Коронер позволил ей изложить всю историю, не перебивая вопросами. Она чувствовала, что для суда она — загадка, но достаточно симпатичная. В кои-то веки безупречный акцент, присущий британскому среднему классу, бессознательно приобретенный ею за шесть лет пребывания в монастыре, часто раздражавший ее у других людей и так выводивший из себя ее отца, когда он подолгу слушал ее голос, здесь пришелся кстати. Она надела строгий костюм и покрыла голову специально приобретенной по такому случаю черной вуалью. Кроме того, она старалась не забывать обращаться к коронеру «сэр».
Выслушав ее краткие показания, полностью подтвердившие версию мисс Лиминг об обстоятельствах ее вовлечения в дело, коронер попросил:
— А теперь, мисс Грей, будьте добры объяснить суду, что случилось в ночь смерти сэра Рональда.
— Он выглядел усталым и расстроенным. Я попыталась втолковать ему, почему собираюсь отказаться от дела, но не уверена, слышал ли он меня. Он сказал, чтобы я зашла к нему следующим утром за деньгами, и я попросила всего-навсего компенсировать расходы, а заодно вернуть мне пистолет. Он всего лишь помахал рукой, отправляя меня восвояси, со словами: «Завтра утром, мисс Грей, завтра утром».
— И вы ушли?
— Да, сэр. Мисс Лиминг проводила меня до автомобиля, и я как раз собралась уезжать, когда раздался выстрел.
— Находясь в кабинете у сэра Рональда, вы не видели у него в руках пистолета?
— Нет, сэр.
— Он не говорил вам о смерти мистера Ланна и не заронил в вашу голову мысли, что способен совершить самоубийство?
— Нет, сэр.
Коронер машинально черкнул что-то в своем блокноте. Не поднимая глаз на Корделию, он сказал:
— А теперь, мисс Грей, разъясните, пожалуйста, суду, как у сэра Рональда оказался ваш пистолет.
Это было труднее всего, но Корделия отрепетировала ответ. Кембриджские полицейские оказались очень цепкими и задавали ей тот же самый вопрос вновь и вновь. Она знала назубок, как у сэра Рональда оказался ее пистолет. Она помнила отрывок из речений Дэлглиша, который часто повторял Берни, хотя он казался ей в то время больше подходящим преступнику, нежели детективу: «Никогда не лгите без необходимости; правда — мощное оружие. Самые ушлые убийцы попадались не из-за того, что лгали по-крупному, а потому, что продолжали лгать о незначительных деталях, хотя правда не причинила бы им ни малейшего вреда».
— Мой партнер, мистер Прайд, — ответила она, — имел пистолет и очень этим гордился. Когда он покончил с собой, я поняла — он хотел, чтобы пистолет достался мне. Именно поэтому он перерезал себе вены, а не застрелился, хотя это быстрее и проще.
Коронер резко поднял голову.
— Вы были там, когда он покончил с собой?
— Нет, сэр. Я только нашла тело.
В суде пробежал одобрительный шепоток; она почувствовала — они переживают за нее.
— Вы знали, что пистолет не зарегистрирован?
— Нет, сэр, но подозревала, что может оказаться именно так. Я захватила его с собой, когда ехала заниматься этим делом, потому что не хотела оставлять его в конторе. Кроме того, с ним мне было как-то спокойнее. Я хотела проверить регистрацию, как только вернусь. Я не собиралась пускать пистолет в ход, даже не думала о нем как об опасном оружии. Просто это мое первое дело, и Берни оставил его мне, да и мне спокойнее, когда пистолет при мне.
— Понимаю, — сказал коронер.
Корделия решила, что и он, и суд действительно понимают ее. Им нетрудно поверить ей, поскольку она говорила чистую правду, хоть и звучащую довольно невероятно. Ей предстояло солгать, но они поверят ей и на сей раз.
— Теперь расскажите суду, как сэр Рональд отобрал у вас пистолет.
— Это произошло при первом моем появлении в Гарфорд-Хаусе, когда сэр Рональд показывал мне спальню сына. Он знал, что я осталась единственной владелицей агентства, и осведомился, не слишком ли это трудная и страшная работа для женщин. Я сказала, что мне не страшно, к тому же у меня при себе пистолет Берни. Узнав о пистолете, он заставил меня выложить его из сумки, сказав, что не собирается прибегать к услугам человека, который может представлять угрозу для других и для себя, так как не вправе брать на себя такую ответственность. Он забрал и пистолет, и патроны.
— И что он с ним сделал?
Корделия тщательно обдумывала и этот вопрос. Конечно, он не пошел с ним в руках на первый этаж, иначе пистолет попался бы на глаза мисс Лиминг. Она с радостью бы ответила, что сэр Рональд положил пистолет в ящик в комнате Марка, но не помнила, были ли там в столе ящики. Поэтому сказала:
— Он унес его из комнаты, но не сказал куда; он отсутствовал всего минуту, а потом мы вместе спустились на первый этаж.
— И вы не видели пистолет до тех пор, пока не заметили его рядом с телом сэра Рональда?
— Нет, сэр.
После Корделии допрашивать было некого. Вердикт вынесли без задержки, и именно такой, какой, по мнению суда, одобрил бы сэр Рональд, ибо обладал четким научным умом. Он гласил, что умерший наложил на себя руки, однако в каком состоянии рассудка он при этом находился, определить не представляется возможным. Коронер разразился пространным предупреждением, объявлявшим пистолеты опаснейшими предметами. Суд был проинформирован, что пистолеты могут нести людям смерть. Особенно выделяются в этом отношении незарегистрированные пистолеты. Он не высказал никакого осуждения в адрес лично Корделии, хотя это, несомненно, стоило ему немалых усилий. Отговорив свое, он поднялся. Поднялся и суд.
После ухода коронера присяжные раскололись на маленькие группки, в которых пошли перешептывания. Вокруг мисс Лиминг столпились люди. Корделия видела, как тряслись ее руки, когда звучали слова соболезнования и первые предложения о поминальной службе. Корделия удивилась, как она вообще вздумала опасаться, что мисс Лиминг могут в чем-то заподозрить. Сама она держалась в сторонке, чувствуя себя провинившейся, ибо знала — полиция обвинит ее в незаконном хранении оружия. Это была их обязанность. Правда, наказание не будет суровым, а то и вообще никаким. Однако ей на всю жизнь предстояло остаться девушкой, по чьей беспечности и наивности Англия лишилась одного из своих выдающихся ученых.
Хьюго говорил, что все кембриджские самоубийцы — светила. Во всяком случае, за этого самоубийцу сомневаться не приходилось: смерть вполне может вознести сэра Рональда на пьедестал гения.
Оставшись незамеченной, она вышла из здания суда на Маркет-Хилл. Хьюго, видимо, давно поджидал ее у двери и теперь пристроился рядом.
— Как все прошло? Должен сказать, смерть преследует вас по пятам, не так ли?
— Все прошло хорошо. Это я преследую смерть.
— Полагаю, он действительно застрелился?
— Да, застрелился.
— Из вашего пистолета?
— Вы бы сами услышали это, если бы побывали в суде. Я вас там не видела.
— Я там и не был. У меня была консультация. Но новости распространяются быстро. Я бы на вашем месте не стал переживать. Рональд Келлендер не столь значительная персона, как хочется верить многим в Кембридже.
— Вы о нем ничего не знаете. Этот человек жил. Теперь он мертв. Подобный факт всегда значителен.
— Вовсе нет — вот так-то, Корделия. Смерть — наименее значительное событие в жизни. Утешьтесь словами Джозефа Холла: «Тень смерти с рожденья маячит над нами, в могиле лежит колыбель». Кроме того, он сам выбрал и способ, и время. Он сам себе надоел. Как и многим вокруг.
Они вместе спустились к Королевскому бульвару. Корделии было невдомек, куда они направляются. Ей просто хотелось пройтись, однако она не возражала против провожатого.
— Где Изабелль? — спросила она.
— Дома, в Лионе. Нагрянувшему негаданно вчера вечером папочке показалось, будто мадемуазель получает деньги задаром, и он решил, что его бесценная Изабелль черпает меньше — а возможно, и больше — от кембриджского образования, чем он ожидал. Вам незачем о ней беспокоиться. Теперь она в безопасности. Даже если полиции вздумается отправиться во Францию, чтобы задать ей парочку вопросов, — только к чему это? Папочка окружит ее плотиной адвокатов. Он сейчас не в том настроении, чтобы выслушивать от англичан всякую ерунду.
— А как насчет вас? Если кто-нибудь спросит вас, как умер Марк, вы никогда не откроете правды?
— А вы как думаете? София, Дейвис и я — вполне надежные люди. На меня можно положиться, когда речь заходит о серьезных вещах.
Корделия поймала себя на мысли, что ей хотелось бы, чтобы на него можно было положиться и в остальных случаях.
— Вы огорчены отъездом Изабелль?
— Наверное, да. Красота повергает ум в смущение; она идет вразрез здравому смыслу. Никогда не мог согласиться, что Изабелль есть то, что она есть: великодушная, ленивая, любвеобильная и глупая молодая женщина. Думал, всякая женщина ее красоты непременно наделена каким-то инстинктивным проникновением в загадки жизни, доступом к такой мудрости, недоступной для простого ума. Всякий раз, когда она открывала свой очаровательный ротик, я ждал, что она окрасит жизнь в волшебные краски. Наверное, я смог бы провести рядом с ней всю жизнь, просто глядя на нее и ожидая прорицаний. А она способна говорить только о тряпках.
— Бедный Хьюго!
— Никакой не бедный! Я далеко не несчастлив. Секрет довольства — никогда не позволять себе желать чего-то такого, чего ты, как тебе подсказывает рассудок, все равно не сможешь получить.
Корделия подумала, что он молод, не беден, умен, правда, не слишком красив, но вряд ли ему приходилось чем-то поступаться. Он тем временем продолжал:
— Почему бы вам не остаться на недельку-другую в Кембридже, чтобы я смог показать вам город? София предоставит вам отдельную комнату.
— Нет, спасибо, Хьюго. Мне нужно возвращаться.
Ей некуда торопиться, но Кембридж в сочетании с Хьюго тоже ей ни к чему. Однако причина остаться здесь у нее была, хотя и иного свойства: она пробудет в коттедже до воскресенья, на которое назначена встреча с мисс Лиминг. После этого с делом Марка Келлендера будет покончено раз и навсегда.