поддерживаемыйдвумянемецкимиразведчиками, вкаком-тоблиндаже.
Настенахвиселикарты, помещениеосвещалосьэлектричеством, накатыбылипригнаныаккуратно: работа — добротная, солидная… Этопервое, чтоотметилМишка.
Переднимзастоломсиделбелобрысыйофицер. НапетличкахМишкаувиделдвестрелки…
«Плохо! — подумалсолдат. — Горюяркимпламенем: это — эсэсовец!»
Белобрысыйначалсразунадовольночистомрусскомязыке:
— Номердивизии! Номерполка! Номербатальона! Номерроты! Номервзвода! Воинскаяспециальность! Фамилия, имя, отчество, годрождения!
Белобрысыйговорилнеспеша, ауМишкимолниейпронеслосьвмозгуследующее: «Влип! Чтоделать? Еслирассказать, ответитьнаеговопросы, значит — статьизменникомРодины! Никогда! Низачто! Аеслияемусовру, обману? Тогда — плен, лагерь, пытки, муки, смерть! Аможет, послатьих?.. Тогдаистерзаютсразуполностью, апотом — выведутнамороз, разденутибудутгологообливать, покаянепревращусьвледяноймонумент! НотакхотьМарусябудетмноюгордиться. Все! Принимаюрешение: ничертаяимнескажу. Пустьделают, чтохотят, пустьхотьизжарятживьем!»
Ажить-тоМишкехотелось, ох, какхотелось!..
— Слышалмоивопросы? Илимнеповторить? Ктопоспециальности? — офицервойскССугрожающепотянулсяклежащемунастолепистолету.
ИМишкувдругосенило. Онгаркнул, перебиваябелобрысого:
— Никакихфамилий! Никакихномеров! Гдетутваш… самыйглавный?!
Белобрысыйопешилиневольнопосмотрелвугол. Мишкаувиделтамседогочеловека. Наногахегобылилакированныесапоги. Белобрысыйсказалемучто-то. Изугладонессяответ. Белобрысыйкивнулнасидящеговуглугенерала (Мишкаужерассмотрелегопогоны) ипроскрипел:
— Вот… он!
Мишкавытянулсявовесьсвойнебольшойрост, руки — пошвами — наодномдыхании — отбарабанил:
— Господингенерал! Командирмоей, стоящейпередваминепросыхаемойотболотКраснознаменнойстрелковойдивизиипослалменяквамдляврученияновогоднегоподарка. Кушайтеназдоровье. Сегоднятакойпраздник, чтобеспокоитьваснебудем. Желаетваммойкомандирживымдобратьсядодома, посколькуосталосьдонегоужесовсемнемного… Извините, конечно, чтотакполучилось, номывасксебенепросили, ачтопоперлиснашейземли — вашавина. Получайте, господингенерал, посылку, арасписки — ненадо!
Белобрысыйбыстропереводил, генералвнимательнослушал.
Мишкаположилнастолсвойфанерныйящик, подбросилвывернутуюладонькушанке, щелкнулкаблукамииотчеканил:
— Разрешитеидти?
— Найн! — хриплодонеслосьизугла.
— Нет! — механическиперевелбелобрысый. Игенералотдалкакое-токороткоераспоряжение. Адъютантметнулсякдвери.
Мишкапонял: «Вотсейчасонаначнется, моярезня!!!»
Прошламинута, вторая, пятая. ОнипоказалисьМишкевечностью.
Адъютантвернулся. Ондержалврукахбольшуюкартоннуюкоробку, перевязаннуюкрепкимшпагатом. Всегонесколькословсказалгенерал. Их, пожавплечами, перевелбелобрысый:
— Передайтеимойприветвашемукомандиру — полковникуСавчуку… Анастоящаявойнатольконачинается. Ивыещеузнаетесилунашегооружия. Идите.
ОнкивнулМишкенакоробку. Тотвзялее, затем — повсемправилам — повернулся «кругом» и, печатаяшаг, вышелизблиндажа.
— Эй, Копнер! — окликнулМихаиларотный.
— Явасслушаю, товарищстаршийлейтенант!
— Гдеэтотебятакдолгочертимотали?
— Плуталвтумане, едвадобрался! — ИМишкапошелдальше.
— Нучто, толковоечто-нибудьприслали? — забросалиеговопросамисолдаты.
— Данет, ребята. Пустяки — домашнее! Послеконцертазакусим!
Обозрениепрошлосуспехом. «Ду, майнлиберАугустин» Мишкапелвеликолепно. Ужепозднимвечероммыприступиликновогоднемуужину. Получилипостограммов «своейзаконной», закусывалипортугальскимисардинами, немецкимимяснымиконсервами, итальянскимсыром. Елииудивлялись: дочегожемноготрофейныхпродуктовимеетсявнашемтылу! БлагодарилиМишкинумамуивыпилизаеездоровье — посамоймаленькой — французскогоконьяка.
НаследующийденьМихаилКопнердоложилосвоихпохожденияхкомандованию, апотомрассказалмне. М-м-да! ЧеготольконеслучаетсяподНовыйгод!
1945-й. МыужевГермании. Темнаяночь. Ситуациянеясная: снова — «слоеныйпирог». Опятьнепонятно, ктоукоговтылу: мы — уфрицевилиони — унас.
Япопросилосветитькартукарманнымфонариком, чтобывыяснить, гдемыпримернонаходимся, инеповерилсвоимглазам: рядомбыломестечкоГерберсдорф, накладбищекоторогопохороненмойотец! Япобледнел, струдомперевелдыхание. Этозаметилимоисолдаты. ИЛёняМоложатовсказал:
— Чтосвами, товарищначальник?! Наваслицанет!
Явзволнованнообъяснил:
— Накладбищеэтогоместечка — могиламоегоотца!
— Тогдамыпойдемтуда: поклониться!
— Давычто?! — прошепталя. — Сумасошли?! Такрисковать?!
НоГлебЖарковменяуспокоил:
— Всебудетвпорядке, товарищначальник!
Онговорилпо-немецкипревосходно! Тутженаделшинельиголовнойуборэсэсовскогоофицераиисчезвтемноте.
Янеуспелдажеостановитьего. Сталиждать. Непрошлополучаса, какГлебвернулсяисообщил:
— Кладбище — рядом. Можемтудаидти.
Имыпошли.
Домиккладбищенскогосторожанебылосвещен. Глебрешительнопостучалвдверь.
Вышелполуодетыйпожилоймужчина.
— Кладбищенскиекниги! — приказалпо-немецкиЖарков.
— Закакойгод, господинлейтенант? — спросилсторож.
— Затысячадевятьсотпервый.
Черезминутукнигабылавручена. Глеботкрылее. Инашелстраницу 30 января. Тамбылазапись: «ЛеонидПрут».
Дрожаотстраха, сторожповелнаспокладбищу.
Имыподошликмогилемоегоотца. Онабылавабсолютномпорядке. Быливидныместадлябудущихцветов. Янесдержалсяисказалпо-немецки:
— Благодарювас!
Сторожответил:
— Этоненужно, сударь. Ведьзамогилууплаченододветысячипервогогода.
Глебвсе-такипредупредилстарика:
— Мыскоровернемся, чтобыпроверитьеесостояние.
— Совершеннонеобязательно. Разуплачено, будьтеспокойны!.. — Номеняонпредупредил: — Последветысячипервогогодавамнадоприехать, чтобыплатитьдальше.
Яуверилего, чтобудуобязательно… Имыушливночь.
Черезнескольколетпослеокончаниявойныяпобывалнамогилеотца: онанаходиласьвполномпорядке: клумбабылаполнацветов.
КогдаподошликОдеруиужеоставалисьсчитанныекилометры — неболее 70 — доБерлина, нампришлосьдолго, сбольшимитрудностямивестибоизапреодолениеводнойпреграды…
Как-тонахолмикевозлеопушкилесаяприселудерева. Поднялглазаиувидел: кстволубылаприбитатабличка, которуюникогданезабуду! Тамговорилось, чтоподветвямиэтогодубав 1797 годутайныйсоветникЛюдвигфонТикнаписалсвоюбессмертнуюсказку «Котвсапогах».
ОсвобождениеБерлинаотгитлеровцевознаменовалосьдляменяконтузией. Вберлинскомметро, затопленномпоприказуГитлера, советскиесолдатыпыталисьспастимирныхжителей, указываяимпутьквыходу, гдеводаещенепокрывалачеловеческийрост. Там — вупор — вменявыстрелилнемецкийофицер. Спасла — металлическаяпуленепробиваемаяпластинка, однаизтехдвух, чтовложилавкарманымоейгимнастеркиЛюбовьПетровнаОрлова, провожаяменянафронт.
Напомню, чтояпродружилсэтойженщинойвсюжизнь, такинеперейдяна «ты»…
ДовойнымыжиливдачномпоселкеВнуковоподМосквой. УчастокАлександроваиОрловойбылчерезодинотнашего.
Впервыежедниразвязаннойгитлеровцамивойныходилислухиопарашютистах-диверсантах. Всемужскоенаселениеписательскогопоселкабыстроорганизовалоотрядысамообороны. Регулярно, каждуюночь — поочереди — мывыходилинадежурство.
Располагалсянашмаленький «отряд» уместногобатюшки: домстоялнакраюпоселкаиоттудабылхорошийобзор.
Вмоедежурствоприбегаетместнаядевчуркаивзволнованноговорит:
— НаучасткеАлександрова — парашютист!
Мыснапарником (непомнюужскем) выбегаемиздома. Тихокрадемсякмоемуучастку. Залегаемнапригорке, приготовиворужие. Я (посчастью) захватилибинокль — подарокчерноморцев… Смотрю: «альпийскийстрелок»! Вплащеишляпеспером.
— ИосифЛеонидович, ястрельну?! — говоритмойсосед.
— Подождите, уменявсе-такибольшеопыта! — целюсьвголову… Вдругэтаголоваповорачивается, иявижупрофильОрловой!.. Похолоделовсевнутри… — Нестреляйте! Это — ЛюбовьПетровна!!!
МыприбегаемкАлександровым.
— Люба?! Чтовыздесьделаете?! — кричуя.
— Гуляю. Междупрочим, Онечка, яведьнасвоемучастке!..
— Господи, спасибо, чтоуберег!!! Яведьвассейчасмогубить, дорогаявымояподруга!!!
Некотороевремяспустя, когдаяужемобилизовался, каквоенныйкорреспондент, Любаменяповезланаавиационныйзавод. Тамбылиприготовленыотлитыеизспециальнойпуленепробиваемойсталидвепластинки. Орловавложилаихвкарманымоейгимнастерки. Ктой, чтобылавлевомкармане — плотноприклеенафотографияактрисы.
— ОтклейтевДеньПобеды! Ятамкое-чтонаписала!
Короче, благословениеэтойочаровательнойженщиныспасломнежизнь: пуляугодилавпластинку, прогнулаее, нонепробила, инапамятьосталасьгематома.
Как-то — ужевпервыйгодвойны — яприехалвБаку. Тамдля «Боевогокиносборника» снималасьмояновелла «Однасемья». СтавилГригорийАлександров. ГлавнуюрольигралаЛюбовьПетровна.
Забавнымжебылтакойэпизод: Орлова, Александровияприглашеныперсидскимконсуломнавстречусмолодойженщиной, приехавшейизПерсиивБаку. Онабылаоченькрасивойиприближеннойнепосредственнокшаху. Женщинанемногоговорилапо-русски.
ЛюбовьПетровна, желаясделатьгостьеприятное, сказала:
— Наверное, вТегераневыпользуетесьбольшимуспехом?
— Нет, — прозвучалответ. — Унастаммужчинылюбятженщин, укоторыхбольшойжопф, ауменя — маленький…
Здесьяпозволюсебенебольшоеотступлениеивновьвернуськмоейсемье.
УдедаАптекмана, какяужеписал, кромемоеймамы — ФлорыитетиНюсибылоещедвасына: ОсипиЛазарь. Уменьшительное — Ланя. ЭтотЛазарьЛеонтьевичбылженатнакрасавицеженщинеРивочке, урожденнойЭрберг. ВнешнеРивабылаабсолютнопохожанадонскуюказачку: голубоглазая, светловолосая, совздернутымносиком. Внейнебылоничего, чтопозволилобыповеритьвеенерусскуюнациональностьинедонскуюпороду.
РодилиЛанясРивойдочкуОленьку, моюдвоюроднуюсестричкуАОленька, достигнувдвадцатилетнеговозраста, вышлазамуж. Вэтовремягрянулавойна. ИнемцызанялиРостов. ДядяЛаняссемьейэвакуировалсяи, когданашиотбилиРостов, вернулся. Нопришлосьемубежатьоттудавовторойраз…
Нагрузивссоседямивещинаподводу, дядяссемьей, котораясостоялаизегожены — моейтетиРивы — иужебеременнойдочкиОленьки (гдевэтовремянаходилсяеемуж — незнаю: толинафронте, толибылэвакуировансза