– Ни за что. Но я могу упомянуть тебя в качестве помощника, как и Мону. Или всё-таки возьмешь литром свиной крови?
Вздохнув, Тит занял свободное место у операционного стола.
На сей раз они особо не церемонились, поскольку понимали, что добытый мозг пойдет на усиление кровяной сыворотки для автожекторов. Никто не говорил этого вслух, но все как-то понимали, ради чего это. Извлеченный мозг действительно был поврежден, но не так критично, как заявлял Андрей. Какому-нибудь нейрохирургу, возможно, и удалось бы поставить бедолагу на ноги. Или ходули.
– Раз уж ты использовал имя Донована, дорогой, – внезапно сказала Мона, – то тебе следует использовать роман Курта и еще кое в чём.
– Правда? – Андрей с интересом посмотрел на жену. – И в чём же, дорогая?
– Нужно чем-то заполнить пустой череп, если ты не хочешь, чтобы глаза мертвеца провалились в самый неподходящий момент.
– Блестящая идея! Тит, чего замер? Давай сюда все наши использованные бинты.
Какое-то время они наполняли череп операционными отходами. Потом потрудились над внешним видом ран, чтобы это не выглядело кустарным воровством главного органа. Вскоре на операционном столе остался безмятежный мертвец, лишенный мозга. Сам мозг получил временное место жительства – огромную десятилитровую банку с широким горлышком.
Теперь следовало заполнить бланк врачебного заключения, чем Андрей и занялся. С каждым внесенным словом бланк приобретал зловещие черты заключения патологоанатома.
– Что вы там напишете, Андрей Николаевич? – спросил Тит. Он был уставшим. Руки тряслись, словно не могли забыть холодеющей плоти под пальцами.
– Конечно же, правду. Напишу, что причиной всему – Тит Булдер, мой дорогой помощник. – Сказав так, Андрей нервно расхохотался.
Никто не засмеялся.
Весело помахивая листиком, утверждавшим, что причиной смерти стали раны, несовместимые с жизнью, Андрей направился к выходу из лаборатории. У самой двери изобразил скорбь. Немного поразмыслив, решил, что лучше бы оставаться собой.
Самым счастливым сукиным сыном на свете.
3.
Надо признать, Андрей оказался не готов к такому. Он забрал человека, который нуждался в помощи, а вышел с наполовину заполненным бланком заключения о смерти – черной весточкой чумного доктора. Глаза Паромника округлились, когда он увидел Андрея с бумажкой в руках. Они ждали его на лужайке, усевшись у бордюрных камней. Никто не рискнул занять скамейку. Мона была строга ко всем посторонним без исключения.
– Прости, Федор, – сказал Андрей, протягивая бланк. – Твой шурин скончался еще до того, как мы приступили.
Глаза Паромника пробежали по убористому почерку биохимика, но как будто ничего не увидели.
– Но… но почему тогда так долго?
– Пытались реанимировать. – Андрей прислушался к собственным ощущениям. – Да, пытались. Это заключение о смерти. Вот здесь нужно заполнить имя и всё остальное. Сделаешь?
Варшавский и его горе-кровельщики смотрели на них глубокими глазами опечаленных лошадей.
– А и хер с ним, – внезапно заявил Паромник, складывая бланк и убирая его в карман. – Всё равно сестру мою поколачивал. Пидор.
Никто не повеселел, но у Андрея камень с души упал. Правда, камень этот был не крупнее спичечного коробка.
– Можешь отправить шурина на материк и затребовать там другое заключение о смерти. В любом случае это пригодится для судебной тяжбы.
– Это меня разорит, – прошептал Варшавский. – Это пустит мой бизнес под откос.
Паромник яростно обернулся к нему, и спор вспыхнул с новой силой. Щепин-Ростовский вклинился между ними, точно рефери, пытающийся отговорить соперников от подлых приемчиков. Но это и на пять процентов не было так увлекательно, как то, что ждало Андрея в лаборатории. Поэтому он поманил кровельщиков, и те, опустив головы, покорно поплелись следом.
Они забрали Филатика, а вскоре с территории имения убралась и вся процессия. Об их присутствии напоминали только пятна крови на операционном столе да брошенный на лужайку окурок.
Из-за ширм показались Мона и Тит. Пока Андрей выполнял роль гонца и контролировал процесс выноса тела, они обрабатывали извлеченный человеческий мозг. Сейчас он, напоминая сплюснутый гриб, содранный с дерева, находился в широкой чаше миксера. Эту ванночку смерти на четверть наполняла кровяная сыворотка с питательными добавками.
Андрей неожиданно ощутил острое желание разрезать мозг на две части. Он даже представил, как бросает эти половинки Приме и Доновану и как те клацают острыми зубами, подпрыгивая от нетерпения, готовые сожрать добычу без остатка.
– Ладно, приступим. – Андрей нажал на кнопку.
Миксер затрясся, перемалывая всё в однородную серовато-розовую кашицу. Мона и Тит вздрогнули. Андрей с интересом посмотрел на них и обнаружил, что они находятся под воздействием какого-то электрического поля. Их волосы торчали дыбом и тянулись в разные стороны – к автожекторам Донована и Примы.
– Дорогой, ты должен отдать всё Доновану, – простонала Мона. Ее руки принялись ощупывать голову, словно проверяя, не изменились ли ее параметры. – Он больной, похож на моего дедушку и не так давно перенес сложную операцию по… по перемещению во враждебную для себя среду.
Тит отшатнулся. Обозленно оглядел ее с ног до головы, словно осла, зашедшего поглазеть на причастие.
– Андрей Николаевич, питательная суспензия больше нужна Приме. Господи, это ведь ваша любимая собака! Вы не можете так поступить с ней. Только не после того, что она для вас сделала.
Мона ответила Титу взглядом, полным холодного, чуть рассеянного презрения. Питательный раствор к этому времени был уже готов, и Андрей отключил миксер.
– Поразительно! Дорогие Тит и Мона, как вы себя чувствуете?
– Что вы имеете в виду, Андрей Николаевич? Хотя, надо признать, меня слегка подташнивает. Я как будто хочу сахара… и погрызть мячик.
– Вот как? Любопытно. А ты, дорогая?
– Меня мутит… от вас.
Желая удостовериться в неожиданном выводе, Андрей подхватил чашу миксера и встал ровно посередине между колбами Донована и Примы, как раз на отметке, сделанной желтой краской. Потом шагнул поочередно к каждому автожектору. Это незамедлительно отразилось на состоянии Тита и Моны. Они скривились, точно от зубной боли, хоть и не понимали, в чём дело.
– Что ж, поздравляю нас всех. – Улыбаясь, Андрей вылил чуть меньше половины питательной суспензии в колбу Донована.
Лицо Моны порозовело, а волосы улеглись. Впрочем, некоторые из них всё еще наводили на мысли о торчащих струнках.
– С чем именно, дорогой?
– С тем, что наши детки наконец-то встали на ножки.
– Андрей Николаевич, вы можете выражаться яснее?
– Секундочку. – Андрей вылил остатки питательной суспензии Приме и отметил, что Тит тоже стал выглядеть лучше. – Вы только что были перчатками, которые надели Донован и Прима. Конечно, не полностью надели и не в прямом смысле, но, скажем так, они нащупали точку входа.
Недоверия на лице Тита было столько, что Андрею захотелось его расцеловать.
– Хотите сказать, мы подверглись какому-то телепатическому воздействию?
– Звучит так, будто кто-то включил старую телепрограмму. Но да, Тит, вы подверглись телепатическому воздействию. Донован использовал Мону, а Прима – тебя. Другого объяснения нет. Иначе с чего бы вам требовать, чтобы я отдал питательный раствор кому-то одному? Убежден, в ваших головушках до сих пор болтаются остатки чужих мозговых волн.
Мона вскинула раскрасневшееся лицо. Чуть ли не притворно прижала руки к груди.
– Признаюсь, я и впрямь ощутила бессмысленную потребность не делить корм. Андрей, ты должен немедленно от них избавиться. Пообещай мне, что сделаешь это! Немедленно!
– Конечно же, я не могу этого обещать, дорогая. И разве ты не любишь Приму?
– Как низко, Андрей! – Мона с достоинством отвернулась.
– Но кто в таком случае овладел вашими мыслями, Андрей Николаевич?
– О, это просто. На моей стороне была Прима. Точнее, я был на ее стороне, планируя отдать ей большую часть питательной суспензии. Ей и не нужно было что-либо делать со мной.
Взяв журнал записей, Андрей уселся и приготовился проанализировать новые способности мозгов. Взглянул на самописцы-энцефалографы и тщательно изучил мозговые волны Донована и Примы за последние десять минут. Уже приготовился было начать писать, как его остановил Тит.
– Андрей Николаевич, а вы не допускаете, что у мозгов могут быть враждебные намерения?
– Если только у Донована, – пожал плечами Андрей. – Но я бы не рассчитывал, что он так быстро эволюционирует, чтобы успеть навредить нам. – Он принялся выводить первые буквы на бумаге. – А к этому времени… мы… обязательно… что-нибудь придумаем… Верьте мне.
Тит и Мона с тревогой переглянулись. Они верили.
Но наука презирала веру и большую, и малую.
4.
Паромник с растерянностью смотрел на прыгавший зад «газели», в кузове которой трясся его бездыханный шурин. Что-то происходило. Окрестности острова и облака над морем неторопливо проплывали мимо его «лады», но двигались как будто в другом направлении. Паромник и сам не мог толком объяснить, что с ним происходит.
На пассажирском сиденье развалился Щепин-Ростовский, просушивая свою фуражку в открытом окне. В ней было довольно жарко, но он не мог отказаться от этого ненужного атрибута почтовой службы. Скворцов на заднем сиденье просто молчал, сумрачно глядя на дорогу. Они поехали с Паромником в качестве свидетелей, польстившись на обещанную скидку на все будущие доставки. А скидка – она и есть скидка. Хоть от друга, хоть от черта.
Какое-то время Паромник размышлял о том, как он будет объясняться с сестрой. Почему-то ему казалось, что она скорее обрадуется, чем расстроится. Возможно, потом она и поменяет свое мнение, но случится это не раньше, чем сойдут синяки от «домашней науки», оставленные Филатиком.
Тут в сознание Паромника ввинтился холодный, но обжигающий гвоздь. Этот гвоздь всё пытался устроиться поудобнее в дебрях его разума, и сперва ничего не получалось.