онечно, естьтеория, чтонегодяйнеможетбытьталантом… Наэтутемумынеговорили.
Яхотелбырассказатьотомтрагическоммоменте, когдачеловекпокидаетмирземной. Да, Исаакумертрагически. Онумерводиночестве. Случайно, каквсякийнедуг, инфарктпоразилеговутреннийчас, когданикогоиздомашнихнеоказалось. Всебылизанятысвоимиделами, аон, наверное, долженбылвот-вотвыйтидлятого, чтобыпоехатьнакиностудию. По-моему, машинаегождалавнизу.
Итак, онумертрагическиввозрасте 55 лет, тоестьвтупору, когдачеловекстановитсявзрослым, мудрымитольконачинаетвыдаватьполноценнуюпродукцию… ЗамысловуИсаакабылооченьмного. Яприготовилдлянегоматериалкоперетте, котораяназываласьбы «Ееголубыеглаза».
Дунаевскомумоелибреттооченьпонравилось, мыдумалидоговоритьсяспоэтами, но…
Сегоуходомизжизни — изстраныушлапесня. Такпочувствовалимы, ктолюбиликтозналегохорошо.
Яхочурассказатьтолькоободномэпизодеэтойбольшойтрагедии.
Новодевичьекладбище. Вырытамогила, истоитмать — 80-летняяженщина. ЕеподдерживаетбратИсаака — Зиновий. Ионадолжнаувидеть, каксейчасопуститсягробсеесыном, сеегордостью, сеемальчиком, которыйвыстрадалтакмноговсвоейжизни, которыйхлебнулгоряисженщинами, исосвоимидетьми…
Когдамыподнеслигробкмогильнойяме, чтобыегоопустить, топоняли, чтосейчаспроизойдетвтораясмерть: сердцематериневыдержит, оноразорвется!..
Матьсделалакакое-тонеестественноедвижение… иэтопонялмолодойкапельмейстерстоящегорядомвоенногооркестра. Онкрикнул:
— Трубы!
Ивзлетело 16 труб.
Онкрикнул:
— Все!
И 16 трубрванулимарш: «Легконасердцеотпеснивеселой!..»
Ивотуже 120 музыкантовиграли: «Легконасердцеотпеснивеселой!..»
Матьзахлебнулась, какзахлебываетсяатака, отвеличиямузыкисвоегосына — ивыдержала.
ТакмыпроводилиИсаакаДунаевского.
Маленькиеистории
Ивсе-такиникакнемогуперейтикгодамсороковым, кВеликойОтечественной, нерассказаворядепримечательныхэпизодов, овстречахсдрузьямиизнакомымитехзнаменательныхлет. Повторяю, кдружбесомногимидеятелямилитературыиискусстваменяпривелавначалежурналистика, апотомужимоякино- итеатральнаядеятельность.
ДовойнывнашемДомеписателейнаТверскомбульваредолгоевремявмужскомтуалетесохраняласьнадпись:
Настенемужскойуборной,
Втрезвомбудучиуме,
Здеськакой-тотипупорный
Ловковывелрезюме:
«Херцена
ДомуГерцена!»
Аподней — другая:
Обычнозаборныенадписи — плоски.
Ясэтойсогласен!
В. Маяковский.
СМаяковскиммычастовстречалисьвдомахтворческойинтеллигенции, надиспутах. Отношениябылинеблизкими, новполнеобоюдодоброжелательными.
ОднаждыМаяковскийия, разговаривая, входимвКафепоэтовнаТверской.
Увидясвойидеал, десятокмолодыхбросилиськнему:
— ВладимирВладимирович! Скажитечто-нибудьвашейсмене!..
Маяковскийнасекундузадумался, азатемпроизнес:
— Эйвы, поэтыградаМосковского!
Обовсемвовесьголострубя.
Довольновамделать «подМаяковского»!
Делайтенаконецподсебя!
ЯстоялзакулисамиПолитехническогомузея, гдечастопроводилисьлитературныевечераитворческиеконференции. ПодошелМаяковский. Разговариваем. ВдругМаяковскогоокликаетналоманомрусскоммолодойчеловек:
— ВиладимирВиладимирович! Тойстих, чтоявамчитал, могуяеготутсказать?
Маяковскийответил:
— Тебевсеможно! Ты — турок!
ТобылмолодойНазымХикмет.
Этовсепроисходиловпредвоенныегоды. Тогдажеячто-тосочинилвсоавторствесЛёнейиПетейТурами.
АлександрЖаров — комсомольскийпоэт — ихорганическинепереваривал. Ибылвозмущеннашимальянсом. Онизрек:
Тыпочтивошелвлитературу,
Ятебебывэтомподсобил,
ЕслибытысэтимподлымТуром
Смердяковщинунеразводил!..
Турытожеразразилисьстихомпомоемуадресу:
НашлюбимыйоченьОньчик
Заработалсвоймилльончик
Ибольшимгурманомстал!
Обладаявкусомтонким,
индюшачуюпеченкуиразноцветнуюикорку
онвсемупредпочитал!
Поделюсьтем, чтопомнюобАлександреДовженко, которогоотличалирезкиевысказывания.
СижуяснимвсценарномотделеКиевскойкиностудии. Пьемчай. Входитдиректорвсопровождениичеловекасреднихлетиговоритнам:
— Познакомьтесь, друзья! Это — новыйзаведующийсценарнымотделом — товарищКопица!
А «копица» по-украинскиозначает «кучка».
ИДовженковдругспрашивает:
— Копицачого?
ВстречаюАлександраПетровичавМосквенаАрбатскойплощади. ИдемвместепоАрбату. Довженкотолькочтовернулсяиздовольнодлительногоотпуска, поэтомуинтересуетсявсем:
— Ичтоновоговкино? Говорят, сменилируководство? Когоженазначили?
— ГерасимоваСергея!
— Апочемуего?
— Нукакпочему? Большойрежиссер!
— Большой, говоришь?
— Да. Развеэтоплохо?
Довженконеотвечает. Идемнекотороевремямолча.
— Вот, смотри: Арбат! — вдругзаговорилСашко. — Стараяулица, ночемпрелестна? Своимималенькимидомиками! АнауглуСтароконюшенного — видишьогромныйдом? Большой! Но — неукрашает…
НаКиевскойстудиисталработатьадминистраторпофамилииФрак. Невсеещезналиего. Ночеловеконбылназойливый, приставучий.
Былоутро. Яделалпримеркуновогокостюма, которыймнешилвеликолепныйстудийныйпортной.
Вдругдверьоткрылась, ивкомнатупочтиворвалсядиректорстудии.
— Чтослучилось?! — спросиля.
— Немогусды́хатьсяотнего! ЗамучилменяэтотФрак!
Старикпортной, несообразивочемидетречь, посоветовалдиректору:
— Такпорежьтеегонакепки!
СредивеликихпортныхдовоеннойРоссиибылотецрежиссераЮлияРайзмана — ЯковИльич. Яшилунего. Ноблагодаряскрупулезностиэтогочеловекаприходилосьделатьоколодесяткапримерок.
Получаянаконецсвойкостюм, яоднаждысказал:
— ДорогойЯковИльич! Богсоздалмирзасемьдней, авы — шестьмесяцевшилимнекостюм!
Онподвелменякокнуипрошепталнаухо:
— Выпосмотрите, чтозаговноэтотмир, апотомподойдитекзеркалуивзглянитенасвойкостюмчик!..
КтомужеРайзманупришлибратьяТур. Портнойвэтовремяделалмнепримерку.
— Возьмитестул! — необорачиваясь, сказалРайзман.
— Номы — БратьяТур! — раздраженныйневниманием, произнесодинизних.
— Таквозьмитедвастула! — последовалответ.
ЯковИльичобслуживалНаркоматиностранныхделприЧичерине.
Вмастерскуювходитчеловеки, обращаяськпортному, говорит:
— Эй, дед! Сшей-камнефрак!
— Небудушить, — ответилРайзман. — Холуйзашел!..
Втуже, довоенную, поруясиделвкабинетедиректораГОМЭЦа[6] — АлександраБорисовичаДанкмана. Вошласекретаршаидоложила, чтокнемупроситразрешениязайтиприбывшийизОдессыстарейшийтеатральныйадминистраторНиколайАлександровичАдамат-Рудзевич.
Встречабылатеплойисердечной.
Адамат-РудзевичобратилсякДанкмануспросьбойустроитьегонаработу.
ПоследолгихобсужденийДанкманпредложилстарому «театральномуволку» следующее:
— СейчасвМосквенаходитсяизвестнаянегритянскаяпевицаКореттиАрле. ОнавышлазамужзанашегопианистаТица. Итеперьвыступаетподфамилией «Арле-Тиц». ВозьмитеихивезитепомаршрутуМосква — Владивосток, останавливаясьвкаждомкрупномпункте.
СтарикпоблагодарилДанкманаиприступилкделу… Онсразужетронулсявпутьсосвоимидвумягастролерами.
Перваятелеграмма, которуюмнепоказалДанкман, пришлаизКазани: «ПредварительнаяпродажабилетовидетслаботчкРазрешитеповодитьнегритянкупогороду».
Обычновполденьмыпиликофев «Национале».
Вначалерасскажуобэпизоде, случившемсяводинитотжедень (непомнюточночисло) 1925 года…
ВходитвкафенашконсулнаШпицбергене — Плисецкий:
— Ребята! Ставлюконьяк!
— Покакомуслучаю?
— Уменясегодняродиласьдочь! НазвалиМайя!..
СпустянекотороевремявбегаетвтожекафеРубенСимонов — руководительВахтанговскоготеатра. ОнсменилумершегоЕвгенияБагратионовича…
Словатеже:
— Ребята! Ставлюконьяк!
— Аты — покакомуслучаю?
— Толькочтосообщили: я — отец! МальчиканазвалиЕвгением!
Вдругойдень, непомнюужкакогогода, сиделив «Национале» трое: ЮрийОлеша, Менделевичия.
ПоявляетсяНиколайПавловичСмирнов-Сокольский — втупорузвездаэстрады.
— Мальчики! — воскликнулон. — Я — потрясен: оказывается, Мишка-тоГаркави — партийный?!
— Беда! — промолвилОлеша.
АМенделевич — спокойно:
— Это, Коля, ничего! Нашапартияпереживалаинетакиепотрясенияивыходилаизнихпобедительницей.
Известныйвтридцатыеипослевоенныегодыконферансье — МихаилГаркави — оченьполный, аточнее — тучный — человек. Особеннотолстымибылиноги. Наверху, вбедрах, онитерлисьоднаодругую, создавая «дикоемясо» ипричиняясвоемувладельцусильнуюболь.
Мишабылвынужденлечьнаоперацию.
Янавестилеговбольнице. КакразвэтовремяняняпривеласынаегоблизкихдрузейМарииМироновойиАлександраМенакера, Андрюшу, проведатьбольного. Ребенокбылпохожнаангела, имывсеегооченьлюбили.
— ДядяМиша, — сказалмалыш, — правда, чтоутебяотрезалимногомяса?
— Верно, сынок, верно…
— Акудаегодели?
— Скореевсего, выбросили. Почемутебяэтоинтересует?
— Мамасказала: возьмиудядиМишиотрезанноемясо — намкотовкормитьнечем.
Мывсерасхохотались. АГаркависквозьсмехпроговорил:
— ВотвэтомвсяозорницаМашкаМиронова!
Снова «перескакиваю» вдвадцатыегоды, чтобывспомнитьещеоднулегендарнуюличность….
Итак, ОдессабылаосвобожденаармиейКотовскогопозднейосенью 1920 года. КогдаустановиласьСоветскаявластьивСевастополе, ясмогвстретитьсясосвоимзнакомым, славнымпарнем, которогопотомузналавсястрана.
Будущийгерой-полярникИванДмитриевичПапанинбылпочтинашестьлетстаршеменя. Нонесмотрянатакуюбольшую (тогда!) разницуввозрасте, мысталидрузьями. ПапанинработалвОсобомотделе.
Онкупилнабазареогромнуюкнигуисгордостьюпоказалеемне. Этооказалсятомбухгалтерскогоучета.
— Атебеоназачем? — полюбопытствоваля.
— Передамеексебенаработу! Знаешь, сколькотутещесволочиосталось?!
— НопричембухгалтерскаякнигаиОсобыйотдел?!
— Атыпосмотри! — сказал