов?
— Вобщем, непохожнаартиста! Этохорошо. Значит, янестандартныйтип. Таквот, представьтесебе, чтоявсе-такиартист, хотяещеиучусьвГектомасе! Унегосамого! УМейерхольда! — Мойсоседприэтомкивнулнасцену.
— Давноработаетездесь, втеатре?
— Нет. ДоприездавМосквубылрежиссеромвСибири. Работалтолькослюбителями.
— Австолицечтодумаетедальше?..
— Ещенезнаю. Посмотрим, каксложится. Покамнепредложилисниматьсявкино. ТамАлександрРазумныйставит «БандубатькиКныша».
— Вамповезло.
— МенярекомендовалТарич: приличныйчеловекиавторсценария.
— Ну, атогда… тутвызачем?
— Набираюсьума. Пройдутгоды, искусствостанетдругим, авеликаяметодаМейерхольдаостанется! Она — революция! Аон — велик! Он — революционертеатра!
Явтупоруслаборазбиралсявновыхтечениях, бурнойволнойзахлестнувшихлитературуидраматическоеискусство. Поэтомуинемогподдержатьразговор. Досиделдоконцарепетицииивместесмоимсоседомвышелнаулицу.
Уподъездастоялитроемолодыхлюдей; онитожетолькочтопокинулизал. Несговариваясь, мывседвинулисьводномнаправлении. Они — этитрое — шличутьвпереди. Ивдругодинизних, усмехнувшись, сказал:
— Штучки, братцы! Дешевыеприемы, рассчитанныенаидиотов. Иартистыунеголиповые: послушныйскот! Недаромещемойдядяпел!..
Имыссоседомуслышалинамотивматчиша:
Я — Мейерхольдлиловый
Ибестолковый!
Втеатрея — новатор
Идекоратор!
Когда «певец» закончил, мойспутникспокойносказал:
— Ясейчаснабьюемуморду.
Уверенный, чтоон, безусловно, этосделает, япопыталсяуспокоитьего:
— Стойте! Ненадо! Этимвыничегонедокажете.
— Нет, докажу! Ядокажуему, чтозатакиепесниегобудетбитькаждыйчеловек, которыйхочетсчастьянашемуискусству. Авыотпуститемоюруку! — Таккакядержалеедовольнокрепко, ондобавил: — Нетояиваммордунабью!
Онбы, конечно, могэтосделать, столькогневаияростибыловеголице.
Нопроизошлонеожиданное: покамыобсуждаливозможнуюсхватку, тетроевскочилинаходувпроходящийтрамвай. Мыосталисьвдвоем, ионтогдасказал:
— Васбыбитьянестал. Ведьневыпелиэтупошлятину! Давайтезнакомиться: я — Охлопков. Адлятебя — Николай.
Мыпобраталисьисталивидетьсяпочтиежедневно.
Несмотрянаточтояобслуживалрядгазет, заработкимоибылималые. ИКолявзялсямнепомочь.
— Сколькоразтыешьвдень? — спросилон.
— Два: утромивобед.
— Этонегодится! «Мужикдолженбытьсытиотэтогосвиреп!» Такговорилмойдед. Ионбылправ. ПочемунеужинаешьвКружке?
— ЭтожеКлубмастеров! — усмехнулсяя. — Тызнаешь, какиетамцены?!
— Знаю. Нотыжурналистидолженвертетьсясредилюдейбольшогоискусства! Иначеотстанешьотжизни! Что, кромесвоейписанины, тыумеешьделать?
— Умеюстрелятьизвинтаинагана, рубитьшашкой, крепкосижувседле.
— Аизгражданскогообиходаненайдетсяличего-нибудь?
— Хорошобоксирую. Знаюклассическую.
— Нет, борьбаненужна. Авотпервоеподойдет. Яустроютебявнашукартину: будешьзаводитьдраки!
НоврезультатеегохлопотяпопалнекАлександруРазумному, укоторогоснималсяКоля, анастудию «Межрабпом-Русь». Мойпервыйгонорар — дварублясорок (двенадцатьобедов) былполучензасхваткусБорисомБарнетомвфильмеЛьваКулешова «НеобычайныеприключениямистераВеставстранебольшевиков».
ПослепросмотракартиныОхлопковсказалмне:
— Тыоченьхорошополучился.
— Неужелиузнал?!
— Конечно, твояспинавесьмавыразительна! Отличныйбоец!
Слышатьэтомнебылоисключительноприятно, несмотрянато, чтонаэкранеямелькнулвсеголишьнанесколькосекунд.
Такначаласьмояжизньвкинематографе, крестнымотцомкоторойбылмойдорогойдругНиколайОхлопков. Дружилидопоследнихегодней: онушел, недоживдошестидесятисеми…
Когда — посленесколькихпоставленныхсценариев — япринесОхлопковумоюпервуюпьесу, прочелонеебыстро (хотяибылоченьзанят: кромеруководстваРеалистическимтеатромснималсяещевфильме «Делаилюди»). Уженаследующийденьонспросил:
— Кто-нибудьставит?
— Да. ТеатрКраснойАрмии.
— Режиссер?
— Завадский.
— Этохорошо. Унегонастоящийталантибогатаяфантазия! Агдееще?
— ПойдетвфилиалеМалогоивПервомрабочемхудожественном.
— Х-м… ТритеатравМоскве?! Дажедлястолицымноговато… Ажаль, ябытожевзялся, ночетвертымбытьнехочу: хватиттого, чтоясам — бывшаяЧетвертаястудия. Аужследующуюпьесуты, брат, даймнеодному. Толькопоменьшеремарок! Нектоизвашейшатиипопросилменяознакомитьсясегоочереднымшедевром, тактамвспискедействующихлицободномперсонажебылонаписано: «Любиткошек»! Аэтоживотноевпьесениразунепоявлялось. Да, вотеще: пожалуйста, нерасписывайподробноиназойливоместодействия. Пушкинписал: «Бахчисарай. Фонтан. Луна». Режиссерувполнедостаточно, еслионрежиссер!
Надосказать, что, когдаделокасалосьтеатра, Охлопковнискемиздрузейнелюбилсоветоваться. Поэтому, еслимогузнатьчто-либодлясебяполезное (аонисключительноталантливоумел «выуживать» вразговорахнеобходимыедетали), товсегдапрямоговорил: «Кактыотличнопонимаешь, явсовететвоемсовершенноненуждаюсь. Мнепростолюбопытнотебяпослушать. Узнатьтвоемнение».
Втакихслучаяхянебылисключением.
Человеку, впервыепопавшемунарепетициикОхлопковуинепривыкшемукегоманере, поначалумоглостатьнепосебе. Деловтом, чтоОхлопков, прогоняяпьесусартистамиимонтировочнойчастью, затрачивалстолькоэнергии, чтовпересчетенакиловаттыеюможнобылобыосветитьлюбойрайонМосквы. НиколайПавловичзаканчивалрепетициютолькотогда, когдасилыужеполностьюоставлялиего, несмотрянафизическиеданные, вполнедостаточныедляпрофессиональногоборца. Охрипший, обессиленный, Охлопковпочтипадалвкреслои, запрокинувголову, закрывалглаза. Однаждыянеудержался:
— Нучтотыорешькакрезаный? Зачемпрыгаешьвзадивперед, словногорныйкозел? Ведькогда-нибудьсердценеквыдержит. «Тик» — мыещеуслышим, ауже «так» неполучится! Каждыйтвойрев — этозарубканасердце. Аранка — ручеек, потом — речка, амногоручейков — Волга, тоестьинфарктилиинсульт! Опомнись, Коля!
Оннетерпеливопрервалменя:
— Ничегонеполучится. Нельзяработать, неотдаваясебявсего — вместессердцемидругимипотрохами. Теперь — подеталям: во-первых, втишинехорошотолькоразводитькур. Этоневопли, я — неору, апростогромкоразговариваю, чтобыактерылучшеслышали. Иливыражаюсвоевпечатлениеотвиденного. Пойми: выражаювпечатление. Сталобыть, являюсьодновременноэкспрессионистомиимпрессионистом! Наверное, тебенезнакомсмыслэтихслов?
— Почему? «Экспрессной» по-французски «выражение», а «импрессион» — «впечатление».
— Смотри, какойобразованный!
— Ладно! Ноиногда, НиколайПавлович, тынезамечаешь, чторугаешьсяпростокакпортовыйбосяк! Хорошоеще, чтонеприженщинах…
— Даэтонеругань! Актерывеликолепнопонимают, чтоянехочуихобидеть. Этотебемоисловакажутсябранными, потомучтоты — человек, несвязанныйстеатроморганически, целиком.
Повторяю: я — неискусствовединесобиралсявсвоихотрывочныхзаметкахразбиратьтворчествочеловека, яркойзвездойсиявшегонанебосклоненашеготеатра. Яркимбылонетолькоеготворчество, егоспектакли. Онсамбыляркойличностью — ивбыту, ивобщениистеми, ктоегоокружал, сдрузьями, актерами, соратниками.
Ягоржусьтем, чтобылегодругом, любилегокакбрата, получаявзаментужечистуюдружбуибратскуюлюбовь. Завсюнашужизньмыниразунепоссорились, хотяиногдаиругалисьдохрипоты. Нобрань, котороймыпоройосыпалидругдруга, еслиееперевестинанормальныйязык, былалишьтекстовымвыражениемнормальноготворческогоспора, гдекаждыйповозможностичеткопыталсядоказатьсвоюправоту.
Меняпривлекаливнемудивительнаяспособностьсамовыражения, словеснаяидейственная, иэтакаясвященнаяодержимость, сочетавшаясясдетскойнаивностьюибезграничнымдовериемклюдям.
Онжилвсегдавособом, толькооднимимизученномитолькоодномуемувидимоммире, накапливаядуховныебогатства, которымищедроделилсясосвоимисоратниками, нетаяотнихсвоихраздумий, догадок, сомнений.
Мывиделисьчасто, икаждаянашавстречабыларадостью, надеюсь, дляобоих. Мыторопилисьмногоерассказатьдругдругу. Делилисьсвоимизамыслами, горестямииудачами, шутили. Вотдвапримера.
Охлопковпоставил «Лодочницу» Погодина. Насценепримадоннагреблапонастоящейводе. КогдапослеспектакляязашелкОхлопкову, онспросил:
— Чтотынапишешьобэтойработе, великийкритикмой?
— Незнаюещеточно, — ответиля, — ноназваниеужепридумал!
— Какоеже?
— «Уходя, спуститеводу!»
КогдаНиколаяназначилизаместителемФурцевойпокино, япришелкнемувновыйкабинетиспросил:
— Тебянепугаетдолжностьзаместителяминистра?
— Чудак! — ответилОхлопков. — Яжецарейиграл!
Обомнеонбылдействительновысокогомнения. КаждыйсценарийдолженбылобсуждатьсянаспециальнойколлегииМинистерства. Непомнюуж, какойопусяемупринес, нопосейденьвмоемархивесохраниласьзапискасегоподписью, онагласила, чтоэтуработуивсепоследующиеуПрута — приниматьбезобсуждениянаКоллегии…
ИсаакБабель
Данныйопус, тобишь — «мемуары» — яназвал «Омногихдругихикое-чтоосебе».
Этодаетмнеправо, несоблюдаяхронологии, писатьотехнеординарныхлюдях, скоторымименясталкивалажизнь. Срединих, несомненно, заслуживаетвниманияпотомковИсаакЭммануиловичБабель. Онем, какписателе, созданасолиднаялитература. Яжехочуограничитьсятем, чтоповедаюоБабеле — моемсобеседнике, спутникепобудням, рассказчике, оЧеловекевсамомвысокомпониманииэтогослова. Инаконец, ороли, которуюонсыгралвмоейсудьбе.
Бабельпрожилменееполувека — всегосороксемьлет: изнихпочтиполовинуэтогонедолгогосрока — намоихглазах.
Многое — достойноевнимания — позабыто: осталисьлишьотдельныефрагментынезаписанныхжизненныхэпизодов. Преждечемостановитьсянаодномизних, хочудатьобщуюхарактеристикумоегопокойногодруга, выделитьглавные, смоейточкизрения, чертыегомироощущенияимиропонимания.
Бабеляязналвеселымидобрым, предельноцеломудренным, абсол