ютнобескомпромиссным, честным — ивповседневнойжизни, ивтворчестве. Онбылярымпротивникомпримиренчествавлюбойобласти, лютоненавидел «всехорошо, чтохорошокончается». Писалтолькоотом, чтозналивиделлично.
Мы — все, ктобылснимблизкознаком, — любилиегозаудивительнуютерпимость, заповышенныйинтерескличности.
Всвоихповестяхирассказахонпоражалнас — егочитателейипочитателей — сжатостьюизложенияиодновременносэтимнасыщенностьюсодержания.
АбсолютновосторженнымбылоотношениеБабелякреволюции. Онвоспринялеекаквеликоедыхание, очищающийшквал, освободившийнародыРоссии. ПриэтомписательсмотрелнапроисходящеевпервыегодыстановлениямолодойСоветскойреспубликиглазамиромантика-максималиста: этоиформировалоегомировоззрение. Пытливыйисследователь, взволнованныйслучайнымпроисшествием, оннередкоотождествлялегосозначительнымсобытием.
НачалБабельписать — потемвременам — рано, вдвадцатьодингод: тогдатаковбылвозрастсовершеннолетия. ЖурналМаксимаГорького «Летопись» предоставилсвоистраницыпервымрассказамтемпераментногоюжанина. Сразудобавляю: темпераментнымИсаакЭммануиловичбылвсюжизньтольковтворчестве, асрединас, вобщенииснами, — спокойным, деликатным, мудрымирассудительным.
То, чтоБабельговорил, — дажесидявкафе, — оказывалосьдлясобеседниканеожиданным. Как-тоонповернулсякомнеивполголосаизрек:
— Надочто-тосделатьзначительное. ЯнетолкаюваснапопыткудостичьналыжахСеверногополюсаилизахватитьимператорскийпрестол. Нообщениесписательскойэлитой — обязывает… Рискинд — моложевас, итотвзялся — правда, сначалазаум, азатем — заперо. Ивотонужеавторрассказов. ИхчитаетПашенная. Пораивамтронуться — неумом, а — сместа!
— Каламбур! — воскликнулсидящийзастоломЮрийОлеша. — Даритемнеего, мэтр?!
— Меняю! Подбросьтеивы, Юра, мнечто-нибудь. Ипожалуйста, несразу! Ямогуподождать. Знаю: заваминепропадет! Авы, Оня, пишите! Вспомнитенедавнеепрошлое: сколькобылосвидетелейтехграндиозныхсобытий, столькобудетиразличныхоткликовнапрошедшеепереднашимиглазами.
— Но-ояже… вообще… пишу! — робкопопробовалявозразить.
Бабель, каквсегда, былкатегоричен:
— Высочиняетедля «Электробиографа». Ачтотакоесовременноекино? Движущиесякартинки! Несколькострочекнадписейикуцаясценарнаязаписьнемогутзаменитьсобойновеллу. Кинематограф — новоеискусство. Бесспорно, оченьважное, ноещедалеконесовершенное. Один-двашедевранатоннысвернувшейсявзмеиныйклубокотснятойпленки. Аяговорюолитературе! Возможно, чтоспоявлениемзвукакиноиприблизитсяксердцучеловека. Илибреттистстанетнашимдостойнымсобратом. Возможно. Апока… Вобщем, пишите!
— Мнетруднодаетсяпроза. Художественная. Подробностиописанияприроды, событий…
— Тогдапишитедлятеатра. Уменявпечатление, чтовывладеетедиалогом, — смилостивилсяБабель. — Попробуйте, наконец! Ипотом: ведьнебогигоршкиобжигают?!
— Вымоглибынайтиболеетонкийаргумент! — Олешаникогданелишалсебявозможности «зацепить» Бабеля.
Вихразговорыянепозволялсебевмешиваться: ОлешаиБабельбыликоролямилитературныхпарадоксов.
— Сейчасневремядляобсуждениятонкостейоборотовречи! Надоуспетьрассказатьмолодежиовеликомнедавнем, покаононестанетзабытым. Попробуйтенаписатьхотябыприличнуюдраму.
— Хорошо! — ответиля. — Попробую! Носусловием: когдазакончупьесу, выобадаетемнесловобытьпервымиееслушателями.
— Унастакмноговремениуходитнапустяки, чтомынайдемчас-другойидлявас! — обнадежилменяБабель.
Ичтовыдумаете? «Драму» я, какужерассказывал, написал. Ичиталеесам — вквартиреВсеволодаВишневского. Присутствовали: хозяиндома, егосупругахудожницаСофьяВишневецкая, ЮрийОлеша, ЛевНикулин, ОлегЛеонидовиИсаакБабель. Когдаяперевернулпоследнююстраницу, наступилапауза. ПервымвзялсловоВишневский, втупоруужеизвестныйдраматург:
— Ну! Значит, мы, конармейцы, умелинетольковоевать?! Прут — всадник — рассказалокоманденашегобронепоезда! Я, провоевавшийвбронепоезде, написалокавалеристах! Бабель — политработник — сообщилнамсовершеннодругоеосовершеннодругом! Ждемвашегомненияобуслышанном, патриарх!
ТогдаБабельсказал:
— Вообщеинтересно. Большетого, какэтонистранно, былоинтересноимне! Ядумаю, будетправильным, еслимы, всездесьприсутствующие, письменноизложимсвоисоображенияиподпишемсяподними. Дляначинающегописателятакойдокументстанетпутевкойвжизнь.
Яэтубумагутогданикомунепоказывал. Онанепонадобилась. Театрыитакоказалимнедостойноевнимание: пьеса «КнязьМстиславУдалой» прошлапомногимсценамстраны.
Сегодня — 13 июля 1984 года — пятьдесятчетырегодасоднямоегознакомствасИсаакомБабелем. Сегодняемубыисполнилосьдевяносто…
Привсемпиететекмэтруянеудержалсяи — впрозе — написалпародиюнаБабеля… Когда-товсвоемархивеянаткнулсянапожелтевшийответхостиоригиналснадписьюИсаакаЭммануиловича: «Ончик! Это — гениально!»
Бо́льшейпохвалыотБабелябылонезаслужить… Поэтомурискнув «мемуары» ввеститотнебольшойрассказ, которыйяозаглавил: «КакэтобылобывОдессе».
«Выспрашиваете: почемуБенюКрикапрозвалиКоролем? Такэтознаюя, собирающиймилостынюоколосинагогибиндюжников, старыйеврей, укоторогонасердцетоскаироднаядочкаучитсяуврусскойгимназии.
Произошловсеэтотогда, когдавгородестоялавесна. Былтотпериодгода, когданадеревьяхнабухалипочки, рождаласьлюбовь, аупожилыхлюдейначиналасьосень. Набульварахгремеламузыка, лихачиносилисьпоулицамкруглыесутки, адевушкиготовилиприданое, ибовеснавОдессеозначалазамужество.
Молдаванкашумела. Шестьчеловексоскочилискрасноймашиныфранцузскойфирмы «Панар-Левассор» удоманомершестьпоКостецкой.
Этишестьчеловеквошливодноэтажныйдомномершестьиостановилисьвдверяхбольшойкомнаты. Вэтойбольшойкомнатеподтяжестьюблюдломилсястол. Рядомнакухнестарыееврейкиготовилирыбуипотрошилисвежезарезанныхкур. Онихлопалипожирнымзадамсвоихвнуковисотрясаливоздухсвоимикриками.
ВконцестоласиделБеняКрик. Онбылбандитиналетчик, ноБенялюбилсвойгород. Онстрастнолюбилсвойгород. Икогдашестьчеловекмолчаселизастол, Бенясказалпервоеслово. Онговорилмало, ноонговорилдело:
— Япросматриваюзаграничныежурналыисоображаюзаихнююжизнь. Мыживем, междупрочим, каксвиньи, иэтомнесовсемнадоело! Нашгород — этогородОдесса! ИгородОдессадолженстатьзаграницей! ЧтожемыимеемвОдессе? МыимеемвОдессесолнцеивоздух, степиморе, что, какизвестно, даетлюдямздоровье. ИвовсененадооканчиватьВысшихженскихкурсов, чтобыэтопонять!
Имеемлимыздоровье? Нет, урки, сыночкимои, мынеимеемздоровья! Мыстановимсястарикамиувтридцатьлет — иэтосовершеннонепереносимо! ПослезавтрачтобывсяОдессавышланавоздух, какэтоделаетсязаграницей! Чтобвышливсе: богатыеибедные, старыеимолодые, мужчиныидамочки, имыначнемдаватьлюдямздоровье! Дабудеттак, илиясделаюОдессенесчастье!
Шестьчеловектяжеловздохнули, иотэтогоукаждогожилетлопнулнаширокойгруди. Этобылишестькрасавцев — всесплошьвкотелках. Фиолетовыебрюкиобтягивалиихмогучиеноги, пиджакитопырилисьсзадиотнавешанныхтамревольверовразныхсистем. КаждыйизнихмогпоборотьсясознаменитымИваномПоддубнымилипереброситьчереззаборзаводскогоконя. Новыполнитьто, чтозадумалБеня… — стакимонистолкнулисьвпервые. Однакониктоневозразилатаману. Бандитыкушалирыбуизапивалиееводкой, настоянной, наперцеичесноке. Онипальцамивынималиизортазастрявшуютампищуисноваклалиееврот. Всемолчали, потомучтокаждыйдумалосвоем. ИтолькоЛевкаБуцис — отчаянныйартистсвоегоремесла — вдругнеожиданнопроизнес:
— Яувпервыйразслышуподобное, Бенчик… И…
Оннезакончилпотому, чтоБеняпосмотрелнанего. ИЛевкесразусталоплохо. Асталоемуплохопотому, чтоглазауБениблеснулинехорошимогнем, ноЛевкесталоужесовсемплохо, когдаБеня, улыбнувшись, сказал:
— Тыэтослышал, детка, увпервыйраз, таксмотри, чтобнаэтойземлеэтонебылобывпоследний!
Ужинокончился, ишестьчеловеккинулисьобратновмашину.
НаследующийденьвОдессетворилосьчто-тоневероятное. Влавкахнехваталомадаполама, всешвеигородашилитрусыимайки; красильнисоздавалитакиетона, которыенельзябылонайтидажевсолнечномспектре. СтоншелпоОдессетакой, чтоневольновспоминалисьдниразрушенияхрамаСоломона. КонфекционБоярскогоработалдопозднейночи, нохозяинжаловалсявкафеФанкони:
— Чтоизтого, чтояпродаюежедневнотристапарспортинвентарю, когдажизньпотеряладляменявсесвоипрелести!
ИмногиедругиелюдинеспалиотэтойБенинойзатеи. КнемувлетелТартаковский — старшийбилетероперноготеатра — изакричал:
— Босяк! Яплюювтвоюморду, босяк! Чтотывыдумалзадело?! Гонятьпоулицамнормальныхлюдей? Гдеэтовидано, чтобыевреиходиливкороткихподштанникахприполномдневномосвещении?! Твоипарнизаставилимоюмать — самуюстаруюисамуюпочтеннуюженщинувгороде — делатькакие-то, каконивыразились, «вольныедвижения»! Чтоэтотакое?! Иливгороденетполиции?!
Бенясказал:
— МосьеТартаковский, полициявгородеесть. Нооназанятасвоимиделами. Есливыспроситекакими, явамотвечу: полицияуменябудетсоблюдатьпорядок. Чтокасаетсядовашеймамы, такейотэтогоплохонебудет, потомучтовсеэтоестьМюллеровскаясистема. СистемапрофессораМюллерадаетлюдямздоровьеисилу, иесливашамамашабудетделатьэтидвижения, онапроживетдостадвадцатьлет. Чтожекасаетсявас, мосьеТартаковский, рекомендуювамбытьготовым, вместесвашейсемьейистаршимсыном — врачомухо-горло. Язнаюегопаршивыйхарактер! Скажитеему, чтоеслионзавтраневыедетсовсеминасвоемголубомлисапедеувстепь, такпустьонбудетнетолькодоктор, адажедокторфилософии, нанегобудетотпущенонаеврейскомкладбищевсеготолькотриаршиназемли.
Ипрошелещедень. Надругоеутро — совсехсторон — заигралиоркестры. ОниигралилюбимуюмузыкуБени, аименно: «Смейся, паяц!» Итолпылюдей, богатыхибедных, молодыхистарых, сженамиидетьмидвинулиськеврейскомукладбищу. Иказалось, чтополецветовприближаетсякмогиламнашихотцов. Многиепочтенныегражданезахватилиссобоймолитвенникиипростынидляодеваниямертвых, ибомалокторассчитывалвернутьсясэтойвстречиживым.
Стотысяччеловекостановилисьвстепилицомквходу. УворотстоялБеня. Онсказал:
— Спасибо, чтовыпришлисюдапосвоейволеинезаставилименяустраиватьвампоминки. Сейчасвыбудетеделатьгимнастику. Яхочувамздоровьяидолгойжизни! Пускайте, ктоумеетстрелять, идутзамоимитоварищами. Моимальчикинаучатваспускатьпуливчернуюточку, безпромахасниматьяблокосголовы, незадеваяволос. ЭтимстрелковымделомзайметсяПетькаБык, которогонезрязовут «ВильгельмТелль».
Бе