– Спрашивайте, спрашивайте! Он все помнит. Так по крайней мере он говорил мне раньше. «Я не из тех, кто ведет записи. У меня все в голове».
– Что стало с его журналами, когда он перестал практиковать? Кто-нибудь забрал их?
– Именно об этом я вам и толкую. Никаких журналов не существовало. Меня спрашивать совершенно бесполезно. То же самое я сказала тогда молодому человеку. Доктор с радостью женился на мне, когда ему понадобилась медсестра, но он не обсуждал со мной своих пациентов. Вот уж нет! Он пропивал все доходы от практики, хоть и болтал о врачебной этике.
В ее голосе звучала глубокая горечь. Корделия избегала встречаться с ней глазами. Внезапно ей показалось, что губы старика шевельнулись. Она наклонилась и уловила всего одно слово: «Холодно».
– Кажется, он пытается сказать, что ему холодно. Может быть, найдется еще одна шаль, чтобы укрыть ему плечи?
– Холодно?! На самом солнцепеке?! Вечно ему холодно.
– Но может быть, еще одно одеяло поможет? Принести?
– Оставьте его, мисс. Если вам так хочется за ним ухаживать, займитесь этим всерьез. Посмотрим, как вам понравится содержать его в чистоте, как младенца, стирать за ним пеленки, каждое утро менять постельное белье. Я принесу еще одну шаль, но он сбросит ее через две минуты. Он сам не знает, чего хочет.
– Простите, – беспомощно пробормотала Корделия. Ей хотелось спросить, достаточно ли они получают помощи, заглядывает ли районная фельдшерица, обращалась ли миссис Гледвин с просьбой поместить его в больницу. Но спрашивать было бесполезно. Она чувствовала – любая помощь отвергается здесь как безнадежная и здесь давно властвует отчаяние, ибо сил мечтать об облегчении не осталось уже давно.
– Простите. Я больше не стану беспокоить ни вас, ни его.
Они снова прошли через дом. Но оставался вопрос, который Корделия не могла не задать. У самой калитки она не вытерпела:
– Вы упомянули молодого человека. Его звали Марк?
– Марк Келлендер. Он спрашивал о своей матери. Спустя десять дней нам снова нанесли визит.
– Кто на этот раз?
– Какой-то джентльмен. Вошел так, словно дом принадлежит ему. Он не назвал себя, но я уже где-то видела его. Он спросил доктора Гледвина, и я пригласила его войти. В тот день мы сидели в задней комнате, так как поднялся ветерок. Он подошел прямо к доктору и сказал: «Добрый день, Гледвин» – так громко, словно обращался к слуге. Затем нагнулся и заглянул ему в лицо. Они смотрели друг другу в глаза. Он выпрямился, пожелал мне всего хорошего и ушел. О, мы становимся популярны! Еще один подобный визит – и я назначу плату за просмотр.
Они остановились. Корделия уже подумывала протянуть руку на прощание, но что-то подсказывало ей, что миссис Гледвин не хочет, чтобы она уходила. Внезапно та произнесла громким неприветливым голосом, глядя прямо перед собой:
– Этот ваш друг, молодой человек, что к нам заходил… Он оставил адрес. Сказал, что не возражает посидеть с доктором как-нибудь в воскресенье, чтобы я могла передохнуть; сказал, что они вместе поедят. В это воскресенье я бы повидала свою сестру в Хейверхилле. Скажите ему, что он может приехать, если захочет.
Капитуляция была лишена изящества, приглашение произнесено сквозь зубы, но Корделия догадывалась, чего ей стоило даже это. Подчиняясь порыву, она сказала:
– Вместо него могу приехать я. У меня автомобиль, я доеду быстрее.
День пройдет для сэра Рональда Келлендера впустую, но она не станет включать его в счет. Даже сыщик заслуживает выходного.
– Девушка ему не подходит. Есть такие вещи, которые сможет сделать для него только мужчина. Я заметила, что парень пришелся ему по душе. Скажите ему, что он может приехать.
Корделия повернулась к ней:
– Он бы приехал, не сомневаюсь в этом. Но он не может. Он мертв.
Миссис Гледвин ничего не ответила. Корделия неуверенно протянула руку и тронула ее за рукав. Женщина не шелохнулась. Корделия прошептала:
– Простите меня. Я поеду. – Она чуть не добавила: «Если я ничего не могу для вас сделать», – но вовремя осеклась. Ни она, ни кто-либо другой ничего не сможет сделать для этих людей.
На повороте к Бери она оглянулась и увидела в калитке неподвижную фигуру.
Корделия сама не знала, что заставило ее остановиться в Бери и минут десять походить по монастырскому саду. Однако она чувствовала, что не сможет выдержать дорогу до Кембриджа, если не успокоит нервы, и вид цветов и лужаек в пролете Норманнских ворот оказался слишком заманчивым, чтобы проехать мимо. Оставив машину на Ангельском холме, она вышла через сад к берегу реки и минут пять посидела там на солнце. Вспомнив, что надо записать в книжечку, сколько истрачено на бензин, она пошарила рукой в сумке, наткнулась на молитвенник и задумалась. Если представить себе, что она – миссис Келлендер, решившая оставить для Марка послание, которое найдет он, но пропустят другие, то чем она воспользуется? Ответ выглядел теперь детски-простым. Наверняка той страницей, где приведены короткая молитва, проповедь и отрывок из апостольского послания на день святого Марка. Ведь он родился 25 апреля и назван в честь святого! Она быстро нашла нужное место. В ярком солнечном свете, отраженном бегущей водой, она заметила то, что проглядела раньше, торопливо переворачивая страницы: рядом с кроткой мольбой о мужестве выстоять под напором ложных убеждений виднелись слабо выведенные буквы и цифры, напоминавшие скорее пустяковое пятнышко:
Е М С
А А
14.1.52
Первые три буквы были, несомненно, инициалами его матери. Дата обозначала день написания. Ведь миссис Годдард говорила, что миссис Келлендер умерла, когда ее сыну было около девяти месяцев. Но что за два «А»? Корделия стала перебирать в уме различные аббревиатуры из области автомобилизма, прежде чем ей вспомнилась карточка, найденная в бумажнике Марка. Две буквы под инициалами могли значить лишь одно: группу крови. У Марка была группа «В», у его матери – «АА». Существовала лишь одна причина, которая могла заставить ее сообщить ему об этом. Оставалось всего лишь выяснить группу крови сэра Рональда Келлендера.
Она едва не кричала от торжества, торопясь пробежать через сад и устремиться в сторону Кембриджа. Она не размышляла ни о последствиях своего открытия, ни о разумности доводов. По крайней мере ей было чем заняться, у нее в руках появилась ниточка. Она гнала машину на полной скорости, боясь не успеть до закрытия почты. Там, как подсказывала ей память, можно было ознакомиться с перечнем местных практикующих врачей. Вот и список. Теперь – за телефон. Ей был известен всего один дом в Кембридже, откуда можно будет целый час спокойно звонить по телефону. Она направила машину к дому номер пятьдесят семь по Норвич-стрит.
София и Дейви играли в гостиной в шахматы, почти соприкасаясь головами – белокурой и темноволосой – над доской. Их ничуть не удивила просьба Корделии позволить ей засесть за телефон.
– Я, конечно, заплачу. Я помечу, во сколько мест звонила.
– Вам, наверное, понадобится уединение? – осведомилась София. – Давай доиграем в саду, Дейви.
Ангельски безразличные к ее делам, они осторожно пронесли доску с фигурами через кухню и установили ее на садовом столике. Корделия придвинула стул к кухонному столу и взялась за свой список. Он был страшно длинен. Она не знала, откуда начинать, и остановилась на врачах, практикующих в центральной части города. После каждого звонка она будет вычеркивать одну фамилию. Ей вспомнилась еще одна жемчужина начальственной мудрости: «Расследование требует настойчивости, граничащей с упрямством». Набирая первый номер, она думала о Шефе: должно быть, он страшно требовательный и несносный начальник! Правда, сейчас он уже в возрасте – ему никак не меньше пятидесяти пяти. Наверняка помягчел.
Однако битый час упрямых попыток ничего не принес. Она неизменно получала ответы на свои звонки; достоинство предпринятого ею натиска состояло по крайней мере в том, что в приемных врачей всегда снимали трубку. Однако ответы – вежливые, учтивые или торопливые, – даваемые самими врачами либо их помощницами, готовыми оказать услугу, звучали одинаково: сэр Рональд Келлендер не является пациентом данного кабинета. Корделия реагировала на обескураживающую новость стандартной формулой: «Извините за беспокойство. Я, видимо, неверно записала имя».
Однако после семидесяти минут терпеливого вращения диска ей улыбнулась удача. Трубку сняла супруга очередного врача.
– Боюсь, вы ошиблись. Семейство сэра Рональда Келлендера наблюдает доктор Винэйблс.
Вот это удача! Доктор Винэйблс не числился в ее предварительном списке, да и до буквы «V» она добралась бы в лучшем случае через час. Она ткнула пальцем в самый конец списка и набрала номер. Ей ответила медсестра в кабинете доктора Винэйблса. Корделия выпалила заготовленную фразу:
– Я звоню по поручению мисс Лиминг из Гарфорд-Хауса. Не хотелось вас беспокоить, но не могли бы вы напомнить нам группу крови сэра Рональда Келлендера? Он хочет записать ее перед поездкой на Хельсинкскую конференцию в следующем месяце.
– Минуточку.
Ждать пришлось недолго. Скоро в трубке прозвучали торопливые шаги.
– У сэра Рональда группа «А». Лучше запишите: месяц назад с тем же вопросом уже звонил его сын.
– Спасибо! Спасибо! Обязательно запишу. – Она решила рискнуть. – Я только недавно помогаю мисс Лиминг. Она действительно просила меня записать группу крови в прошлый раз, а я по глупости забыла. Если она вам позвонит, уж, пожалуйста, не говорите ей, что мне пришлось снова вас побеспокоить!
Голос в трубке снисходительно засмеялся, дивясь неумению юности. Ничего, такое беспокойство можно стерпеть.
– Не тревожьтесь, не скажу. Я рада, что у нее наконец-то появилась помощница. Надеюсь, все здоровы?
– О да! Все отлично!
Корделия повесила трубку и выглянула в окно. София с Дейви только что закончили партию и теперь складывали фигуры обратно в коробку. Она успела как раз вовремя. Она нашла ответ на свой вопрос, однако его еще надо перепроверить. Информация была слишком важной, чтобы довериться смутному представлению о законах наследственности Менделя, мельком просмотренных в главе о крови и наследственности из книжки Берни по судебной медицине. Проще всего было бы посоветоваться с Дейви – он наверняка знает такие вещи наизусть. Но она не могла сделать этого. Значит, придется возвращаться в б