десьлежитнаНоводевичьем
ПомесьБунинасЮшкевичем.
СживымиВалентинКатаев, пожалуй, несвязывался, всюжелчьонвыливалнатех, ктонемогемудатьсдачи… ПоэтомуЮрийОлешаоднаждыприлюдноизрек:
— Еслипропуститьбольшойшампурчерезподъезд, гдеживетКатаев, — получитсяотличныйшашлыкизмерзавца!
Оченьмногиечитатели, восновноминтеллигенция, котораяещепомнилаперсонажейкатаевского «Алмазноговенца», скандировали:
Онизсемивенцовтерновых
«Алмазный» сплелсебевенец!
Инамявилсягенийновый —
Завистникстарыйиподлец!
Последнийэпитетонзаслужилхотябыпотому, чтовнепригляднойроли «Дружка» изобразилещеживуютогдаженуВиктораШкловского — СерафимуГуставовну.
ВикторБорисовичсетовалнасвоюфизическуюнемощность, непозволявшуюужеемунабитьобидчикуморду. АСерафимаГуставовнавскоретяжелонервнозаболелаиумерла…
ВПеределкиновизавиДоматворчествабыладачаЧаковского. Еговнучки — девочкилетпяти — всопровожденииогромногопсачастоменянавещали.
— ДядяОня, — спросилаоднаждымалышка, — почемувынегуляетепонашейулице?
Я — несовсемдипломатично — ответил:
— ПотомучторядомсвамиживетМариэттаСергеевнаШагинян. Онаплоховидитиходитсбольшойпалкой. Такябоюсь, чтоонаприметменязаВалентинаПетровичаКатаеваистанетбить…
Вэтотмоментизкалиткисвоегосада «выруливает» Мариэтта. Девчушкибросаютсякнейскриком:
— ТетяМариэттаСергеевна! ЭтонеКатаев! СнамигуляетдядяОняПрут!
Нехочетсязаниматьвашевремяэтойперсоной, обласканнойСоветскойвластьюмногократноистолькожеэтувластьпрезиравшей… Малоктознаетмоегопокойногодруга — друганашейстранынефтяника — французаЗорюЮдовича — участникадвиженияСопротивления, кавалераорденаПочетноголегиона. Моявина, чтопознакомилсэтойсемьейВалентинаПетровича. Зорябылснимоткровенен, описавсвоюличнуюжизнь, аКатаеввповести «Святойколодец!» щедро «отплатил» моемудругу. ПослечегоЮдовичиотказалиКатаевуотдома.
Нехорошоговоритьплохоопокойном, ноондействительнобылчеловекомнечистоплотным…
НаодномзаседанииКомиссиинашеготворческогообъединениявСоюзеписателей, председательствующийспросилмоемнениеобуровнесовременнойдраматургии.
Ясказал:
— Хотитезнатьобуровне — пожалуйста! Ноначнуиздалека… Надовамзнать, дорогиеколлеги, чтовСеребряномборуимелсяДомотдыхаБольшоготеатра. Всебыловнемотлично, ноотсутствовалагородскаяканализация. Фекальныемассыотдыхающихпоступаливбетонныйрезервуар. Степеньегонаполненияпоказывалприборсгирькой. Когдаонаначиналакачаться, этоозначало, чтоуровеньмассыврезервуаредошелдокрая. Тогдадиректорвызывалассенизаторов. Ониувозилисодержимое, ирезервуарстановилсяпустым. ПозвольтепоэтомуповодупроцитироватьАлександраГалича: этоибудетответомнавашвопрос:
Всебылопасмурноисеро.
Илесстоял, какнеживой,
Лишьтолькогирькаговномера
Слегкакачалаголовой…
Невсебезмерновэтоммире,
Хотяигрошемуцена!
Невсебезмерновэтоммире,
Покудасуществуютгири
Ивиденуровеньговна!..
СоюзписателейкомандировалнесколькочеловеквЗакавказье, чтобыприветствоватьвеликоготамошнегописателяДмитрияГулиа, отцанашегоколлегиГеоргия.
Надоотметить, что, пожалуй, единственный, ктоссылалсянапервоисточник, былименноГеоргийГулиа, которыйвелв «ВечернейМоскве» рубрику: «Рассказымоихдрузей».
Был, правда, случай, когдаЮраБореввсвоейкнижкеоСталине, рассказавомоейвстречесвождем, незабылупомянуть, чтоэтоемурассказалИосифЛеонидовичПрут.
ДаещеАркашаРайкин, произносямоирепризы, еслиянаходилсявзалеилиложе, — демонстративнокланялсямне… Остальныеженепростопересказываютмои «хохмы», онирассказываютэпизодыизмоейжизни, нетольконеупоминаяобомне,носильноперевираяотменяуслышанное…
МояЛеночкакак-то — сосвойственнойейпрямотой — довольнорезковысказалаэтоЗямеПаперному, котороголичнояуважаюилюблю…
Итак, группаписателей — наюбилееаксакалакавказскойлитературы. ДелегациювозглавлялАлександрЕвдокимовичКорнейчук.
Старикпринялнасзаобильнонакрытымстолом. Корнейчукупредложиливестизастолье. Он, кактамада, долженбылпредлагатьтосты…
— Таквыпьемже, друзья, завиновникаторжества — великогописателя…
СтарикГулиапривстал, ожидаяславицывсвоючесть.
Ногость, забывокомидетречь:
— ГеоргияГулиа!..
Стариксел, промолчав. Гостизашумели, зазвенелибокалы… СынДмитриянагнулсяктамадеипрошептал:
— ТоварищКорнейчук, моегоотцазовутДмитрием!
— Конечно, конечно, дорогой! Яжевкурсе!..
Выступилиещенесколькочеловек. Словосновабереттамада:
— Таквыпьемже, друзья, ещеодинбокалзаюбиляра!
Стариксновапривстает. Нопамятьвновьподводитговорящего:
— ЗаписателясолнечнойАбхазии — ГеоргияГулиа!
Тутстарикневыдержал:
— Извини, гостьдорогой! Тыхотелуслышатьнародныепритчи? Такявамрасскажуоднунашу!.. Когдаугорцеврождаетсяребенок… мальчик, конечно, ангел-хранительцелуетеговуста, ионвырастаетвеликиморатором! Еслиангелпоцелуетноворожденноговгрудь — тотвырастетвеликимвоителем. Еслиангелпоцелуетребенкавглаза — онбудетвеликимпровидцем. Янезнаю, кудаангел-хранительпоцеловалнашеготамаду, ноизнегополучилсязамечательныйпредседатель!
Вмрачнуюпоруконцасороковых — началапятидесятыхгодовмыкак-тособралисьигратьвпреферансуНиколаяПавловичаСмирнова-Сокольского. ПришлиАлександрАбрамовичМенделевичия. НоКолябылневнастроении…
— Послушайте, друзья! — сказалон. — Немогуспокойносуществовать, когдамойдавнийадминистратор — АбрашкаПоздняк — сидитвкутузке! Ясейчасидуксвоемузнакомому — следователюНКВДнаКузнецкий — хлопотатьзаАбрашку: вам — евреям — этогоделатьнеследует, амне — русскому — можноинужно. Иначечтомызатоварищи? Нопрошуваснеуходитьдомоеговозвращения!
Мыпообещали. Сидимразговариваем… Попиличаю. Прошлобольшечаса, имысталиволноватьсяуженезаАбрашку, азаНиколаяПавловича.
НаконецСмирнов-Сокольскийвернулся — бледныйкаксмерть.
— Чтослучилось, Коля?! — набросилисьмынанего. — Почемутакдолго?!
— Долго — потомучтоуследователяшлосовещание. Когдаонвернулсяипригласилменявкабинет, наегостолележалпухлыйтом «ДелаПоздняка». Ивотэтотмилыйчеловекговоритмне, указываяна «Дело»:
— ДорогойНиколайПавлович! Выуважаемыйиизвестныйартист. Япрошувасзабыть, чтокогда-товыработаливместесПоздняком! Вам — оннезнакомивыегоникогданевидели! Вызнаете, вчемонобвиняется? Вполнойдискредитациинашеговождя — товарищаСталина!
Наступилотягостноемолчание. ВдругтишинунарушилироничныйвопросМенделевича:
— Чтожеэтозаговно — нашвождь, еслиегоможетдискредитироватьАбрашкаПоздняк?..
Ужепосле XX съезда, вшестидесятыхгодах, явновьпобывалвОдессе. И, каквсегда, зашелкБерезиным.
Обедаем… ВдругвходятсестраимладшийбратЕфима — Семен, страшноразгневанные. ТолькочтосообщилиизМосквы: телоСталинавынеслиизМавзолея.
— Как?! Такоговеликогочеловека?! Онитамсумасошли!!! — негодовалимолодые.
— Ша! — стукнулкулакомпостолуотецБерезин. — Чтовсполошились?! ВедьэтоМавзолей, анеобщежитие!!!
ЯбылдруженсФаинойГеоргиевнойРаневской. Однаждыонапозвонилаисказала:
— Уменя — прибавлениесемейства!
— Что, приехалкто-нибудьизродных? — поинтересовалсяя.
— Нет. Язавеласобаку.
— Какойпороды? Какназвала?
— Порода — неизвестна. Назвала — Мальчик.
— Несколькостранноеимядлясобаки…
— Н-надоже, чтобывдомебылхотьодинмужчина!.. — ответилавеликаяактриса.
ПоследниегодыРаневскаячастоболела. Явоспользовалсятелефоном, чтобысправитьсяоеесамочувствии.
— Понимаешь, оказывается, уменякамнивпочках… Написалбыты, любимый, дляменяпьесу «Дамаскаменьями!»
ПосколькуябылчленомПрезидиумаЦентральногоДомаработниковискусств, тодовольночасто — насовещаниях — встречалсянетолькосактерами, режиссерами, ноисархитекторами, схудожниками. ВмоемкабинетевисятшаржинаменяиКукрыниксов, иБориЕфимова, работыВерейского, портреткистимоегоблизкогодруга — СережиЛучишкина. (Ксловусказать, напортретеязапечатленраскладывающимпасьянс.) СергейАлексеевичнасвоейперсональнойвыставкехотелповеситьиэтуработу, нотогдашнийминистркультуры — ЕкатеринаАлексеевнаФурцева — неразрешила: «Как?! Советскийписательиграетвкарты?!»
Лучишкиннесумелейвтолковать, чтоигравкартыипасьянсвещисовершенноразные…
Уменяощущение, чтосКолейЖуковым, дорогиммнечеловеком, мыпиличайвегомастерскойнапрошлойнеделе… Аминулонесколькодесятилетий, какнетэтойудивительной, неповторимойличности.
НиколайНиколаевичЖуковбылхудожником. Несобираюсьделатьанализеготворчества, ибонеявляюсьспециалистом — знатокомживописи…
Могуутверждать, чтоянесовсемужполный «лопух» вэтойобласти: засвоюдолгуюжизньмненеоднократновыпадалосчастьепосещатьиЛувр, иБританскиймузей, атакжехранилищакартинВены, Берлина. Нуи, конечно, всехудожественныемузеималенькой, нотакойбогатойвэтойобластиШвейцарии. Кстати, последниелетшесть — вплотьдо 1996 года — мыостанавливалисьв… Музеесовременногошвейцарскогоискусства, собирателькоторого, господинАндрэЛ’ЮильеотдавалвнашесЛенойраспоряжениевесьтретийэтажсвоегодома. Тамвовсехшестнадцатикомнатахрасполагаласьчастьегобогатейшейколлекции. Шестнадцатькомнатнапятомэтаже, гдеживутсамиЛ’Юилье — фактическитожеявляютсямузеем: тутиработызнаменитогоЖанаТэнгли; фотоколлажиЖеральдаМинкова; прелестныефотографии, сделанныеегоженой; коллекциявесов (пожалуй, всехвременинародов) и, конечно, сигары — отполутораметровойдосамоймаленькой (страстьсамогоАндрэ…).
Сталобыть, кое-чтовидел. И — немало!..
НосРембрандтомиРубенсом, ТицианомиДжорджоне, ФранкомГальсомидругимивеликими — тамошнимиинашими — личнознакомнебыл.
АвотКолюЖуковазналхорошо! Ябылстаршеегонавосемьлет. Илюбилвсейдушой, кактолькоможнолюбитьмладшегобрата. Это, конечно, еслитвоймладшийбратобладаеттемидушевнымикачествами, коибылиприсущиНиколаюЖукову.
Любиляегозамногое.
Во-первых, заегоисключительнуюдобротуиотзывчивость: небылослучая, чтобыКолянепомогнетолькоблизкомучеловеку, ноилюбому, ктокнемузапомощьюобращался.
Любилегозаоткрытостьдуши, которойонникогданекривил!
Любилзаеготворчество, ибоНиколайЖуковписалнетолькокрасками, ноглавнымобразомсвоимогромнымс