Наверное, только Яр, его лучший друг и по совместительству идеальный семьянин, мог понять нежелание Сергея жить с женщиной, которую не чувствуешь своей, насколько бы чудесной в целом она ни была.
Да, Яр понимал.
Тем паршивее после смерти Карины было вспоминать о прежней зависти и, глядя на раздавленного горем друга, подсознательно испытывать облегчение из-за своей неуязвимости. Словно разом утратив навыки коммуникации, Сергей молчаливой тенью стоял у Яра за спиной, не представляя, какими словами поддержать и утешить еще совсем молодого мужчину, ставшего вдовцом и отцом-одиночкой в тридцать четыре года.
Тогда Сергей до стынущего в груди сердца боялся, что его друг не оправится от потери и не сумеет вернуться к нормальной жизни, но вопреки всем опасениям Яр выстоял и даже умудрился полюбить вновь. Последнее, наверное, поразило Сергея больше всего и натолкнуло на определенные размышления.
Сравнивая себя и Яра, он начал склоняться к мысли, что просто не умеет влюбляться, несмотря на приобретенные в юности романтические идеалы. Не дано ему, что тут поделаешь. Может, потому что он был слишком требователен к себе и другим. Может, потому что интроверт до мозга костей и не очень-то страдал от своего уединения.
Так или иначе, достигнув зрелости, Сергей примирился с собственной одинокой судьбой и по-прежнему не горел желанием строить семью с нелюбимой женщиной, хорошо понимая, что ничего, кроме раздражения в конечном счете, не приобретет.
Он не нуждался в хозяйке, кухарке и посудомойке.
Он хотел встретить родного человека.
Женщину, с которой жизнь станет ярче и полнее, но однажды перестал ждать.
И вдруг случилась Кира. Двадцатидвухлетняя девчонка с завораживающе глубоким и печальным взглядом, из-за которого она и казалась старше своих лет. Что бы ни твердили слоганы косметических компаний, но не морщины или их отсутствие служат мерилом возраста, а глаза.
Сергей еще в день знакомства ненароком подумал, что у Киры взгляд умного, пережившего нелегкие времена и много понявшего человека. Иногда она так на него смотрела... словно сканером проходилась по всему его существу и что-то там про себя о нем понимала, и понимала верно.
Не бывает таких всезнающих глаз у молодых и беззаботных.
В последнее время Сергея часто тревожила мысль, что главного о Кире он до сих пор не знает.
— Давно не стало твоих бабушки и дедушки? — спросил он осторожно, когда бокалы с вином в первый раз опустели.
Ему хотелось узнать, какой была жизнь Киры до их встречи. Скудные детали, которыми она делилась вскользь, лишь сильнее озадачивали, заставляя строить предположения и теряться в догадках.
То, что Кира выросла без матери и однажды отказалась говорить об отце, не могло не настораживать — Сергей видел и слышал, с какими глазами и интонациями в голосе она тогда переменила тему. По всему получалось, что в ее прошлом произошло что-то плохое, и он испытывал потребность выяснить, что именно она пережила. Это было важно.
Едва прозвучал его вопрос, Кира напряглась. Воздух вокруг нее будто бы уплотнился и потяжелел. Сергей ждал, небезосновательно надеясь, что вино станет-таки проводником к откровениям на личные темы.
— Бабушка… — выдохнула Кира. — …Умерла почти четыре года назад. Дедушки не стало довольно давно, я еще в школе училась. Как раз заканчивала седьмой класс.
Протянув через стол руку, Сергей взял ее ладонь в свою, ласково и успокаивающе поглаживая большим пальцем тонкую кожу запястья.
— Извини, что спрашиваю о грустных вещах, — сказал он, когда вместе с любопытством внутри разрослось и чувство вины. — Я мало о тебе знаю, а хочется понять, как ты жила все это время.
Кира вскинула на него странный, чуть испуганный взгляд, но быстро вернула себе нейтральное выражение лица и глаз.
— Ничего страшного. — Ее улыбка казалась не совсем искренней. — Я могу спокойно об этом говорить. Просто не привыкла.
Сергей благодарно сжал прохладную женскую ладонь в своей и поинтересовался:
— Расскажешь, почему тебе пришлось жить с бабушкой и дедушкой?
— Это не очень-то веселая история, — предупредила Кира и добавила с горьким смешком: — Мало подходит для нашего вечера.
— Ничего, я хочу послушать, но только если ты захочешь рассказать.
— Что ж… — Выпрямившись, она села увереннее и сделала большой глоток вина, прежде чем продолжить рассказ, но другим тоном — ровным и лишенным эмоций: — Думаю, да. Я не скрываю и не стыжусь, если что. Просто о таком не скажешь с бухты-барахты. — Кира усмехнулась и растерянно потерла висок пальцами свободной руки. — Даже не знаю, как начать, поэтому давай в лоб, ладно? — он растерянно кивнул. — Когда мне было семь, мой отец, — на последнем слове она презрительно скривилась, — убил мою маму.
Теперь Сергей в полной мере осознал, почему она не представляла, с чего начать. Он и сам несколько секунд просто смотрел на Киру во все глаза, не понимая, что можно сказать. Вряд ли фразы «Мне жаль» или «Какой кошмар» были достаточно содержательны по отношению к подобной ситуации.
— Ты… это видела? — спросил он, слова против воли выскочили из него раньше, чем он успел их осмыслить.
Кира перевела взгляд на стол и покачала головой.
— Нет. Мы тогда все жили в Подмосковье в частном доме вместе с бабушкой и дедушкой, — говорила она сбивчиво, наверное, испытывая теперь потребность обрисовать случившееся подробно. — Вообще-то мы все из Москвы, но из-за этого урода — это я про отца, — мы с мамой уехали к ее родителям, то есть к моим бабушке и дедушке, да. Наверное, мама думала, что так, наконец, будет в безопасности, я не знаю. Он не мог туда часто приезжать, поэтому в какой-то степени это точно работало. До поры. Да и при бабушке с дедушкой ему, видимо, приходилось держать себя в руках. Он не мог так же над нами издеваться, не мог уже закрыться с мамой в комнате и бить ее, пока я под дверью пыталась просунуть ей ремень… — Сергей вновь поймал взгляд Киры, больной от воспоминаний и влажный от слез. — Как, знаешь, средство защиты, что ли. Я не знала, чем еще помочь. Не умела вызывать полицию, хотя… Теперь-то я прекрасно знаю, что им плевать и приезжают они только описывать труп.
— Кира… — позвал Сергей, думая ее остановить и прекратить эту неожиданную пытку, но она лишь отмахнулась.
— У нас всем плевать на домашнее насилие, ты знаешь? — И пусть в мыслях она наверняка смотрела совсем не на него, от ее пронзительного, жесткого взгляда он вдруг почувствовал себя ничтожеством, словно больше остальных был виноват в текущем положении дел. — Всем абсолютно плевать. Обычным людям, политикам, родственникам. — На ее губах опять мелькнула усмешка: взрослая, циничная, горькая. — У мамы было несколько двоюродных братьев — и никто ни разу не попытался ей помочь. Не факт, что они бы решили проблему, я понимаю. Но даже не попытаться!.. Конечно, когда я смотрю на ситуацию с холодной головой, я понимаю, что выхода в принципе не было, потому что у жертвы нет никакой защиты в правовом поле. Сейчас все даже хуже, чем прежде, и меня это просто раздавливает: за шестнадцать лет с маминой смерти вообще ничего не изменилось в лучшую сторону. Насильники как творили насилие, так и творят, им это официально разрешено. Я юрист, я прекрасно вижу ситуацию и не представляю, что с этим делать, когда закон о домашнем насилии просто не принимают. Но, знаешь, — Кира наконец посмотрела на Сергея осознанными, прояснившимися глазами, в которых отчетливо и яростно горел вызов, — я себе пообещала, что я костьми лягу, но добьюсь принятия закона в нужной и рабочей редакции. Пусть всю жизнь на это потрачу, но добьюсь, потому что в отличии от всех, кто кричит про «традиционные ценности» и «домострой», я знаю, что это такое, какой это ад, и я никому его не желаю.
Не выдержав, Сергей встал из-за стола и, в один миг оказавшись рядом с Кирой, обнял ее, прижимая к своей груди. В нем резонировала ее боль, которую она пыталась запрятать на глубине, но не всегда успешно: та просачивалась через ее взгляды и слова, через неподвижность, окаменелость позы, подрагивающие пальцы и стоящие в глазах слезы.
— Ты… — зашептал он ей в макушку, не зная, не понимая, что хочет сказать, но не имея сил молчать, а Кира вдруг сдавленно всхлипнула и снова напряглась в его руках. — Поплачь, — то ли предложил, то ли попросил Сергей. — Слышишь? Поплачь, если хочешь.
Кира могла ничего больше ему не говорить: и без ее слов было ясно, что «жилетки» в виде мужской груди у нее никогда не было.
Она заплакала спустя несколько долгих минут. Беззвучно, едва вздрагивая от охватывающих тело спазмов. Больше она не говорила.
Сергей тоже молчал. Просто подхватил ее на руки, когда почувствовал, что она замерзла, и отнес на диван. Обнял ее вновь, усадив к себе на колени и укрыв теплым пледом.
В гостиной был темно, лишь на стенах желтели огни уличных иллюминаций и маленьким прямоугольником на паркете лежал падающий из кухни свет. Глухо тикали настенные часы, перемежаясь с постепенно замедляющимся дыханием двух замерших на диване людей.
Кира так и уснула у Сергея на коленях. Он, растерянный, до самого нутра пропитавшийся ее историей, боялся пошевелиться и нарушить ее покой.
Удивительная, слишком взрослая и чудовищно битая жизнью девочка. Что же с тобой делать?
Глава 23
Утром Кира проснулась одна в уже знакомой по прежним визитам к Сергею спальне. Сидя на кровати в ворохе одеял, она неохотно вспоминала вчерашний вечер и собственную слабость. Было тошно и стыдно от одного только факта публичной слабости. Приехала, называется, проведать больного.
Тем не менее сквозь недовольство и дискомфорт пробивалась совсем иные чувства. Непонятные, не присущие Кире вообще.
Казалось, ей стало легче, потому что она смогла не только рассказать о прошлом, но и без утайки выразить раздирающие ее изнутри эмоции. Словно привычную тяжесть в груди, с которой она всегда была наедине, в этот раз разделил с ней Сергей.