ости хрустят. Но я не жалуюсь, обнимаю в ответ, вдыхая запах его кожи, незаметно целуя его футболку, забывая, что накрасила губы. Объятия пьянят, мне хочется, чтобы он не отпускал.
- Спасибо, Юль. Ты… просто герой. Я не знаю, сколько в тебе силы и смелости. Ты очень помогла своим… небезразличием. Что не отвернулась. Писала, на звонки отвечала. Родителей поддержала. А с ними иногда трудно, я-то знаю. Я этого никогда не забуду. Я твой должник.
Все прекрасно, но вот последнее предложение мне совсем не нравится. В глубине души, что уж тут скрывать… я замуж за него мечтаю выйти, а не иметь в числе своих должников. Между тем он продолжает, разжав руки и отпуская из столь желанного захвата:
- Если тебе что-то когда-то понадобится, то сразу говори. Звони в любое время дня и ночи. По любому вопросу. Я всегда помогу. Без всякого стеснения. Знаю, что ты одна, по сути, в Крае. Вот раньше были мои родители, теперь и я есть. Пока не представляю, чем могу, но… если смогу, все сделаю.
Я киваю и улыбаюсь, понимая, что он только что взял мое многострадальное сердце и выстрелил в него с пары метров из базуки. Вдребезги. Прощается он. Спасибо за все, Юль, спишемся.
Вот тебе и новое белье. Депиляция. Он ведь постоянно мне снится в эротических снах. Я… нет, не то, чтобы озабоченная этим делом. Но я взрослая здоровая женщина, и мне нужен мужчина. Испытываю понятно какие потребности. И мне так хотелось, чтобы с ним… А ему разве нет? Он ведь там годами без ласки. Не может быть, чтобы не хотел. Но только что у нас было самое целомудренное объятие, какое только возможно.
Он снова не к месту подмигивает и уходит в ванную, на этот раз закрывается. А я, вздохнув полной грудью, спускаюсь вниз.
- Юля, ну где ты? А где Ваня?
- Он сейчас помоется и спустится.
- Вы вместе наверху были, о чем говорили? - спрашивает она настороженно. Я прищуриваюсь, вглядываясь в ее лицо. Передо мной суетящаяся, веселая Елена Дмитриевна и огромное удовольствие ее такой видеть.
- Да так, ни о чем. Чем вам помочь?
Ощущение, что они не знают, как ко мне относиться. И из-за их метаний - это взаимно. То мы общаемся, как близкие родственники, родные люди. То - как чужие. Вести себя как ни в чем не бывало и делать вид, что не замечаю холодка, дается с трудом. Но не уеду отсюда, побуду еще немного. Слишком долго я ждала обещанной конфеты, чтобы, оказавшись с ней на расстоянии вытянутой руки, сбежать, испугавшись диабета.
Вани нет почти полтора часа, даже его папа ходит проверять, не утонул ли. Затем спускается вниз в новой одежде — белой майке с длинным рукавом и в светлых джинсах, которые купили его родители.
- Извините, - говорит смущенно.
Его волосы еще влажные, а сам он пахнет чистотой и шампунем. Андрей Петрович разливает вино, и после двух тостов атмосфера разряжается. Исчезает неловкость, которая бывает при неожиданной встрече с бывшими коллегами или давними знакомыми: вроде в жизни сто раз все перевернулось с ног на голову, но рассказать по сути нечего, потому что вроде как мелочи. И получается: нет, не вышла замуж, а так нормально все — и у нас хорошо. Мы ж много с Ваней общались эти годы, основные события знаем. Они втроем обсуждают общих родственников, периодически обнимаются. Ванина мама, наверное, литр слез выплакала за вечер от счастья. Папа тоже доволен. На Ваню приятно посмотреть, и они… облизывают его взглядами, любуются, восхищаются. Ладно, мы втроем не сводим с него жадных глаз, как он ни разу не подавился - остается загадкой.
Около девяти мне осторожно намекают, что хотят побыть семьей, и я ложусь спать в гостиной, пока Роминские втроем едва ли не до рассвета общаются наверху. Я просыпаюсь несколько раз среди ночи, слышу приглушенные голоса, смех, вижу тусклый свет, льющийся со второго этажа. Меня не покидает ощущение, что если я исчезну, всем станет только легче. Наверное, я бы так и сделала, если бы не действительно очень хороший и душевный вечер, во время которого я почувствовала себя если не членом, но близким другом семьи.
Следующие два дня полны суматохи: приезжают Ванины родственники, дом полон гостей. Мужчины жарят мясо на улице, женщины на открытой террасе сервируют столы, хлопочут с закусками. Ваня по-прежнему растерян, улыбчив, кажется, рад всех видеть. В основном молчит, слушает. Мне почему-то кажется, что он хотел бы побыть один некоторое время, осознать свое положение. Или еще чем-нибудь заняться. Но все вместе на трех машинах первым же вечером мы едем в кино, потом гулять по центру города, в ресторан. Вечером он напивается до такого состояния, что вырубается в машине по пути домой, отец с братом под руки заносят его на второй этаж. Но это я знаю со слов его мамы, потому что две ночи провожу у себя в компании Ваниных тетушек и племянников, которым не нашлось места в доме.
И вот, наконец, обязательная программа веселья заканчивается, родственники разъезжаются по домам. Я чувствую першение в горле и слабость, кажется, заболеваю, а у Вани мешки под глазами и похмелье. Он спит целый день, периодически спускаясь на кухню попить воды или поесть, и возвращается спать. Затем сидит за компьютером, общаясь с кем-то в соцсетях. Его родители работают в огороде, я мою вдруг ставший тихим дом. Надо бы уже что-то решать: отчаливать домой или оставаться, вот только в качестве кого? Дальние и близкие родственники посчитали, что им пора восвояси. А я все мельтешу. Эти три дня пролетели молниеносно, и мы как бы вместе их с Ванькой провели, смеялись, шутили, но вроде и порознь — на виду каждую минуточку. Не поговорили. Он постоянно был занят, а я на первый план не выпячивалась, больше по хозяйству: посуду помыть, фрукты нарезать, картошку почистить.
Замечала только, что поглядывали на меня по-разному. Не всегда по-доброму. Одна женщина довольно громко спросила у Ваниной мамы, когда свадьба, на что та пожала плечами, дескать, речи пока об этом нет. И та кивнула и что-то зашептала Елене Дмитриевне на ухо.
Почему же я не уезжала? И так проворонила два переломных момента, если упущу еще и третий, то все - разрыв. Разойдемся разными дорогами. Я больше чем уверена, что если уеду сейчас, то мы больше никогда не увидимся. Почему? Давайте не будем юлить и начнем называть вещи своими именами. Все люди взрослые. Понятное дело, он только на свободе оказался, ему сейчас ласка нужна. Истосковался по теплу женского тела. И он его найдет, какие могут быть сомнения. Вот только если с ним буду не я — то я уже не буду никогда. Понимаете, к чему веду? Моя самооценка, конечно, иногда ниже плинтуса, и я не раз свою жизнь на крюке над пропастью подвешивала ради него одного, моего особенного, но… Я приехала к нему красивая, готовая. Бери, руку протяни. Я все еще жду от него шага навстречу. Времени подумать даю… слишком много. Если не захочет, я поставлю на своей любви крест. Пересилю, задавлю. Лариса не права, шлюх терпеть я не стану, как и ждать у окошка с гулянок. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Да и незачем. Разве может быть более жалкое зрелище, чем потерявшая остатки гордости женщина? Ноги вытереть и дальше пойти.
Вечером его родители смотрят телевизор, а я закончила с уборкой, привела себя в порядок, набралась смелости и постучалась к нему в комнату.
- Открыто. А, это ты. Привет, - говорит он искренне удивленно. Плохой звоночек.
- Привет еще раз, - смотрю, а он уже одет, сидит на кровати, носки натягивает. - Куда-то собираешься?
- Да, решил прокатиться по городу, посмотреть, как он поменялся. Может, в бар заскочу.
- Ты один или с кем-то? - я прикрыла за собой дверь и подперла ее спиной.
- С друзьями. Бывшими одногруппниками. Договорились вот встретиться.
- А с тобой можно?
Он приподнимает брови — не ожидал. А мне уже все равно. Мои надежды на взаимность вдребезги разлетелись, отчаянные мечты о том, чтобы быть с ним, в кашу смешались. Все, чем жила, теряю. Прямо сейчас пальцы разжимаю и теряю, чувствуете, какой густой воздух стал в комнате? Попробуй вдохни его, усилия прилагаю. Скорее всего, мы разговариваем в последний раз. И вообще в последний раз я нахожусь в этом доме. Сейчас он будет гулять и охотиться за теми удовольствиями, что недополучил за последние годы. Потом приведет новую девушку сюда. Постоянную. Жену будущую. Не будем мы друзьями, не получится.
Он спас мне жизнь, я заботилась о нем и его семье, как умела. На этом квиты? Смотрю ему в глаза прямо, мне стесняться и стыдиться нечего. Я поступала честно и по совести.
- Да ты там никого не знаешь, пацаны одни. Тебе будет некомфортно, - говорит медленно, следя за моей реакцией.
Сажусь рядом на кровать, смотрю на него, он - на меня все еще в недоумении, хмурится.
- Нам так и не удалось поговорить нормально, - наконец, говорит он мне. - Давай на неделе встретимся в городе? Я просто уже пообещал парням. Или у тебя что-то срочное?
- Вань, - набираюсь смелости и выдаю, глядя в глаза, мягко улыбаясь. От волнения губа верхняя подергивается, надеюсь, незаметно: - Вань, у меня за эти годы… никого не было. Вообще никого, - и смотрю в ожидании реакции. Я в том самом светлом платье, в котором планировала его встречать. Оно тонкое, приятное на ощупь. Выше колена, с небольшим вырезом овальным. Ухоженная от кончиков пальцев ног до макушки — я действительно хорошо выгляжу. И повторяю «никого», глядя ему в глаза. Открыто себя предлагаю. Если у него есть какие-то сомнения насчет меня, то теперь они обязаны исчезнуть. Я на самом краю, смотрю в пропасть. Больше ни шагу в его сторону. Ни одного даже крохотного движения. Резерв исчерпан. Я и так на кромочке на носочках. Упаду вниз - уважать себя перестану. Балансирую я, люблю его, все еще верю, но страшно, аж перед глазами вспышки от нервного перенапряжения.
Его взгляд меняется. Становится насмешливым, но не так, как в былые времена, а полон сарказма и яда. И я понимаю, что впервые за последние дни вижу настоящего Роминского, а не прикрывающегося правильной маской. Переспрашиваете - «в смысле правильной»? Имею в виду то выражение лица, которое, по мнению всех, у него должно быть после выхода на свободу.