зменитьрешениеРАППаизаставитьгазетынапечататьопровержение.
АСоловьевнескладывалоружия. Онпродолжалборьбусосвоимипротивникамиспомощьюстихов.
ВследзапервымроманомМихаилаЧумандрина «Склока» вышелвторой — «Родня».
Доведенныйдокрайностирасправойисовершеннонезаслуженным, нелепымобвинением, Соловьевпишетубийственнуюэпиграммунасвоегопротивника, мгновенноразошедшуюсяповсейстране. Япомнюеенаизусть.
Емубылдансудьбойжестокой
Талант, хотьмаленький, носвой,
Влитературеначал «Склокой»
Ипродвигается «Родней!
Значительнопозже, правдабезупоминанияфамилииавтора, этуэпиграммуопубликовалАлександрБезыменскийвзнаменитомальманахе «Удар».
Вобщем, Соловьевперестаетписатьстихи. Ипытаетсяпопробоватьсвоиспособностивобластидраматургии. Черездвагоданаеготворческомсчетууженесколькотеатральныхюморесок. Онибылипоставленынасценахполупрофессиональныхипередвижныхтеатров, атакжевкружкахрабочейсамодеятельности.
В 1929 годуслучайсводитВолодюсрабочимтеатром «Стройка», находившимсявведенииМосковско-Нарвскогодомакультуры. ЕгоактерскийсоставсердечнопринимаетмолодогоавторавсвоюсредуИСоловьевостаетсявернымэтомудружномуколлективу, скоторымонездитповсейстранекакфактическийзаведующийеголитературнойчастью.
ПобывавнаМагнитострое, гдетеатргастролировалнесколькомесяцев, Володяпишетсвоюпервуюпьесу «Мы, олонецкие», ставшуютворческимотчетом, знаменемэтойленинградскойрабочейтруппы.
ВдальнейшемпьесыСоловьевашливразныхтеатрахстраны.
Ксожалению, этотталантливыйчеловексравнительнораноумер. Нохочуверить, чтоеготворческомунаследиюсужденадолгаяжизнь.
Эрдманы
НиколайЭрдманбылЧеловек. Этослово, каквидите, япишусбольшойбуквы. Ипосколькуонзаслуженноносилтакоепрекрасноеимя, япредлагаювашемувниманиюэтинесколькостраниц. Несколько — потомучтооНиколаеЭрдмане — писателе, драматурге, сатирике, сценаристе — уженаписанацелаякнига. Такчтоникакихтворческихвопросов, связанныхсеголитературнойдеятельностью, подниматьнебуду: этимуспешнозанялисьдругие.
Всеначалосьсравнительнонедавно — всегокаких-нибудьшестьдесятсемьлеттомуназад. ВДометехникинаМясницкой. Делобыловечером. Взале — концерт. Наэстраде — знаменитоемосковскоетрио: Шор, КрейниЭрлих. Успех — огромный: тогдаценилииходилислушатьмузыку — классическую, великую, вечную.
Барабановитарелоквтрионебыло: всеголишьрояль, скрипкаивиолончель. Нозато, повторяю, имелась — Музыка.
Послеконцертадядямоейжены — онигралнарояле — познакомилменясосвоимдругомиоднимизпостоянныхслушателей (теперьонипочему-тоназываютсязрителями) московскоготрио — РобертомЭдуардовичемЭрдманом. ЭтотмогучиймужчинапришелпослушатьБетховенасосвоимисыновьями: Борей — старшимиКолей — младшим. Борябылнагодстаршеменя, Коля — надвагодамоложе. Сэтогодняначаласьмоядружбасдругиммосковскимтрио: Эрдманами — отцомидвумяегосыновьями.
ЧерездвадняКоляпозвонилмнеипредложилвстретитьсяуХрамаХристаСпасителя (яжилрядом). Немедленноприбылнасвидание. КолябылсБорей, ачутьподальшестоялРобертЭдуардович. Как-тостранноосмотрелменя: сногдоголовыипоперек. РазговорначалКоля:
— КогдатебяучиливШвейцарии, тызанималсябоксом?
— Конечно! — ответиля. — Втечениедесятилет — доокончанияшколы. Имеждупрочим, довольноуспешно. Апочемуэтотебявдругзаинтересовало?
ЗасынаответилРобертЭдуардович:
— ПотомучтоятренируюмоихдетейнаберегуМосква-реки.
Сразуяничегонепонял. Надосказать, чтоЭрдман-старшийбылнемцемиговорилпо-русскиснезабываемымакцентом. Впоследствииязавоевалегодоброеотношениетем, чточиталему, запомнившиесяещесдетстванемецкиестихи. Особенноонлюбил «ПесньоЗигфриде» ибалладуобимператореФридрихеБарбароссе. Носейчас — необэтом. РобертЭдуардовичпродолжилсвоиобъяснения:
— Вайсду… Ох, извини! Знаешьлиты, чтотакое «стенка»?
— Знаю. По-немецкибудет «ванд».
— Правильно.
— Такчто: мыбудемздесьстроитьстенку?
РобертЭдуардовичрассмеялся:
— Нет, нет, готесвилен! Стенка —.значит, когдамолодыелюдиизХамовниковбьютсячестнонакулакахсмолодыхлюдейизЗамоскворечья! (Этуфразуяпомнюдословнодосихпор!)
— Сначалатыпосмотришь, апотом, еслитебепонравится, можешьтоже…
Черезполчасагрянулбой. КоляиБорябилисьрядом, мгновенноподдерживаядругдруга. РобертЭдуардовичодобрительнокивалголовой, когдаположительнорасценивалдействиясыновей. Этобылочистомужское «развлечение», самыйчтонинаестьчестныйбой. Когдауодногозамоскворецкогоподперчаткойправойрукихамовническиеобнаружиликастет, тоего — заэтотподлыйпоступок — билиужесвои.
Мимо — поВолхонке — проезжалломовойизвозчик. Онрезкоостановиллошадей, быстроспустилсянанабережнуюисходувступилвбой. Емусразувмазалипосопатке, ионсразбитымносом, носчастливый, чтонемногоразмялся, вернулсяксвоейтелеге. Вытираякровавыесопли, поехалдальше.
ВпоследствииБоря, Коляиянесколькоразвыходилиужевтроем, точносогласовываянашу «работу»: получалосьотлично!
Борябылхудожником, Коля — литератором, я — журналистом. Наверное, поэтомууменябылобольшеобщегосКолей. Такмыипродружиливсюжизнь.
КолявзялсябытьмоимпутеводителемпозрелищнымпредприятиямМосквы. Признаваявсевеличиеискусствапрошлого — иБольшого, иМалого, иХудожественного, — онбольшевсеголюбилспектаклиНиколаяФореггерав «Мастфоре» наАрбате.
«Хорошееотношениеклошадям», «ТайнаКанарскихостровов» — маленькиесценическиежемчужины, просмотркоторыхтакскрашивалнашужизнь. Почтиуверен, что, отчасти, своюпрофессиюдраматургаяопределилблагодарявлиянию, котороенаменяоказывалообщениесНиколаемЭрдманом.
Новсе-такинассвязываланетольколюбовьктеатруиобщностьпрофессии. Япочувствовал, чтоКолянуждаетсявомнекаквконфиденте — человеке, которомуонможетповедатьидоверитьсвоисамыесокровенныемысли, замыслы, надежды. Иябылемуверендоконца. Почему? Потомучтоввысказыванияхмоегодруга, веговзглядахиоценкахпроисходящеговокруг, вегоосмысливаниивзрывнойволныкультурногоморянашегомолодогогосударства, внесовпаденииегопристальныхвзглядовсточкамизрениядругихнашихдрузейиколлег, вегоособомощущениидействительности, которуюоноценивализакреплялнабумаге — толькоемуодномуприсущимсатирическимпером — вовсемэтомячувствовалтакуюглыбуправдыичистоты, чтодажеоднойсотойдолиеехваталомне, чтобыутвердитьсявправильностимоихсобственныхмыслей, формытруда, отношениякжизни. ДляменяКолябылживотворнымисточником, примеромбескомпромиссности, современнымнеистовымРоландом — рыцарембезстрахаиупрека.
Возможно, чтовсевышесказанноевосприметсякаклирика, дапритомещестарческая, почтипокаянная… Дудки! ЯпишуоНиколаеЭрдмане, Человеке, которыйбылдляменясимволомЖизни — самогоценного, чтоестьиможетбытьукаждогоживогосущества.
В 1925 годуКолянаписалсвоюпервуюкомедию «Мандат». Сначалаонпрочиталеематери, отцуиБорису (непомню: быллиБорятогдаужеженатнаВерочкеДруцкой, чудеснойэстраднойтанцовщице. Еслида, тоионаслушалапьесу).
— Доиграешься! — поокончаниипрочтениярезюмировалРобертЭдуардовичидобавилещечто-топо-немецки.
Послетого, какКолярассказалвсеэтомне, япредложилемупрочитатьсвоюкомедиюунас — в «Крестьянскойгазете», гдеяработалвнештатнымсотрудником.
Читкасостоялась. Присутствовали: главныйредакторСеменУрицкий, егозам. НиколайОдоев (Тришин), АндрейПлатонов, МихаилШолоховия. Успех — огромный. Полноеблагословение.
— Искренне, по-добромузавидую, — сказалАндрейПлатонов.
— Да, сильнаяштука! — поддержалегоШолохов, втупорусовсеммолодой, начинающийписатель, ноужеприступившийкработенадматериаломособытияхнедавнегопрошлогонаДону.
— Ктобудетставить? — спросилглавный.
— ВедупереговорысоВсеволодомЭмильевичемМейерхольдом. Есливсепройдетцензуру, будетставитьсам! Таконсказал, покрайнеймере!..
Какизвестно, премьера «Мандата» состоялась. Успехбылграндиозный. Мывсебылинаэтомпервомспектакле — кромеШолохова, которыйприслалпоздравительнуютелеграмму.
ПослеэтогоуКолисАндреемПлатоновымвозникладружба. Оничиталидругдругумногиесвоиработы. Ихразговоры, обсуждениязаслуживают — еслибыонибылизаписаны — отдельногоиздания. Этонебылостолкновениемдвухразныхнаправлений, нет. Наоднойтакойвстречемнепосчастливилосьприсутствовать — вкафе «Националь», котороеоченьчастопосещалилитераторы. Речьтогдашлаоплатоновских «Епифанскихшлюзах». Наблюдательсосторонымогподумать, чтоэтидвачеловекаговорятосамыхобыкновенныхжитейскихделах: такспокойноировнотеклаихбеседа. Носколькожебыловнейвзаимомудрости, по-разномуизложенного, нотакогоодинаковогомировоззрения. Этосиделидвачеловека, стремившиесяизКосмосавернутьсянароднуюпланету, которыеприземлилисьодновременноводнойитойжеточке, хотялетелисразныхвысотиразныхсторон.
Обаони — ЭрдманиПлатонов — составиливмоемпредставленииединыйобраз, имякоторомуМудрость. Да, всеэтобыло…
Платоновумерв 1951-м. Емуисполнилосьвсегопятьдесятдва. Колясбольшимтрудомперенесуходсвоегоблизкогодруга. Мы — тоже.
Черезтригодапосле «Мандата» былнаписан «Самоубийца», премьеракоторогонесостоялась. Нозато, кажетсяв 1930 году, состоялсяарестКоливГаграх. Причина: «острыйязык». Какой-токрепкийанекдотбылрассказанБалтрушайтису, литовскомупослувМоскве. Очевидно, кроменегоанекдотуслышалещекто-то. Вобщем, Коля — исчез. Обнаружилсяонгде-товдалекойСибири. Поэтомупервоеписьмо, котороедошлодоегоуважаемойматушки, былоподписано: «Твойсын — мамин-Сибиряк». Значит, итамКоляоставалсяЧеловеком.
Когдаонвернулсяимывстретились, навсемоирасспросыКоляотвечалскупо, беззлобно, обыкновенно. Ночтояпонялтвердо, такэтото, чторепрессиянеоказалананегоникакоговлияния: он — неизменился! Ивсе-такиянастаивал:
— Неужелитынеможешьмнерассказать?..
— Чтотыхочешь?
— Что-нибудьтакое, что — заэтигоды — произвелонатебянаибольшеевпечатление?
— Идостойноерассказа?
— Да, конечно. Именнотвоего!
Онзаговорилнесразу: видимо, выборбылневелик. Ивдруг:
— Нувот, пожалуй… Когдаяехалтуда, менясопровождалфельдъегерь. Путешествиеобычное, многократноописанноеещессыльнымидевятнадцатоговека. Очевидно, вэтойобластиунасничтонеизменилось: тежедороги, теженаправления, тежестанционныесмотрители. Наоднойизостановок, примернонаполпути, — небольшойотдых. Пьемчай. Ну, длястанционногосмо