– Андрей Николаевич, а может так случиться, что ночью нас взяли под контроль наши же подопытные?
– Молодец, сразу быку промеж рогов. – Андрей не сводил взгляда с револьвера. – Скажи-ка лучше, мой дорогой и вдумчивый товарищ, а не видел ли ты сегодня Мону?
– Видел. Мы поздоровались. Она отправлялась в оранжерею.
– Тогда не о чем волноваться. – Андрей сделал первый глоток кофе. Зажмурился от удовольствия. Мона безупречно владела туркой. – Ты ведь тоже себя хорошо чувствуешь, надеюсь?
Руки Тита, потянувшиеся за масленкой, застыли в воздухе.
– А почему вы спрашиваете?
Вместо ответа Андрей откинул барабан револьвера. Патроны с тяжелым стуком высыпались на скатерть. Один из доставщиков смерти был лишен пули. Сам Андрей убедился в этом еще на лестнице, как и удостоверился в том, что перезарядил оружие после охоты на причале Элеоноры.
На лбу Тита собрались морщины.
– Вы куда-то стреляли?
– Возможно. Я не помню. А что не помнишь ты, дорогой Тит? Ты ведь не просто так спросил насчет «подопытных»?
– Я… – Тит замялся. – Мне кажется, я ходил во сне, Андрей Николаевич. И хоть убейте, не помню этого!
– Ходил во сне – но наяву. Давай-ка сверим показания, Тит. Ты видел во сне Приму?
– Да! – Глаза Тита распахнулись еще шире. – Она постоянно меня куда-то звала, но я никак не мог поспеть за ней! Будто белка в колесе!
Андрей расплылся в довольной улыбке:
– Нашей девочке нравилось, когда в руках оставался только кончик ее хвоста. А еще грязь на ступнях, да?
– Так у вас тоже?!
Задрав штанину домашних брюк, Андрей поднял колено и хохотнул, так и не закончив движения.
– Я и забыл, что вымыл ноги. Беда с этой памятью. Но одно помню преотлично: в пустом желудке – только пустые мысли. Так что предлагаю вернуться к завтраку, а потом найти Мону и осведомиться о ее ночном променаде.
Но Тит и без того уже уплетал тосты за обе щеки, макая их то в джем, то в масло, то сразу в кофе. Повышенный аппетит обнаружился и у Андрея. «Вероятно, на нас лежит отпечаток чужого ментального голода», – заключил он, но вслух ничего не сказал. Да и не смог бы. Разве что промычать.
После завтрака Тит составил грязную посуду в раковину, залил ее водой и поспешил за Андреем. Створки входной двери подпирали декоративные камни, явно оставленные Моной. Солнце ярко заливало лужайку, блестя в остатках утренней росы.
Андрей сунул руки в карманы пиджака, оставив снаружи большие пальцы, и зашагал по дорожке в сторону оранжереи. Тит вежливо отставал на полшага. Примерно на полпути дверь оранжереи, этого милого стеклянного домика, распахнулась. Показалась Мона в своей неизменной широкополой шляпе садовода.
– Андрей, дорогой! Ты опять меня расстроил!
– Боже мой, опять я? – всплеснул руками Андрей.
– Прошу за мной, и вы сами всё увидите, хотя мне кажется, вы и так достаточно пропустили по пути сюда. Тит, хорошо, что вы тоже присутствуете. Вы станете свидетелем небрежности моего мужа!
Тит расцвел, польщенный вниманием Моны.
В оранжерее густо пахло цветами, но Андрея и Тита запахи волновали в последнюю очередь. Они не сводили изумленных глаз с холодильника. Сам агрегат представлял собой горизонтальный шкаф с внутренней ледяной рубашкой. Он идеально подходил для хранения крови и фармацевтических препаратов. Точно такой же стоял в лаборатории. Правда, двум там места не нашлось.
По бокам холодильника шли уродливые полосы, словно оставленные консервным ножом.
Андрей заглянул внутрь. Взгляду открылось пустое пространство, заляпанное чуть сиреневатой кровью.
– Не вижу смысла комментировать очевидное. Мона, дорогая, проясни нам с Титом кое-что. Ходила ли ты этой ночью во сне? И снилась ли тебе Прима?
– Да, Андрей! Да, ходила! Мои ступни были так черны, словно я топтала виноградины, наполненные землей. И с такими ногами я легла в нашу постель! – Голос Моны дрогнул, хоть ее и переполняла решимость рассказать всё. – А наша девочка мне снится каждую ночь. И ты знаешь об этом Андрей!
Тит оглянулся на входную дверь. Потом снова уставился на холодильник и наконец поднял глаза на Мону.
– А как же дверь? Разве оранжерея не была заперта?
– Ах, Тит! А вы и не заметили женской беды! Ну, разумеется, вандалы и расхитители повредили ее, чтобы проникнуть в святая святых ароматов! Еще и лопнуло окошко! И входная дверь нашего прибежища тоже повреждена! И кто-то разбил мою нелюбимую вазу!
Тит что-то пробормотал, отводя взгляд, и покраснел.
– Что ж, это кое-что объясняет. – Андрей с улыбкой хлопнул в ладоши. – Предлагаю всем выйти на солнышко и уже там продолжить обсуждение. Впрочем, на мой взгляд, всё и так очевидно. Но солнце – это солнце, нужный витаминчик для души и тела.
Они вышли на приступку и какое-то время смотрели на поврежденную дверь оранжереи. Та выглядела как бедная родственница всех прочих дверей. То же самое можно было сказать и о парадной двери особняка.
– Андрей Николаевич, вы думаете, в этом замешан Донован?
– И Прима тоже. Они что-то не поделили.
– Нас?
– Верно, мой дорогой Тит. Полагаю, нас посетили дружки Донована. Но по какой-то причине мы целы.
– А Прима? Дорогой, что с Примой? – На лице Моны проступила ужасная бледность.
На мгновение Андрея охватила тревога. В груди неожиданно разлилось тепло, словно там лопнула какая-то особенно горячая артерия. Волны этого тепла ходили из стороны в сторону, точно маятник.
«Это хвост собаки, – вдруг сообразил Андрей. – Внутри меня радостно виляет хвостом умершая собака».
– Уверен, с ней всё хорошо. Вы и сами должны ощущать это. – Взгляд Андрея затуманился. – Значит, они были здесь – дружки Донована. Вот и причина нашего лунатизма. Жаль, я не помню, в кого стрелял. Дорогой Тит!
– Да, Андрей Николаевич?
– Сбегай-ка за моим револьвером и напомни, чтобы я больше никогда с ним не расставался.
Тит тотчас помчался к особняку. Едва не сделал заступ на лужайку, но вовремя спохватился, виновато оглянулся и оббежал ее.
– Ну а я, пожалуй, отправлюсь наводить порядок, – произнесла Мона. – Даже не хочу думать о том, что мой муж стрелял и не помнит этого! Ах, Андрей, дорогой, я так расстроена!
Взяв руки жены, Андрей поцеловал их. На лице Моны взошла слабая улыбка. И почти сразу там возникла собранность. Сжав кулачки, Мона вернулась в оранжерею. Андрей же направился к лаборатории. Его занимала крайне любопытная мысль.
А можно ли как-то установить прямой контакт с Примой?
2.
С Примой всё было в порядке. Собственно, как и с Донованом. Оба мозга находились на местах, не изменяя своему состоянию. Вошедшему Андрею они представились героями вестерна. Оба замерли посреди площади пыльного городка. Оба не сводят глаз с противника. Руки – у револьверов на поясе. Дрожат в черном предвкушении.
– Только не стреляйте в пианиста, – заявил Андрей, ступая в прохладу лаборатории, – он оперирует как умеет.
Расхохотавшись, Андрей сменил пиджак на халат. У автожекторов всё веселье как рукой сняло. Донован и Прима нарастили не меньше килограмма дополнительной массы. Овитые пульсирующими венами, разбухшие, точно бумага в воде, они напоминали мозги суперзлодеев, вколовших себе стимулятор мозговой деятельности.
Первым делом Андрей проверил показания энцефалографов. Присвистнул. Между двумя и тремя часами минувшей ночи Прима и Донован выдали пиковые значения тета- и дельта-волн. Причем Донован пробудился на четырнадцать минут раньше. Полученное накануне легкое успокоительное явно не оказало должного действия.
– Жаль, у меня нет энцефалограммы Мессинга. Хотел бы я знать, что с вами происходит, мои дорогие телепаты и экстрасенсы, – сказал Андрей. – Это либо какая-то неприятная дисфункция, либо вы научились входить в состояние глубокого транса. Что ж, давайте начнем с простого.
Он уселся на излюбленное средство передвижения по лаборатории, стул с колесиками, и прижал к животу журнал записей. Лягнул ногами пол и остановил стул как раз между автожекторами. Покосился на желтую краску на полу. Поднял руку. Немного покатался, определяя по вздыбившимся волоскам линию ментального соприкосновения. Наклонился к журналу на коленях, заполняя чистую страницу убористым почерком.
«Остров Гогланд. Частная лаборатория. 21 августа.
Не так давно Донован теснил Приму, точно хотел вытрясти из нее всю душу. Вопрос на миллион: есть ли душа у изолированного мозга? Как бы то ни было, Прима стала сильнее.
Что-то изменилось.
Вероятнее всего, причина в человеческом мозге, который я скормил этой парочке. Надо отметить, человеческая плоть была поделена неравномерно. Значительную ее часть получила Прима. Потому что еще не наступила минута, когда я буду доверять дохлой амфибии больше, чем собственной мертвой собаке».
Тем временем в лабораторию вошел Тит. Он бережно нес револьвер, явно боясь оставить на нём отпечатки. Положив оружие Андрею на стол, к скрепкам, Тит огляделся.
– Господи боже! Андрей Николаевич, что с ними?
– Это еще что. Посмотри-ка на выписки энцефалографов.
Тит подчинился. Несколько раз пробежал глазами по кривым на экранах.
– Должен сказать, это полностью совпадает с моим пробуждением в половине третьего.
– Правда? – Отложив ручку, Андрей внимательно посмотрел на ассистента. – Откуда такая уверенность, коллега?
Тит смущенно показал смарт-часы, опоясывавшие запястье его левой руки:
– Фиксируют сердечную активность. И я, если верить часикам, в половине третьего пополуночи вскочил на ноги. И отправился вовсе не по минутному делу в туалет.
– Любопытно.
Толкнув себя обратно к столу, Андрей взял револьвер и большим пальцем взвел курок. Затем выкатился на стуле обратно к отметке на полу и наставил оружие в пространство между автожекторами. Энцефалографы Донована и Примы тяжело загудели.
– Что там, Тит? – поинтересовался Андрей, следя через мушку за невидимой целью.