водом), двинулисьпереправлятьсячерезДон. Дядяшелвпереди, держасвоюбеременнуюдочьподруку, азамыкалашествие, идясдругимиженщинами, тетяРива.
СнарядразорвалсяпосрединеДона, разбивпереправу. ДядясОлейидвумячемоданамиоказалсяпооднусторонуреки, атетяРива — подругую…
1942 год. Водинизмоихприездовсфронтая — вБаку. Непомню, накакойприем, толивБакинскийгорсовет, толикперсидскомугенеральномуконсулу, шлимысЛюбовьюПетровной. Вдругяувиделсидящихназемленищих: старика, рядомсним — молодуюженщину, державшуюнарукахчто-топохожеенаживоесоздание.
Яподошелближе: незнаю, чтоменяпотянулокним, очевидно, желаниеподатьмилостыню. Иувидел, чтоэтомойдядяЛаняимоядвоюроднаясестричкаОля, анарукахунее — ребенок, которогоонародилатолинакрыше, толинаоткрытойплатформевагона: мойплемянник — Игорек.
Самипонимаете, чтоясразужезабралихксебевгостиницу, привелвполныйпорядокиприпервойвозможностиотправилнатусторонуКаспийскогоморя — вКрасноводск.
Историяэтогосемейства, злоключенийЛанииОли, потерявшихженуимать, — особаяионейможномногоерассказывать. Ноинтереснотутдругое: тетяРиванепогибла. Разрывомснарядаубилоеесоседку — русскуюженщину. Те, ктонесумелпереправитьсячерезДон, вернулисьвРостов. ДобрыелюдипосоветовалиРивевзятьпаспортубитойинеоставатьсявгороде. Онапослушалась. Уехалавстаницу, гдеипрожилавсюоккупацию. Втовремя, каквселюдиеврейскойнациональностибылинемцамиуничтожены.
КогданашивойскапогналифашистовнаЗападивновьосвободилиРостов, этасемьявоссоединилась. ТетяРива, несмотрянато, чтонаходиласьнаоккупированнойтерритории, организовывалалюдейдляработы, помогавшеймногимвыжить, велабольшуюобщественнуюдеятельность…
То, очемяпишусейчас, было, пожалуй, годув 44-мнафронте, когдасложиласьпозицияочередного «слоеногопирога».
Намсвоздухасбросилипродовольствие, патроныиписьмадлявоинскойчасти. Средиэтихписембылжурнал, кажется «Звезда» или «Знамя», вкоторомнапечатаночеркИльиЭренбурга.
ИльяГригорьевичзналкое-чтоомоейродословной, поэтомужурналбыладресованмне.
Начиналасьэтастатьятак: «ЕкатеринеЛеонтьевнеИтинойбыло 82 года…»
ЕкатеринаЛеонтьевнаИтина, моятакназываемаятетяКатя, — женадвоюродногобратамоейбабушки. Анадовамсказать, чтоонвоспитывалсявсемьебабушкиисчиталсяроднымбратом. ЗнаменитыйдядяГриша! Егосын — художникОсяИтин — жилвШвейцарии. ДядяГришаумердовойны. ТетюКатюспряталидвемонашки. Нокто-тоизсоседейвыдал, инемцырасстрелялиимонашек, итетюКатю.
Моисолдаты, мои «мальчики», узнавотменяорассказеИльиЭренбурга, пошливночь: мстить!
СприближениемконцавойныявсечащевспоминалсвоюдавнююбеседусфранцузскимвоенныматташевМосквепослепросмотрамоегофильма «Огонь!».
Этотчеловексказал:
— ВтридцатьседьмомгодуГитлероккупировалЧехословакию, втридцатьвосьмомбудетПольша… ВсорокчетвертомочередьдойдетдоРоссии.
Яответил:
— Втридцатьседьмомнехотелбыбытьчехом, втридцатьвосьмом — поляком, авсорокчетвертом — немцем!..
ВоднуизпоездоквтыляпобывалвТашкенте: принескногамсвоейКоролевы — АнныАндреевныАхматовой — солдатскийпаек, чтобыловесьмакстативтетяжелыегодыэвакуации.
АннаАндреевназанималакрохотнуюкомнатушкунавторомэтажедома, гдепоселилисемьиэвакуированныхкоминтерновцев. Вкомнатестоялаузкаякойка, покрытаясолдатскимодеялом, маленькийстолиодинстул.
АннаАндреевнаинтересоваласьделаминафронте, авнизу, гденаходиласьобщаякухня, раздавалиськрикиируганьнаразныхязыках. Чащевсегослышалосьнемецкое: «Доннерветтер!..»
Ахматовапожалаплечамииобратиласькомнесвопросом:
— МилыйОня, еслитаковыантифашисты, точтожетакоефашисты?!
Вэтотжекороткийпериодмнепришлосьпобыватьвузбекскомсуде. Тамслушалось «дело» женмоихтоварищей. Судьяобъявил:
— ЗапродаваниеивязаниекофточекгражданкиФинниЗагруди (Згуриди) приговариваются…
Тутяневыдержал, вскочиливыхватилревольвер:
— Мужьяэтихженщинвоюют, защищаявас, здесьсидящих! Ихжены — своимтрудом — пытаютсяпрокормитьдетей, авыихзаэтосудить?!
— Нет, нет! Неволнуйтесь! — засуетилсясудья. — Мытолькопопугать!..
— Не «пугать», апомогатьнадоэвакуированным, потерявшимкровикормильцев! — грозноизрекя.
— Да, да! Помогатьбудем! Спрячьревольвер!..
Однажды, приехаввМоскву, еслинеошибаюсь, длядоставкиназаводнесколькихподшибленныхтанков, япопалназаседание, гдезанимавшийвидноеположениевобластикультурынектоХрапченкоразглагольствовалстрибуныопатриотизме.
НаканунеяслучайновстретилсясродственницейДостоевского, котораяпригласиламеняксебе. Жилаонавполуподвалевужасающихусловияхинаиждивенческуюкарточку. Яподелился, чемимел, снесчастнойженщиной. Анаэтомсобранииневыдержалипопросилслова. Япристыдилруководствокультурой, котороенеудосужилосьпомочьправнучкевеликогорусскогописателяионапочтипогибаетотнедоедания. Сказал, чтоможнобылобыее — женщинуужепожилую — переселитьизподвала!
НачторассерженныйХрапченкострибуныпровозгласил:
— Позор! ПисательПрутвидитнашудействительностьизарьергарда!
Яжесместавыкрикнул:
— Изарьергардавиднее, какоеговнонаходитсявавангарде!
НаследующийжеденьХрапченкопожаловалсянаменявМинистерствекультуры. Начтоемубылосказано:
— Авыведитесвоиделатак, чтобыуписателейнебылопричинвасобзывать!
Однакоспомощью «затаившегонаменяхамство» Храпченкомоепребываниевстолицезначительносократилось, иявновьоказалсянафронте.
Положительнымвмоемскверномположениибылото, что, находясьнапереднемкрае, ябылсовершенносвободенвотношенияхсначальством. Нетолько «наэтой» нои «натой» сторонемои «мальчики» работаливместесразведротой.
ПослевзятияБерлинанашудивизиюнаправиливЧехословакию. МыучаствоваливосвобожденииПрагииспаслиэтотпрекрасныйгородотуничтожения.
ВЧехословакиинаширазведчикидонесли, чторядомнаходитсяконцентрационныйлагерьсфранцузскимиузниками. Гитлеровцызапланировалипередсвоимуходомсжечьвсехпленныхвгазовыхпечах.
Вдвачасаночимынаправилиськлагерю. Нашепоявлениеоказалосьдляфашистовнеожиданным (большинстволагерногоначальстваужесбежало).
Когдамыоткрылидверипервогобарака, яувиделкатолическогосвященникавполосатойлагернойодежде, которыйотпускалгрехиприготовившимсяксмерти «прихожанам».
Разглядеввполутьмесоветскоеобмундирование, священникбросилсякомнескриком:
— Арм! Арм! (Оружие! Оружие!)
Мыотдаливсе, чтоимели, этимлюдям-полутрупам, ионисвоплямикинулиськоставшимсяещелагернымстражамипредателям…
Вскоревгазовыхпечахоказалисьсамипалачи. Меняже — послевойны — французскоеправительствонаградиломедалью «Освобождение» заэтуоперацию.
Возможно, инетолькозанее. Былмомент, когданашачасть — сземли — прикрывалалетчиковэскадрильи «Нормандия — Неман»… Снекоторымиизнихяподружилсяивпоследствиивиделся.
Однаждыповстречалсяянафронтесостаршимпозваниюиздругойчасти. Ноэтотчеловекслышал, чтоя — писатель. Произошелтакойдиалог:
— Фамилия?
— Прут.
— Одинвоюешьилисбратом?
— Вы, наверное, имеетеввидубратьевТур?
— Точно. Яещемаленькимбыл — ужеихсказкичитал.
Ну, посколькуонменяпринялзабратьевГримм, япостаралсяпоскорееуйти.
СлужилвотделенииприклубецыганГришаМарин — яужеонемупоминал. Хорошимбылбойцом. Частосразведчикамиуходилвтылврага… Анаконцертахпелиплясал — заглядение!
Ивоткак-топриезжаеткомнемайоризсоседнейдивизии. Мнется, жмется, потомвыкладывает:
— Увасвотделениицыганесть?
— Есть, — говорю. — Хорошийбоециартистотменный. Авчемдело?
— Понимаете, товарищПрут… какбыэтовамобъяснить… Изнашейдивизииконьисчез!
— Видители, товарищмайор, моибойцы — вперерывемеждубоями — выступаютпередтоварищамисконцертами. Акогдабойидет — внемучаствуют! Такчтопрогуливатьсявсоседнююдивизиюзалошадьминам — пешим — несруки! Даиконейкормитьнечем, посколькупоштатномурасписаниютаковыевнашейдивизиинезначатся!
Однакоцыганскиетрадициисказались: однаждыГришуМаринаранили, имыоставилиеговсмоленскомгоспитале. Вернулсяонкомневерхомналошади! Добылее, обмениваяпопутиразличныевещииживность…
ПереваливчерезКарпаты (естественно, стяжелымибоями), мыпришливСловакиюосенью 1944 года.
Надознать, чтофашистыидуховенствоэтойстраныговорилооКраснойАрмииужасы. Детибылиуверены, чтомыпросточертисрогамиихвостами. Послеупорныхбоевнашудивизиювывелинаотдых. Штабразместилсявнебольшойдеревне. Япоселилсяуодногокрестьянина — выходцаизВолыни, отличнознавшегорусскийязык. Человеконбылодинокийипомнилсловасвоихбывшихруководителейотом, чтозаикону — расстрел, заслова «Бог», «Иисус» или «Мария» — расстрел. Поэтомувегодомикевсеиконыбылисняты, лампадканегорела.
Ярешилотдохнуть. Залезнапечкуивполудремеуслышалследующийразговор.
ИздеревнивернулсямойвестовойРамазан — молодойтатарин, родившийсявдалекоймусульманскойдеревне. Оннеимелнималейшегопредставленияохристианстве.
Старик, бормотавшиймолитву, вздрогнул, когдаРамазанкнемуобратилсясоследующимисловами:
— Почемуувас, отец, такоебезобразиетворится?!
— Очемты, сынмой? — испуганноспросилстарик.
— Япрошелповашейулицедоконца. Ичтоятамувидел?! Палкубольшую. Наней — другую, поменьше. Инаэтихпалках — голыйчеловекприбитый! Почемутакоебезобразиездесьпозволяете?!
Старикпопытался, какмог, объяснить:
— Видишь, сынок… Этобылмолодойчеловек — оченьхороший. Всемпомогал. Тридцатьтригодаимелотроду… Аплохиелюдиегопоймалииприбилинакресте.
— Апочемуоннеушелкпартизанам?! — спросилРамазан.
Старикпожалплечами, вытернабежавшиеслезыисказал:
— Наверно, былоужеслишкомпоздно: ониегораньшепоймали…
Ярешилпрекратитьэтотразговор:
— Рамазан! Оставьстарикавпокое! Апочемуэтотгражданинприбитнакресте, ятебепотомобъясню.
Так, вечеромРамазанузнал, чтокромемусульманскойсуществуютещеидругиерелигииичтоприбитыйнакрестебылИисусомХристом…
Ужевтылу, послеобъявленияоПобеде, мне, какжителюгорнойстраныШвейцарии, поручилисгруппойальпинистовзабратьсянаЭльбрус, чтобыснятьустановленныйтамфашистскийфлаг.
Заэтуоперацию — вкачественаграды — яполучилталонначай.
Спустившисьвдолину, япоспешил «отоварить» талон, таккакспровиантомбылонеоченьхорошо.
И, представьтесебе, меня — ввоеннойформе, приоружии, тоестьввесьмавыразительномбоевомоблачении —