Потом собака выросла, а общение между мной и ее настоящими хозяевами начало сходить на нет. Никто ни с кем не ссорился, просто трем взрослым людям стало вдруг дискомфортно под одной крышей даже несколько часов подряд. Если мы и перезванивались, то редко и по делу. Ваня сказал, что не хочет загадывать, обещать, планировать даже на краткосрочную перспективу. Он понятия не имеет, как повернется жизнь после обретения свободы. Хватит разочаровываться. Уж мы-то с ним знаем, насколько горькими бывают отрезвляющие сюрпризы. Ваня ни разу не назвал меня официально своей девушкой. Он заявил, что никто ничего никому не должен. А там, как освободится, будет видно. Все решится само собой. Годы разлуки расставят по местам то, что не смогли долгие восемнадцать месяцев следствия.
Я понимала, что таким образом он старался себя обезопасить. Не хотел однажды получить короткое невнятное письмо, что я выхожу замуж за другого. Не считал себя в праве что-либо обещать, ведь не был уверен, каким человеком выйдет. За эти годы мы научились жить в круглосуточном ожидании чего-то плохого, в первый месяц его довели до вскрытия вен, и только Богу было известно, что еще могло случиться в том страшном месте. Ване казалось, что проще сжечь мосты разом. Ему так было нужно.
Поначалу с его мамой мы, созваниваясь едва ли не круглосуточно, обсуждали Ванины проблемы и нужды, планировали передачи, переживали и плакали, если он дрался в колонии или его закрывали в карцер. И самое страшное — если болел, ведь лечение там отвратительное. Его там совсем нет, этого лечения. Если грипп, то непременно с осложнениями, если простуда - то до ангины. Я летела в любой день на поезде-автобусах к нему, чтобы привезти разрешенные лекарства, которые практически никогда не передавали…
Однажды за время Ваниной пятинедельной пневмонии я думала… что в один момент просто не выдержу, рухну, где стояла, и умру от нервного перенапряжения. Я не могла спать, есть, нормально работать. Я вздрагивала, если звонил мобильный, хлопала дверь, включалась музыка. Пока не диагностировали прямую угрозу жизни, ему не давали даже гребаного пенициллина. Одной таблетки парацетамола в сутки для здорового мужика, по мнению местных врачей, было вполне достаточно.
В это время он мне не звонил, чтобы не пугать. Потом все же набрал, его об этом родители попросили, так как всерьез начали переживать за мое состояние. Наигранно бодрым голосом убеждал, что идет на поправку. А сам кашлял так, что я истерично всхлипывала и рыдала, обливаясь крупными едкими слезами. Казалось, он легкие выплевывает по кусочкам, еще немного - и нечем ему там дышать будет. Ничего под ребрами не останется…
Я молила небо отдать его болезнь мне. На свободе в моем распоряжении любая больница, море платных-бесплатных врачей и лекарств, заходи в интернет, читай отзывы и выбирай, пальцем тыкай, что подходит больше. Но ничего подобного, за все эти годы мне не потребовалось ни одного больничного отпуска. Даже когда наш отдел на карантин закрывали и полгорода в масках ходили. Мне хоть бы что. Будто Ваня в то же самое время молил о том же самом: чтобы мои болячки достались ему. Знал ведь, что я одна-одинешенька тут, станет плохо — никто не хватится. Защищал меня, как мог.
И его молитвы звучали громче, их услышали.
Когда чувствовал себя хорошо, он, напротив, частенько звонил мне, и во время недолгих телефонных разговоров в основном молчал, внимательно слушая. О себе едва ли полслова. Хорошего особо сообщить нечего, а плохое в его жизни было не для меня, только для него одного. В крайнем случае, если невмоготу, то для родителей. А мне всегда: «Юль, привет! Ну, рассказывай, моя хорошая, что новенького. У меня есть пара минут. Я в порядке, как обычно».
Как обычно НЕ в порядке. Как там вообще можно быть в порядке.
И я рассказывала. Иногда абсурдно подробно, иногда перепрыгивая с темы на тему, запутывая его. Но мне тоже хотелось поговорить, посмеяться, поделиться смешными случаями или саркастичными замечаниями по отношению к окружающим людям. Иной раз мы могли час и больше болтать без остановки.
Но с приближением даты досрочного освобождения количество входящих вызовов от Вани заметно сократилось, одновременно с этим его родители стали реже отвечать на мои звонки. Больше они не говорили со мной о будущем: кем бы Ваня мог устроиться работать, куда пойти учиться. Он ведь так и не закончил свой вуз, два курса только. И восстанавливаться поздно, все сроки прошли.
Теперь подобные вопросы обсуждались без моего участия. Постепенно, день за днем, его родители становились счастливее. Они вновь видели Ванино будущее в светлых тонах, и в нем… кажется, не осталось места для меня.
А что я? Мне двадцать семь через три недели, помоложе вон сколько девчонок незамужних. Приданого по-прежнему кот наплакал. Старалась, конечно, все эти годы, вкалывала, добилась многого, но звезду с неба утащить все же не удалось. Может, длины ног для прыжка не хватило, или же пропали они яркие над головою в один день. Не мечталось без одного человека. Нет, руки не опустились, тянулись вверх, а вот крыльев за спиной больше не ощущалось. Ваня подарил их мне, а потом взял и отнял. Может, однажды он вернет их на прежнее место? С ним мне леталось каждый день, каждую минуточку. Когда рядом с ним была, трудности переставали казаться непреодолимыми, лишь азарт пробуждали. И желание действовать.
Без ложной скромности замечу, что наладила за эти годы кое-какие связи, умудрилась, представьте себе, в чужом городе. Так как дорога в любую педагогическую деятельность отныне и навсегда для меня закрыта, а с цифрами я работать умею, у нас с ними любовь и полное взаимопонимание, то я решилась заняться бухгалтерией. С математикой мы вновь воссоединились, немного иначе, но новая работа увлекала и даже понравилась.
Я закончила кое-какие курсы, освоила специальные программы. А еще мне сильно повезло - удалось найти работодателя, который согласился взять на работу приезжую без прописки и опыта, да еще и с судимостью. Параллельно с этим делаю контрольные по математике, пишу курсовые и даже дипломные работы. Как я все это успеваю? Ответ прост — больше я не успеваю ничего, зато могу оплатить и съемную квартиру в дорогом, безопасном районе (для меня это очень важно, поймите правильно), и приличную одежду, в которой не стыдно перед коллегами и клиентами показаться. На права выучилась и машину собираюсь приобрести, бабушка кое-что в наследство оставила, переслала мне тайком от родителей за неделю до смерти, как чувствовала, что час ее пришел.
Работодатель намекает, что хорошо бы мне вышку вторую получить - экономическую, тогда я смогу вверх пойти по карьерной лестнице. Но кто меня кормить будет, пока учусь? Тому же Ваньке помочь нужно, ему нет-нет да нужны наличные. Мама его так и не работает, папа устроился на предприятие, но у них кредит новый. На что брали? А думаете легко человека по УДО вытащить, даже если по закону положено?
- О чем задумалась? - спрашивает Лариса с улыбкой.
- Да так. Ты краски не жалей.
- Не жалею, не переживай. Куколкой будешь. Да ты и так, как кукла. Повезло этому парнишке. Хотя в глубине души я по-прежнему надеюсь, что ты на него посмотришь, глаза закатишь и в недоумении плечами пожмешь. Нормального тебе надо мужика, Юль, чтобы помогал. На ногах уверенно стоящего.
- Так и этот встанет, просто период такой.
- А нужны тебе эти периоды? Слишком уж много «периодов» у этого Роминского, затянулись они. Давно бы окрутила какого-нибудь предпринимателя и жила, как у Христа за пазухой.
- Пф-ф.Нужна я кому-то. И, Лор, ты перегибаешь. Я твоего мнения по поводу Вани не спрашивала, помнишь?
- Помню, - вздыхает она. - Просто жалко мне тебя, лучшие свои годы посвящаешь мальчишке, который сейчас в свои двадцать с хвостом выйдет, глотнет свободы и начнет по девкам шастать, ночами с дружками по кабакам зависать. И останешься ты дура дурой ждать его у окошка.
- Смывай. Я домой пойду.
- Ладно, молчу-молчу.
- Лариса, смывай. Хватит с меня твоей правды.
- Я больше не буду, ну перестань. Прекрати. Юль! Юля, ты что, плачешь что ли? Юлечка, я не хотела обидеть. Вот глупая, о тебе же волнуюсь. Сердце болит. Юлька-Юлька. Ну хватит, не реви, нормально все будет. Может, сейчас выйдет, как увидит тебя — само совершенство - и во второй раз голову потеряет. Так и будет, точно тебе говорю. Вся ж красавица, ухоженная с головы до ног, грудь торчит, на талии ни жиринки. Юленька, моя ты девочка, горюшко мое. А знаешь что? Если не потеряет голову, то полный кретин он, Ванька твой. Полный, Юля, руку на отсечение даю. Я мужу скажу, он его быстро обратно устроит, это нескольких минут дело.
В день Икс забирать Ваню его родители едут без меня, и это как получить удар дубиной по затылку — неожиданно и адски больно. Я должна быть там, у ворот, когда он выйдет. Когда поднимет глаза к небу, такому же чистому и синему, как за стеной, но в то же время абсолютно другому. Более прозрачному, что ли, цвета планов и возможностей. Я мечтала запомнить его взгляд. Хотела быть в числе первых, кого увидит он, чтобы ассоциироваться с началом новой жизни. Но за мной не заехали. Я ждала в назначенное время, потом принялась звонить его маме, следом отцу:
- Юль, мы поздно выехали, проспали. И не успеваем в твой район заскочить. Ничего, мы тебя подберем на обратном пути.
Пораженно присаживаюсь с трубкой в руках на диван, так как не в силах вынести эту информацию стоя. А я думала, что адаптировалась к ударам судьбы. Наивная идиотка.
Мелочь вроде бы, и задеть меня сейчас сложно. Сама дорогу себе пробиваю, с неудачами справляюсь, победам радуюсь — в одиночку, без близких людей. Чтобы не пропасть в миллионном городе, мне пришлось стать наглой, хитрой, продуманной. Меня обижают — а я не обижаюсь, если человек мне понадобится в будущем. Улыбаюсь и иду напролом. На меня орут, а я на следующий день с улыбкой. Меня выпинывают, а я в коридоре жду, в глаза заглядываю. Замечают, запоминают. Где нужно - наивная и доверчивая в платье в розовый горох да с воротничком белым под горло, в другой момент — уверенная в себе, с выразительным макияжем и в строгом костюме, знающая себе цену. Завышающая себе цену, если быть до конца честной.